Нет, благодарение небесам — это был Даниэль, в глазах которого светилось сочувствие и понимание, хотя он и видел наполовину опорожненную бутылку вина, послужившую причиной этого эмоционального срыва. Да, рядом с ней был Даниэль с его бьющей через край силой, и на эту силу ей предлагалось положиться, не требуя ничего взамен. Как можно было не любить такого мужчину?
— Помоги мне, Даниэль, — потерянно прошептала Лесли и вновь захлебнулась слезами. — Все намного страшнее, чем я думала. Я запуталась и совершенно не понимаю, как быть.
5
— Прежде всего тебе необходимо расслабиться.
Ласково взяв ее трясущуюся руку, он сел рядом. На лице его сейчас было то полное спокойной нежности выражение, которое обычно появлялось, когда он смотрел на Миранду. Исходящее от него тепло окутало Лесли, словно одеяло, и слезы в ее глазах высохли сами собой.
— Вот и молодец. — Свободной рукой он бережно обнял ее за плечи и прижал к себе. — Сейчас ты совсем успокоишься, и мы решим, как помочь твоему горю. Все образуется.
Лесли, всхлипнув последний раз, закрыла глаза и глубоко вздохнула. По всей видимости, она выпила гораздо больше, чем ей казалось. Не успела она опустить веки, как ее охватило странное ощущение: будто она находится не в комнате, а медленно покачивается на волнах темного спокойного океана. Алкоголь и безмерная усталость вконец опустошили ее. Правда, ощущение было скорее приятным. В этом мужчине есть какая-то волшебная сила, подумала Лесли, плывя по волнам и чувствуя, как он гладит ее руку. Стоило Даниэлю сказать, что все образуется, и нечеловеческое напряжение, в котором она пребывала последние полчаса, куда-то ушло. Даже бушевавшая снаружи буря, казалось, стихла.
— Теперь расскажи, что случилось? — шепнул он. — Почему ты хочешь уехать?
— Я не хочу уехать, я должна уехать, — тихо ответила она и, готовая разрыдаться вновь, прижалась щекой к его воротнику. Ей не хотелось думать ни о Симоне, ни об отце, ни о чем-либо другом. Ей хотелось укрыться от всего в объятиях Даниэля, покачиваясь на этих теплых ласковых волнах.
Как будто почувствовав, что в ее душе нарастает новый приступ страха, он обнял ее еще крепче, и Лесли, прижавшись к нему грудью, ощутила сильные ровные удары его сердца.
— Все в порядке, Лесли. Что бы ни случилось, выход всегда можно найти. Расскажи мне обо всем. Почему ты решила, что должна уехать?
— Из-за Симона, — нехотя пробормотала она, предвидя, что имя это, произнесенное вслух, тут же развеет окружавшие их чары. И действительно, руки Даниэля вдруг словно одеревенели, сердце его на мгновение затихло, а когда забилось вновь, удары стали частыми и неровными.
— Из-за Симона? — Даниэль не убрал руку, но Лесли почувствовала, что ему захотелось это сделать. — Я думал, он в Сан-Франциско.
— Да, он там. Я говорила с ним по телефону. Он скоро приедет. Часа через два. Он возвращается потому… потому что я сказала… я ему сказала, что не выйду за него замуж.
Даниэль резко отпрянул, и она в слепой панике схватила его за рубашку.
— Пожалуйста, не сердись. Я не могу выйти за него замуж.
— О Боже мой! — Спокойно, но решительно Даниэль отстранился. — Посмотри на меня, — сказал он, и Лесли неохотно подняла голову. В глазах его была ночь, и темноту комнаты сейчас нарушал лишь серебристый отблеск света горевших снаружи фонарей.
— Даниэль, пожалуйста…
Теперь, когда они уже не прижимались друг к другу, волшебное ощущение безопасности и покоя растаяло. Буря, казалось, только этого и ждала. Вспышка молнии на мгновение выхватила из темноты лицо Даниэля, и вместе с раскатом грома в открытое окно ворвался порыв ледяного ветра.
Удивленная застывшим, как маска, выражением смертельно бледного лица Даниэля, Лесли вкрадчиво спросила:
— Даниэль, что с тобой? Ты сердишься?
— С чего ты взяла! — К ее облегчению, ни злобы, ни раздражения в его голосе не было. И в то же время Лесли никогда не слышала, чтобы он говорит так странно. Не видя в кромешной тьме глаз Даниэля, она не могла определить, какие чувства владели им в эту минуту. — Почему ты решила не выходить за него замуж?
— Я не люблю его, — ответила она, и сама удивилась тому, как просто и естественно это прозвучало. — Я не могу выйти замуж за человека, которого не люблю. Помнишь, как ты сказал: «Все плохо. Все не так?»
Он сильно, до боли снова сжал ее плечи.
— Это из-за того… — он запнулся… — что сегодня между нами произошло? Из-за этого ты отказываешься выходить замуж за Симона?
Понимая, как важен для него ее ответ, Лесли отрицательно покачала головой. Это должно быть только ее решением.
— Нет, — сказала она. — Не из-за этого.
Лесли почудилось, что Даниэль ее не слушал. Пальцы его продолжали больно сжимать ее плечи.
— Я специально пришел к тебе, чтобы извиниться. Мне очень жаль… Понимаешь… Я просто потерял над собой контроль.
— Я знаю, — глядя в сторону, вздохнула Лесли.
Даниэль со сдавленным стоном поднялся и сделал шаг в сторону. По подоконнику забарабанили первые капли дождя. Он подошел к окну и со стуком захлопнул его. Затем не оборачиваясь сказал:
— Лесли, послушай. Я обещаю, что это никогда не повторится. Тебе не нужно уезжать. Уеду я. Завтра же. Клянусь, я никогда не помышлял вставать между тобой и Симоном….
— Ничего подобного, — возразила она. — Не в этом дело!
— Нет, в этом! Думаешь, я не отдаю себе отчета в том, что между нами происходит? Это какое-то сумасшествие… Мне нужно было уехать сразу же!
— Нет, — опять перебила его Лесли. — Тебе ни к чему уезжать. Это не твоя вина. То, что случилось сегодня, не имеет никакого значения.
— Не имеет никакого значения?! — Даниэль вздрогнул, как от пощечины. — Никакого? — Он стремительно подошел к кровати и встал, нависая над ней всем телом.
— Будем честны сами с собой, Лесли, — проговорил он, глядя ей в глаза. — Нас тянет друг к другу. Неодолимо. Будь мы одни, я овладел бы тобой, прямо там, на клумбе. И ты бы позволила мне это сделать.
— Даниэль! — взмолилась Лесли, но тот безжалостно продолжал:
— И ведь это не впервые, не так ли? Помнишь пикник? — Он опять сжал ее плечи. — Я чуть было не пошел ко дну, всего лишь прикоснувшись к тебе. Каждую ночь — будь они прокляты, эти ночи! — я подхожу к твоей двери, как будто какая-то сила, раздирая мне внутренности, тащит меня в твою комнату!
Не в силах выносить грубую откровенность его слов, Лесли закрыла лицо ладонями. Все это время ей было мучительно трудно подавлять собственные чувства. Теперь же, зная, что он испытывает то же…
— Вот почему для меня это имеет чертовски важное значение, — глухо продолжал Даниэль. — Это перевернуло весь мир, в котором я жил до сих пор.
Лесли молчала. Да и что она могла сказать? Как ей было объяснить то, что она и сама плохо понимала? Она не могла выйти замуж за Симона потому, что не любила его. То обстоятельство, что ее влечет к Даниэлю, никак не влияло на это ее решение. И в то же время, если бы она не полюбила Даниэля, она бы вышла замуж за Симона. Это не поддавалось логике, это было за гранью понимания, а потому никакими словами этого не объяснишь.
— Мне очень жаль, — едва слышно пробормотала она наконец. — Быть может, когда я уйду, все наладится и в твоем мире все опять встанет на свои места.
Даниэль горько рассмеялся:
— Ты действительно в это веришь? — Он издал низкий горловой звук, полный бессильной злобы, боли и отчаяния, похожий на стон угодившего в ловушку животного. — Что ж, тогда послушай, что об этом думаю я. Я думаю…
На мгновение она испугалась, что Даниэль теряет над собой контроль, но он снова застонал, и с этим стоном гнев, казалось, покинул его. Уронив голову ей на плечо, он спрятал лицо в ее волосах.
— Мне кажется… — Он замолчал, а затем просто и печально закончил: — Мне кажется, если ты уйдешь, мой мир погибнет окончательно.
Оглушенная этим признанием, Лесли попыталась встать, но руки Даниэля крепко ее сжали.
— Нет, пожалуйста, прошу тебя, не уходи, не уходи от меня, любимая…
В голосе его были мука и страсть — те же чувства, которые терзали сейчас и ее, тем не менее Лесли продолжала отчаянно извиваться в его руках. Она должна была уйти. Немедленно, прежде чем путь назад будет отрезан.
Но было уже слишком поздно. Попытки Лесли освободиться привели к тому, что ворот ее халата распахнулся и она вдруг почувствовала обжигающее прикосновение губ Даниэля к своей коже.
Задохнувшись от наслаждения, Лесли мгновенно прекратила сопротивляться. Губы Даниэля продвигались все ниже, покрывая пламенем поцелуев ее шею, плечи. Он раздвинул полы халата шире, но дальше не пускал затянувшийся на спине узел пояса. Его губы на мгновение разочарованно замерли, затем вновь принялись целовать ее шею, плечи, оставляя после себя бурлящие гейзеры возбуждения.
— Повернись, — шепнул Даниэль, но Лесли отрицательно затрясла головой. Она все еще опасалась вот так, открыто, признать, как сильно она его хотела.
Даниэль, казалось, понял это и не настаивал. Руки его скользнули ей за спину, нащупали узел, развязали его и затем одним решительным движением распахнули халат снизу доверху, обнажив ее всю.
Глядя на ее мерцавшее в темноте тело, Даниэль невольно застонал, и стон этот был наполнен желанием и почти благоговейным восхищением.
— Если бы ты знала, как часто я мечтал об этом, — сказал он, дрожащей ладонью прикоснувшись к ее мягкой и в то же время упругой плоти. Голова Лесли откинулась назад, губы шевелились в тщетной попытке что-то произнести… Да, теперь она окончательно погибла. Оба они погибли.
— Лесли, — шепнул он, прижавшись губами к ее уху. Прикосновения его становились все более решительными, все более настойчивыми. — Лесли, я уже не понимаю, что правильно и что неправильно. — Большими и указательными пальцами он сжал ее соски, и Лесли задохнулась от мучительного ожидания сладостной боли. — Я знаю только одно: сейчас я могу осуществить свою мечту.
Она не ответила. Она не могла произнести ни слова. Но она и не остановила его, и это было ее ответом.
Пальцы Даниэля продолжали ласкать ее соски, пока Лесли не ощутила, как всю ее, от груди до бедер, словно пронзили кинжалы огня. Она выгнулась, не в силах и дальше пассивно выносить эту томительную муку и в то же время не в состоянии попросить его остановиться. Но когда через минуту руки Даниэля, оставив грудь, скользнули вниз, она вся встрепенулась в неистовом протесте. Она еще не была готова. То, чего она так жаждала, вдруг показалось слишком интимным, слишком опасным. Дрожащими руками Лесли попыталась натянуть на себя халат.
— Даниэль…
— Все будет хорошо, любовь моя, — шепнул он ей в ухо, пока пальцы его продолжали неумолимое продвижение вниз.
Лесли почудилось, что сердце ее на секунду замерло. «Любовь моя» — эти слова вспыхнули в ее сознании как ослепительная комета на черном, беззвездном небосводе. «Любовь моя».
— Все будет хорошо, — мягко повторил Даниэль.
— Правда? — с трепетом в голосе спросила она, почувствовав на бедрах его ладонь. — Ты действительно думаешь, что все будет хорошо?
— Должно быть, — хрипло ответил он. Двумя легкими как пух прикосновениями он заставил ее ноги раздвинуться, словно Лесли была головоломкой, секрет которой известен только ему. — То, что так прекрасно, не может обернуться ничем дурным.
И он был прав. Лесли поняла это в то мгновение, когда его пальцы нашли свою цель. Он был мучительно, ослепляюще прав. Застонав, она слегка шевельнулась. Его пальцы принадлежали ей. Они были в ней. Она опять застонала и закрыла глаза.
Безотчетно Лесли подалась вперед, обвила руками его шею, а он все продолжал творить свое волшебство. Как странно, что она боялась! Ей нечего было прятать от него. Даниэль уже знал все ее тайны, все потаенные места, где в ожидании освобождения таились ее самые сокровенные мечты. Скоро, очень скоро у них уже не будет дороги назад. Лесли вдруг нестерпимо захотелось, чтобы этот момент настал как можно быстрее. Доведенная до исступления его ласками, она лихорадочно зашептала:
— Еще… еще… быстрее…
— Нет, — неожиданно произнес Даниэль, и Лесли почувствовала, что руки его замерли. — Не сейчас. Я хочу видеть тебя всю.
Разочарованная, она чуть было не заплакала, но Даниэль каким-то непостижимым образом сумел ее успокоить. Сгорая от возбуждения, Лесли тем не менее покорно подчинилась. Даниэль осторожно поднялся и стал рядом с кроватью.
— Наконец я могу видеть, как ты прекрасна! — восхитился он. И начал медленно, аккуратно расстегивать пуговицы рубашки. Боже, как много пуговиц там было!
— Быстрее! — со стоном выдохнула Лесли, пытаясь усмирить свое выходящее из повиновения тело, совладать со сведенными судорогой мышцами.
Когда он встал перед ней обнаженный, у Лесли перехватило дыхание. Несмотря на то что происходило между ними минуту назад, несмотря на все свои предыдущие грезы, она оказалась не готовой к тому, что увидела: сильное, мускулистое, дышащее сексуальностью и ослепительно красивое тело молодого мужчины.
И когда он снова прижался к ней, глаза ее наполнились слезами. Даже в самых смелых мечтах Лесли не могла вообразить, что все будет происходить именно так.
Однако Даниэль неправильно истолковал ее молчание и слезы. С видимым усилием остановившись, он взял ее руку и прижал к своей груди.
— Лесли, ты действительно этого хочешь? — спросил он, и Лесли, ощущая лихорадочное биение его сердца, поняла, как много отваги потребовалось Даниэлю, чтобы задать этот вопрос. Она чувствовала, как он весь напрягся в ожидании ответа. Одно легкое движение ее тела, легкое, неуловимое движение — и все ожидания будут позади. — Лесли? — снова спросил он, не услышав ответа. В голосе его сквозило отчаяние. Прижатой к его груди рукой Лесли почувствовала, что сердце его остановилось. — Ты хочешь этого?
Что она могла ответить? И зачем он спрашивал? Пытался взвалить тяжесть решения на нее? Давал ей последний шанс спасти их обоих? Сейчас он был в плену страсти, но что будет потом? Потом, когда дурман рассеется и наступит раскаяние? Когда он вспомнит, что занимался любовью с женщиной, на которой собирался жениться его брат. Когда окажется, что гораздо проще возложить вину на нее, а не на себя. Когда его презрение разобьет ее сердце.
Но Лесли не воспользовалась этим шансом. Возможно, причиной было вино, возможно, копившееся в ней последние недели желание, а может быть, простое и вечное как мир волшебство. Волшебство, имя которому — любовь. Она страстно любила этого мужчину и с радостью отдала бы ему все, что имела.
Принадлежать Даниэлю было ее мечтой, а в эту ночь ее самая трепетная мечта могла осуществиться, и сейчас только это имело значение. Кто знает — случаются же в жизни чудеса, — может, ему никогда ни о чем не придется пожалеть.
И вместо ответа Лесли повторила его слова:
— То, что так прекрасно…
Она не успела договорить. То, о чем она так мечтала, сбылось. Он вошел в нее бережно и нежно, но нежность эта была слишком хрупким цветком, чтобы уцелеть в пылающем горниле их страсти. Вскрикнув, Лесли сомкнула ноги за его спиной, неистово прижимаясь к нему, и Даниэль застонал от наслаждения, каждым нервом ощущая, что она совершенно не нуждается в его героической сдержанности…
Позже, когда они одновременно достигли пика наслаждения, затихшая было буря за окном возобновилась с прежней силой, раскатом грома заглушив их общий крик радости и торжества.
А еще позже, когда она, притихшая и счастливая, лежала в его объятиях, оказалось, что гром гремит все же недостаточно громко, чтобы заглушить его полные горечи и ощущения вины слова:
— Лесли… О Боже мой, Лесли! Что же мы наделали!
Они долго лежали, обнявшись, не в силах встать, давая возможность своим телам сказать друг другу то, для чего они сами не находили слов. Его ладонь ласково скользила по изгибу ее бедер, она нежно поглаживала мышцы на его груди. Его пальцы прикасались к ее соскам, она притрагивалась губами к его пупку. Он тяжело дышал, спрятав лицо в ее волосах, она овевала своим теплым дыханием его ухо.