— Наташина любимая чашка.
Он уронил голову на руки и горько разрыдался.
— Уйдите, не смотрите, простите меня, — сквозь рыдания говорил он.
Однако я не ушла, а, стоя с ним рядом, легонько гладила его содрогающийся затылок.
— Поплачьте, поплачьте, вам легче станет. И не стесняйтесь. Стесняться вам нечего. Что же стыдного, что вы до сих пор любите свою жену. Это нормально. Любая женщина о таком может только мечтать. Я бы таким мужем только гордилась. И ваша Наташа вами наверняка гордится.
Я говорила и говорила. Всхлипывания его становились все реже и реже. Наконец, продолжая прятать от меня лицо, он нашарил в кармане куртки платок, вытер лицо, шумно высморкался и, по-прежнему отворачиваясь от меня, тихо сказал:
— Извините, ужасно глупо вышло.
Я положила ему руку на плечо.
— Юра, это нормальная человеческая реакция. Вы же не робот.
— Когда Наташа умерла, не плакал. И когда Ниночку из роддома брал — тоже. И после слез не было. А сейчас вот... Как накатило.
— Верно, те самые слезы, которые вы тогда сдерживали, накопились за столько лет. Вот вашу плотину и пробило. Вероятно, пора.
— Знаете, Катя, а вы ведь правы. И впрямь немного полегче стало, когда ее наконец оплакал.
— Юра, у меня с собой есть вино, — вдруг вспомнила я.
— Наташу помянем? — как бы ни к кому не обращаясь, задумчиво произнес он.
— Да, если хотите. Ой, у меня и еда есть.
Он поднял на меня покрасневшие глаза и улыбнулся:
— О женщины. На все случаи жизни у вас выход найдется. Но я-то хорош: мало того, что время у вас отнимаю, так еще и ужина лишу.
— Я с запасом купила, на двоих хватит. Заодно и мое прошлое проводим, оно ведь тоже навечно ушло, вместе со всеми моими иллюзиями. — Почему-то с ним мне было говорить об этом совершенно нетрудно.
— Забыл, что у вас тоже беда. — Он вдруг взглянул на меня с укором. — Вы что, одна собирались пить? Вот это не дело.
— Успокойтесь, я не алкоголик. Просто больше было не с кем. А горе утопить так хотелось.
Он резко поднялся со стула, порывшись в ящике, достал штопор и откупорил бутылку. Я в это время распаковала контейнеры с салатами, копченой осетриной и семгой. Юрий, похлопав дверцами шкафчиков, нашел два больших бокала. Затем, чуть подумав, поставил третий.
— Для Наташи.
Я кивнула и нарезала хлеб.
Мы сидели, пили, ели, и вскоре Юрино лицо обрело цвет. И говорил он теперь совершенно нормально. Кажется, тяжесть, давившая ему душу, и впрямь ушла вместе со слезами.
Он взахлеб рассказывал про свою Ниночку.
— Знаете, когда она родилась, я думал, она подрастет и превратится во вторую Наташу. А на самом деле ничего подобного. Ни в нее, ни в меня пошла. Скорее похожа на мою бабушку. И внешне, и характером. Она вечно была такая веселая, оптимистичная, общительная. И рыженькая. — Он внимательно посмотрел на меня. — Как вы. Разве только чуть посветлее. Они бы с вашим Артамоном смотрелись как близнецы. Я еще прошлый раз обратил внимание. — Он осекся и, смешавшись, добавил: — Но я вас совсем, кажется, заболтал. А дело не ждет, да и вы устали. Пойдемте посмотрим. Может, подскажете, что со всем этим делать.
В двух комнатах была только мебель — шкафы и стенка. Пустые. Все вещи оказались сложены в третьей, самой маленькой комнате.
— Тут жили Наташины дальние родственники, — объяснил Юрий. — Видимо, они и перенесли все наше сюда.
Я огляделась. В углу — пыльные стопки книг. А посредине комнаты громоздились коробки — поменьше и побольше. Юрий заглянул в одну из них.
— Фотографии, — произнес он, однако рассматривать их не стал. Просто, закрыв коробку, добавил: — Это я с собой увезу.
Глянул в коробку побольше.
— Ее вещи. Одежда. С ней-то что делать? Выкинуть?
Он жалобно глядел на меня. Кажется, я поняла, что можно сделать.
— Знаете, Юра, в конце нашей улицы есть часовня?
Он кивнул.
— Ну так вот. Неподалеку от нее есть сооружение вроде ларька. Там каждую субботу и воскресенье одежду принимает какая-то благотворительная организация, а потом раздает ее бедным и бездомным. Надо только аккуратно в мешки все сложить, и завтра же отвезти можно. — Я тоже заглянула в коробку. — Тем более все тут чистое, целое.
Юрий задумался.
— Да, пожалуй, это самый разумный выход. На помойку нести не могу, а так хоть людям польза.
— Может, давайте переберем, вы что-нибудь на память оставите?
На лице у Юрия вновь воцарился страх.
— Наверное, и впрямь какие-то вещи стоит оставить, но... может, завтра? У вас будет время мне помочь?
В его просьбе крылось столько мольбы и надежды, что отказать ему я не смогла:
— Конечно, Юра, смогу.
Я понимала: он еще не готов сегодня к столь тяжелой для него миссии. Он, кажется, догадался, о чем я подумала, и скороговоркой сказал:
— Просто поздновато уже сегодня. Да и мешки надо купить.
— Да, да, мешки обязательно, — поддержала я.
Мы обследовали еще несколько коробок. Какие-то сувениры, Наташина любимая ваза (Юрий бережно вернул ее в коробку и поставил к фотографиям), Наташин чемоданчик — набор для вязания и вышивания.
— Пока Ниночку носила, пристрастилась, — объяснил Юрий. — Целыми днями вязала. У нее, знаете, как хорошо получалось! Ниночку на год вперед разными шапочками, кофточками и пинетками обеспечила. Она так мечтала о девочке. Все повторяла: «Буду одевать ее, как принцессу».
Чемоданчик он бережно поставил на коробку с вазой.
— Вдруг Ниночке пригодится.
Затем он долго перебирал книги. Сложил большую стопку и, указав на оставшиеся, сказал:
— Остальные можно отдать. Может, тоже в ларьке благотворители возьмут?
— Спросим, — ответила я. — А если им не надо, есть районная библиотека. Кстати, у вас там на кухне полно кастрюлек, сковородок. Это благотворители точно берут.
— Отдайте, — махнул рукой он. — Только чашку Наташину заберу.
— Давайте я тогда заверну ее и к вазе пристрою, с собой и увезете. — Тут я спохватилась. — Нет, вам сегодня нельзя ехать, вы выпили.
Он поразмышлял немного и ответил:
— Пожалуй, вы правы, не стоит рисковать. Оставлю машину во дворе, а сам что-нибудь поймаю.
— Если хотите, можете у меня до завтра остаться, — нерешительно проговорила я.
— Да что вы! — воскликнул он. — Вы и так неизвестно зачем со мной возитесь. И потом, Ниночка рассердится. Мы с ней утром обязательно вместе завтракаем.
Меня охватило одновременно и облегчение, что он отказался, и сожаление. С одной стороны, я уже очень устала, и хотелось побыть в одиночестве. Но с другой... Очень сложное чувство! Даже и словами не выразишь. Женщина приглашает его к себе, а он, не раздумывая, отказывается! Обида? Досада? Нет, наверное, слишком сильно сказано, но нечто в этом роде. Хотя мое приглашение было совершенно невинным. А все же... Хотя почему меня это так задело, ума не приложу.
Мы договорились, что завтра я подойду сюда часикам к десяти утра. Обменялись номерами телефонов, убрали остатки нашего пиршества, и Юра собрался проводить меня до подъезда.
— Знаете, только сперва такси вызовите, — посоветовала я. — А то вы в нашей глухомани долго можете ловить.
— Идея! Вот, видите, привык сам на колесах.
Он заказал такси к моему подъезду, а потом меня до него довел. Вернее, даже до двери моей квартиры.
— Может, зайдете? — вновь пригласила я.
— Зайду обязательно, но не сегодня. Спасибо вам, Катя, спокойной ночи, и отдыхайте как следует. Вы даже не представляете, насколько сегодня мне помогли.
И с этими словами он осторожно поцеловал меня в щеку.
— И вы мне тоже помогли, — откликнулась я. — Благодаря вам целый вечер о себе не думала.
— Вот и продолжайте не думать. — Он улыбнулся. — А утром, обещаю, так вас загружу, что вы о своих проблемах долго еще не вспомните. — Он поднес мою руку к губам и поцеловал. — Хороших снов, Катя. — Он вошел в лифт. — Давайте-ка открывайте дверь, чтобы я был спокоен: доставлена домой в целости и сохранности. Открывайте и за собой запирайте. Иначе я не уеду.
Я помахала ему на прощание и вошла в квартиру. Внутри надрывался телефон. Пока успела до него добежать, звонки прекратились, но секунду спустя начались опять. Первая бредовая мысль: это Миша. Вспомнила, что мы с ним условились о встрече на субботу или воскресенье. Тогда придется Юре отказывать. Нет, не могу я ему отказать! Значит, скажу Михаилу, что могу только в воскресенье.
Схватила трубку. Оттуда сперва послышался жуткий кашель, сменившийся Дуськиным воплем:
— Ты куда пропала? С ума уже схожу! Дома нету! Мобильник не отвечает...
Правильно. Не отвечает. Я звонок отключила во время совещания на работе, а после, конечно, забыла включить.
— Даже маме твоей звонила! — продолжала вопить Дуська.
Вот молодец! И маму на уши поставила. Придется теперь со всеми объясняться!
— Надеюсь, ты ей про Михаила не ляпнула?
— За кого ты меня принимаешь! Но ты-то где была?
— Да так, Юрию помогала...
— Юрию? Его же вроде Сергей зовут.
— Это Мишиного друга зовут Сергей, а человека, которому я помогала, зовут Юрий.
— С работы какой-нибудь?
— Нет, с детской площадки.
— Это теперь, значит, так называется?
— Да нет, в прямом смысле. Мы с Тошкой недавно с ним познакомились.
— Совсем с ума сошла баба! — взревела Дуська. — С Тошкой на детской площадке! Наверняка маньяк.
— Евдокия, спокойно. Никакой он не маньяк. Нормальный мужик. Он пять лет жил в доме напротив нас. У него дочка ровесница Тошки.
— Так и сказала бы, что раньше с ним познакомилась! Только с толку сбиваешь.
— Нет, Дуська, познакомились мы с ним только вчера, а раньше просто видела. Про него тут многие знали. У него несчастье случилось, жена при родах умерла. Естественно, кумушки обсуждали.
— Жена? При родах? — Дуська явно была заинтригована. — А теперь он по-новой женат?
— Нет. Понимаешь, он до сих пор покойную жену любит.
— Вот, блин, чудеса! — задохнулась Дуська. — Разве такие мужики еще водятся?
— Как видишь, да. Только ничего хорошего в этом нет. Для чего эта мука?
— Представляю. Ее-то не вернуть. А чем ты ему помогала-то?
— Вещи в квартире разбирать, где они с женой жили. Он, наконец, на ее продажу решился.
— Мать моя женщина! — воскликнула Евдокия. — Это ты с ним ухитрилась так хорошо познакомиться, что он тебя допустил до столь интимного дела?
— Совершенно случайное стечение обстоятельств. Я ему посочувствовала, предложила помощь, а он согласился.
— Та-ак, — протянула она. — А мужик-то стоящий?
— В каком смысле?
— Мне еще тебе смысл объяснять? Ну стоит на него время тратить, или это чистая благотворительность?
— Понимаешь, я пока о нем, как о мужчине, не думала. Не до того было. Но вообще интересный. Приятный и внешне довольно хорош.
— Подробней! — потребовала подруга. — Блондин? Брюнет?
— Ближе к блондину.
— Ямочка на подбородке есть? — с придыханием поинтересовалась она.
— Нет, — расхохоталась я. — Обычный хороший мужской подбородок. Глаза голубые. Он на полголовы выше меня. Ездит на «Тойоте-Лендкрузер». Чем занимается, не знаю, но, по мне, вполне обеспеченный.
— Ясный перец, если квартиру пять лет без употребления держал, — подхватила Дуська.
— Ну, я удовлетворила твое любопытство?
— Можешь дальше ему помогать! — впала в полное воодушевление она. — Эх, везет же некоторым! Не успел один уйти, двое других пороги обивают.
— Дуська, оставь напрасные надежды! — я сочла необходимым охладить ее пыл. — Сергей мне вообще не нравится, а Юре я по-дружески помогаю.
— Но ты не сказала, что он тебе не нравится! — с торжеством воскликнула Дуська.
IX
В десять утра я уже звонила в квартиру Юрия. Едва он мне открыл, я немедленно убедилась: наваждение, терзавшее его столько лет, прошло. То ли он покойную жену отпустил, те ли она его... Выглядел он свежо, бодро и весело, больше не испытывая боли оттого, что находился в этой квартире.
— Катя, я уже кое-что разобрал. По дороге мешки купил и, вас ожидая, один наполнил. Из всей коробки оставил лишь свадебное платье. В нем Наташа выходила за меня замуж.