— Я бы хотела знать своего отца, — продолжала Габриель. — Я всегда расспрашивала всех о нем, заставляла вспоминать мельчайшие подробности. Хотя нельзя сказать, что я росла без отца. Моя мать снова вышла замуж, когда мне исполнилось четыре года, и отчим Джон Боулз относился ко мне как к родной дочери. Я и мои старшие брат и сестра носим его фамилию и называем папочкой. У него есть четверо детей от первого брака, и они регулярно гостили у нас. Я и его родная дочь Колетт очень близки. Несмотря на частые переезды, мы не теряли связи.
— Вы настоящая путешественница, и счастливая к тому же. Я провел детство и юность в одном мерзком городишке. Поэтому, окончив школу, немедленно отправился автостопом по стране — наверстывать упущенное.
— А я думаю, что это вам повезло, — сказала Габриель. — Я ненавидела переезды. Каждый раз уезжала с разбитым сердцем. Мне так хотелось иметь родной город, которого у меня никогда не было. И сейчас еще хочется, — призналась она.
— Так вот чем притягивает вас Билли Макдауэлл! Мы оба точно знаем, что это не сексуальное влечение. Старина Билли происходит из семьи «с корнями»…
— Меня мало волнует мнение человека, который зарабатывает на жизнь тем, что сует нос в чужие дела и от любого рода обязательств бежит как от чумы! — возмущенно прервала его Габриель.
— Вы осуждаете меня. И вас раздражает то, что вы вспыхиваете как спичка, когда я дотрагиваюсь до вас, в то время как утонченный Билли оставляет вас совершенно равнодушной. Не пытайтесь это отрицать. Не спать с человеком, с которым вы встречаетесь годами, — неопровержимое тому доказательство. Если бы, Боже упаси, с вами встречался я, мы оказались бы в постели в первое же свидание.
Габриель передернуло от его наглого и такого неожиданного заявления. Только что они вели вежливый разговор, сохраняя дистанцию, и вдруг он посмел напомнить ей о том, что произошло вчера вечером! От этих воспоминаний Габриель почувствовала, как тепло разливается по всему ее телу. Но ведь она хотела забыть обо всем!
Он играет не по правилам! Габриель сердито посмотрела на Александра.
— Считаю ниже своего достоинства отвечать на ваше оскорбительное замечание.
— Превосходно, Габриель! Вы говорите как урожденная Макдауэлл или Колфилд. — Александр чувствовал, как в его душе поднимается гнев.
— Я никогда не притворялась, что принадлежу к сильным мира сего, — процедила она сквозь зубы. — Я горжусь моим происхождением, но не стыжусь того, что хочу добиться более высокого положения в обществе.
— И вы полагаете, что достигнете этого с Билли Макдауэллом? — не унимался Александр. — Милым, воспитанным? Поверьте моему опыту: Макдауэлл не тот, кто вам нужен.
— Ну уж точно и не вы!
— А кто сказал, что я выдвигаю свою кандидатуру? Я не претендую на место мужа ни при вас, ни при ком-либо другом, — презрительно возразил он, словно сама мысль, что он хотел бы иметь с ней дело, крайне нелепа.
Но Габриель была отнюдь не глупа. Вчера вечером не только она задыхалась и дрожала от страсти. Ее охватило бешенство. Ей до смерти надоели его насмешки, его сарказм, его самодовольные ухмылки, когда она попадалась в его словесные ловушки.
— Неужели? Не пытайтесь притворяться, будто не хотите меня, Александр. Вас попросту раздражает то, что я предпочла вам милого, воспитанного Билли.
Она мысленно извинилась перед ничего не подозревающим Билли за то, что использовала его как своего рода щит. К счастью, он никогда об этом не узнает.
— Забавно. — Но Александру явно было не до смеха. — Вы предпочитаете милого, воспитанного Билли? Ха! Я видел вас вместе, когда явился с Берриком на тот прием. Вам было до смерти скучно с мужчиной вашей мечты. Мне случалось видеть более счастливых людей в приемной дантиста.
Где он подцепил это выражение — «мужчина вашей мечты»? И сколько можно критиковать ее отношения с Билли Макдауэллом? Ей уже надоело притворяться влюбленной в Билли, но, чем больше Александр говорил об этом, тем труднее было сказать ему правду.
— Я отказываюсь обсуждать эту тему с вами, — огрызнулась она. — Я вообще отказываюсь обсуждать с вами что бы то ни было. Лучше послушаю идиота ведущего и придурков, которые звонят ему.
Она включила радио. Александр его тут же выключил.
— Прекрасно! — Габриель сложила руки на груди и уставилась в окно. — Это ваше радио. Если не хотите слушать, можете не слушать!
Так, в молчании, они въехали в пункт назначения. На окраинах городка находились небольшой торговый центр, работающий круглые сутки, несколько бензоколонок и довольно непрезентабельного вида мотель. Все примерно в полумиле друг от друга.
Железнодорожные пути делили город примерно пополам. Неровные ряды домов тянулись вдоль дороги. Городская площадь не производила впечатления образца градостроительного искусства. Банк, салон красоты, почтовое отделение и несколько магазинов были открыты, и люди сновали туда-сюда.
Через большие чисто вымытые окна ресторана Габриель заметила довольно много посетителей. Закрытый кинотеатр казался единственным не работающим заведением в городе.
— Не так плохо, как я ожидала, — нарушила молчание Габриель. — Я хочу сказать, что люди выглядят нормальными и городок — просто обычный маленький городок.
— Не могли бы мы прекратить огонь и объявить перемирие? Не думаю, что разумно явиться в пансион заклятыми врагами.
— Согласна. Хотя скорее всего это не имеет большого значения. Все, что интересует Грегори Дортсмана, — это деньги. Когда он сказал нам о социальном работнике, который «устроит» отчет о домашних условиях, я чуть не задохнулась. То есть он отдал бы ребенка кому угодно, у кого есть деньги, невзирая на его происхождение, душевное здоровье… и моральные устои.
Эта ужасная мысль удвоила ее решимость покончить с предприятием Дортсмана.
Александр мрачно кивнул. Он остановил машину перед белым двухэтажным зданием с четырехколонным портиком.
— Итак, мир? — Александр протянул Габриель руку.
— Да. — Она вложила свою ладонь в его, и они скрепили договор рукопожатием.
— От всей души надеюсь, что вам здесь будет удобно, — сказала владелица пансиона, дородная миссис Рутберг. Она провела Александра и Габриель вверх по узкой лестнице к какой-то двери в длинном темноватом коридоре и открыла ее. — Это один из лучших номеров, только что отремонтированный.
Молодые люди вошли и огляделись. Обои с синими, зелеными и белыми полосами, пушистый зеленый ковер, большой телевизор на столике. Взгляд девушки остановился на огромной кровати — единственной в комнате — с покрывалом в цвет обоев. Она не рискнула поднять на Александра глаз.
— Добро пожаловать в ваше временное пристанище вдали от дома, — бодро продолжила миссис Рутберг. — Если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать. Я люблю, когда мои молодые родители счастливы. Я вырастила пятерых детей, так что не впадайте в панику. Мистер Дортсман приедет с ребенком через час. О, вы, должно быть, на седьмом небе от счастья!
Габриель испытала нечто вроде шока. Проблема кровати немедленно отошла на второй план.
— Ребенок? — с трудом выдавила она.
— Какой ребенок? — спросил Александр.
— Ну, конечно, ваш ребенок! — воскликнула миссис Рутберг.
Она открыла дверь, которую Габриель ошибочно приняла за стенной шкаф. За ней оказалась комнатка, в которой стояла колыбель.
Какое-то время оглушенные и потерявшие дар речи Габриель и Александр стояли не шевелясь. Девушка первой пришла в себя и недоверчиво переспросила:
— Ребенка привезут сюда? Через час?
Миссис Рутберг кивнула.
— Думаю, вам с мужем надо съездить в аптеку и купить пеленки, подгузники, молочные смеси и одежду. Конечно, малыш не должен выглядеть как картинка из модного журнала, — строго добавила она. — Я не считаю нужным тратить целое состояние на одежду, ведь он вырастет из нее через несколько недель. А цены в наши дни…
— Грегори Дортсман говорил, что мы должны будем провести здесь какое-то время, — прервал ее Александр, отказываясь верить в происходящее. — Он не сказал, что это случится сегодня!
Из тех фактов, что он собрал, следовало, что детей не хватает и бездетным парам приходится ждать чуть ли не годами. Однако не успели они с Габриель сделать заказ, если можно так выразиться, как он немедленно был выполнен. По выражению лица Габриель он понял, что она в таком же замешательстве.
— Дети имеют привычку появляться тогда, когда это их устраивает, — со знанием дела заметила миссис Рутберг. — Теперь быстренько поезжайте и купите все, что нужно, а я застелю кровать и колыбель.
Габриель не двинулась с места.
— Это… это телефон? Думаю, нам следует позвонить мистеру Дортсману и поговорить с ним.
— Он скоро будет здесь. Это он привезет ребенка, — сказала миссис Рутберг, начиная потихоньку терять терпение.
Габриель провела рукой по волосам, взлохматив их. Она чувствовала себя так, будто попала в пьесу в середине третьего акта, но от нее ожидают, что она немедленно поймет суть происходящего и подаст нужные реплики. Александр выглядел не лучше.
— Как вы назовете ее? — спросила миссис Рутберг.
Она взяла озадаченную пару под руки и вывела из комнаты.
— Ее? — переспросил Александр. Вопрос прозвучал глупо даже для его собственных ушей.
— Вашу дочку. О Боже милосердный, неужели я не сказала, что ваш ребенок — девочка? — Миссис Рутберг рассмеялась. — Ну, так вот это девочка. Очаровательная крошка, само совершенство во всех отношениях, как говорит мистер Дортсман. Какая чудесная семья из вас получится!
6
— Чудесная маленькая семья! — в третий раз повторил Александр, когда они подъезжали к аптеке. — Вы, я и ребенок!
Он выглядел на редкость растерянным.
— Что же нам делать? — воскликнула Габриель. Она старалась не впадать в панику, но ей это плохо удавалось. — Александр, мы не получили никаких улик против Дортсмана из разговора в его кабинете. Ничего, кроме слов о социальном работнике, который «устроит» отчет о домашних условиях. Но всегда можно сказать, что это невинное замечание, рабочее слово, означающее изучение условий, в которых живут будущие усыновители.
— Знаю, знаю. — Александр отчаянно пытался сохранить спокойствие. — Предполагалось, что мы будем жить здесь некоторое время, держа глаза и уши открытыми, задавать вопросы и собирать улики. Вместо этого через десять минут после приезда отправляемся за пеленками.
— Мы собирались записать на пленку требование Дортсманом огромной суммы денег, а затем его отказ, когда выяснится, что у нас этих денег нет. А вместо этого получаем ребенка! — Габриель повысила голос: — Александр, мы даже не женаты! Это похоже на трагикомедию, честное слово!
— Держите себя в руках. Если мы потеряем самообладание, нам конец, — убежденно произнес Александр. Однако его собственное самообладание испарилось в тот момент, когда миссис Рутберг радостно сообщила, что он и Габриель через час станут приемными родителями. — Давайте постараемся обдумать все спокойно.
— Я могу думать только о том, что не имею ни малейшего представления, какие смеси покупать, — простонала Габриель. — Я умею нянчить детей, но ничего не понимаю в еде для новорожденных. У моей старшей сводной сестры Кэти их трое, у сводных братьев по двое у каждого, но все три матери кормили детей грудью, так что я никогда не возилась со смесями. Александр, что нам делать?
— Все, что планировали… только гораздо раньше, — твердо сказал он. — Когда появится Дортсман с ребенком, он наверняка скажет про деньги, так? Когда он назовет сумму, мы заявим, что она чересчур велика. Мы заставим его говорить. Он откажется оставить нам ребенка из-за того, что мы не согласны на его условия. Это будет железная улика!
Он затормозил на стоянке перед аптекой.
— Если мы не дадим Дортсману денег, он заберет ребенка, — мрачно сказала Габриель. — Так зачем что-то покупать?
— Но нельзя же возвращаться с пустыми руками! У миссис Рутберг возникнут подозрения. А никто не должен понять раньше времени, что мы не можем позволить себе этого ребенка. Мы сохраним чеки и вернем все покупки завтра.
Они направились в детский отдел и с помощью любезной продавщицы выбрали несколько банок смеси, набор бутылочек, пеленки, распашонки, несколько нежно-розовых трикотажных костюмчиков и тому подобное. Габриель, не удержавшись, положила в тележку крошечное розовое платьице и розовые вязаные башмачки.
— Я хочу, чтобы у нее осталось это платье, — сказала она, разглядывая изящную вещицу грустными глазами, — когда Дортсман продаст ее другой супружеской паре.
Кровь стыла в ее жилах от этой мысли. Одно дело — рассуждать о продаже детей абстрактно. Но когда доходит до возможности самой купить ребенка, ситуация выходит за пределы понимания. Глаза Габриель наполнились слезами, и она отчаянно заморгала, не желая расплакаться в очереди в кассу.
— Александр, а что, если малышка попадет к ужасным людям, которые будут плохо с ней обращаться? — прошептала она, ощутив, как на глаза наворачиваются слезы. — И это будет наша вина, потому что мы вернем ее вместо того, чтобы…
— Купить самим? — продолжил ее мысль Александр. — Габриель, ради Бога, у нас нет выбора! Как вы верно заметили: мы не женаты. Мы не можем оставить ребенка себе!
— Тогда давайте заплатим и отдадим девочку Юджину и Констанс. О, пожалуйста, Александр! Мы…
— Одумайтесь, Габриель. Если мы купим ребенка, то станем соучастниками преступления, которое, как предполагается, расследуем. — Он вытащил носовой платок и вытер ей слезы. — Ну и партнера я себе выбрал! Раскисли в самом начале!
Габриель закусила губу.
— Извините, — прошептала она. — Вы правы.
Она была так удручена, что Александр смягчился. Он накрыл рукой ее руку, толкающую тележку.
— Мы здесь для того, чтобы помешать Дортсману отдавать детей богатым покупателям. И не волнуйтесь: мы проследим, чтобы девочка не попала к плохим людям.
— Не старайтесь успокоить меня, — огрызнулась Габриель, сбрасывая его руку. — Вы прекрасно понимаете, что мы никогда не узнаем о судьбе этого ребенка. И у нас нет возможности помешать Дортсману продать ее тому, кому он захочет.
— Вовсе незачем злиться на меня! — Впервые он захотел по-настоящему утешить ее, а она восприняла его попытку в штыки. — Я только пытался…
— Отмахнуться от этого ребенка! Просто уйти в сторону и заставить меня сделать то же самое. У вас ничего не выйдет, Александр Холидей! Я не похожа на вас! Я не боюсь связывать себя обязательствами и выполнять их. И мы…
— Мы следующие, — холодно прервал ее он. — Разгружайте тележку.
Они вышли из аптеки и направились к машине. Ни один не проронил ни слова до тех пор, пока они не оказались в своем номере в пансионе «Луна».
— Расстегните блузку! — неожиданно приказал Александр, и сердце Габриель гулко бухнуло в ребра.
— Что?!
Девушка вдруг отчетливо осознала, что они одни в комнате. И что она не очень хорошо знает человека, с которым оказалась сейчас наедине.
Александр увидел, как Габриель побледнела и ее глаза расширились от ужаса.
— О, ради Бога, я не собираюсь вас насиловать! — воскликнул он. — Я хочу закрепить на вас микрофон. Помните причину, по которой мы здесь находимся?
— Я могу обойтись и без вашего сарказма! — фыркнула Габриель. — Насилие так распространено в наши дни, что женщины становятся параноиками. А почему бы вам самому не надеть микрофон?
— Потому что его придется приклеивать пластырем, а я не думаю, что вы сможете это сделать правильно. Кроме того, пластырь прилипнет к волосам на моей груди, и отрывать его будет очень больно. Удобнее прикрепить микрофон к вашему бюстгальтеру, — добавил он, прищурившись. — Вы носите бюстгальтер? Я не могу разобрать это из-за вашей куртки.
Габриель вспыхнула. На какую колкость отвечать в первую очередь? Ее модный жакет абсолютно не похож на куртку. И она носит бюстгальтер, но если он думает, что она собирается расстегивать перед ним блузку, то точно спятил. А это замечание о его груди…