Не изменяй любви - Роуз Эмили 9 стр.


Размышления Даниэля прервал льстивый голос Келтона, который, оказывается, продолжал говорить:

— … слышал, вы очень пострадали в автомобильной катастрофе, но тем не менее осмелюсь просить вас заехать сегодня ко мне в агентство. Мистер Винтер очень хотел ознакомиться с этим отчетом до пятницы.

— Простите, я немного отвлекся, о каком отчете идет речь?

— Мне не хотелось бы говорить об этом по телефону, — многозначительно усмехнулся Келтон, — но я уверен, что вы найдете его содержание исключительно важным. Неужели никто не может вас сюда привезти, чтобы мы могли побеседовать с глазу на глаз?

Даниэль почувствовал, что вся эта таинственность начинает выводить его из себя.

— Нельзя ли его просто прислать с курьером? — недовольно спросил он.

— Видите ли, — проворковал Келтон, — боюсь, что в вашем нынешнем положении вы едва ли сможете его расшифровать.

На Даниэля накатил приступ настоящего бешенства, как будто детектив его оскорбил. Сообразив, однако, что тот всего лишь сказал правду, сколь бы неприятно она ни звучала, он взял себя в руки.

— Хорошо, встретимся на следующей неделе, — отрывисто сказал он. — Завтра врачи собираются снять повязку с глаз. После этого я смогу прочитать ваш отчет.

— Простите мою настойчивость, — не согласился Келтон, — но у меня есть основания полагать, что с данным отчетом вам необходимо ознакомиться именно сегодня. По телефону, к сожалению, я больше ничего сказать не могу, но если вы все же сочтете возможным приехать, скажем, часов в пять вечера, я с удовольствием его вам прочту. Уверяю, вы будете очень довольны, что не стали откладывать.

Несмотря на раздражение, недомолвки детектива заинтриговали Даниэля. Что все это означает? Что должно было случиться завтра? На пятницу была назначена встреча с Хаггерти, но это едва ли могло иметь отношение к отчету.

Внезапная догадка заставила его выпрямиться в кресле. Возможно, критическим днем была не пятница, а суббота? В субботу должна была состояться свадьба Симона. Что если таинственный отчет касался Лесли Стиворт?

— Ладно, я приеду, — самому себе показавшимся чужим голосом ответил Даниэль и положил трубку. Затем попытался собраться с мыслями.

Действительно ли он хочет слушать собранную таким образом информацию о чужой жизни. О жизни Лесли? Ни в коем случае. Если окажется, что речь идет о Лесли, он просто прикажет Келтону уничтожить отчет. Симона больше нет, и свадьба не состоится. Личная жизнь Лесли теперь не имеет никакого значения для семьи Винтеров.

Разве что… Что если отчет прольет свет на то, что произошло в тот вечер? Может ли он упустить шанс узнать правду? Предположим, Лесли стало известно, что за ней следят, и она решила сбежать? Судя по сообщенному Келтоном адресу, его агентство располагалось в одном из самых богатых районов города. Симон, определенно, был не единственным его клиентом.

Даниэль невольно улыбнулся — мысль о необходимости действовать, что-то предпринимать доставила ему удовольствие. Он позвонил Брайану и попросил заехать за ним в час пополудни. После встречи с детективом можно будет пообедать в городе. Например, в его любимом китайском ресторанчике. С яичным рулетом он как-нибудь справится.

Но отчет… Даниэль представил, как будет слушать елейный голос мистера Келтона, сообщающего интимные подробности из жизни Лесли, громко выругался и со злостью хлопнул ладонью по столу. Ладно, его совесть может быть спокойна. Он не собирается совать нос в чужую жизнь. Даже в жизнь Лесли. Ему просто нужно хоть ненадолго уехать из этого дома. Возможно, он даже не станет слушать этот чертов отчет, когда приедет к Келтону.

Вполне возможно.

В одиннадцать тридцать уснувшую наконец Лесли разбудил телефонный звонок. Звонили из местного отделения фирмы. Взволнованный голос сообщил, что Брайан Редфорд внезапно почувствовал себя плохо и был отправлен домой с гриппом. Теперь им некого послать за мистером Винтером, как тот просил, — отделение было крошечным, каждый человек на счету, главный же офис компании находился в Сан-Франциско, в двух часах езды. Совершенно растерявшийся секретарь спрашивал у Лесли, что же им теперь делать.

Хороший вопрос, подумала Лесли, глядя настоявший у кровати раскрытый чемодан. В самом деле, что же делать?

Чемодан был совершенно пуст — всю бессонную ночь она провела в размышлениях и так ничего и не упаковала. Что теперь делать? Опять бежать? Бегство от реальности никого еще не спасало, она знала это совершенно точно. Многие годы Лесли помогала отцу убегать от обступавших его со всех сторон проблем, но в конце концов это привело к тому, что она была вынуждена согласиться выйти замуж за циничного шантажиста.

И теперь — опять бежать? Нет! Ускользавшее всю ночь решение наконец пришло. Она любила Даниэля Винтера и не собиралась так легко сдаваться. Впервые Лесли позволила себе задуматься над худшим из возможных исходов. Предположим, что память к Даниэлю так и не вернется. Допустим, что он никогда не вспомнит, что случилось в ту ночь? Что делать ей тогда? Отступить?

Нет! Нет! И нет! Он уже полюбил ее однажды, и она сумеет заставить его полюбить ее вновь.

— Я займусь этим, — решительно сказала она в трубку. — Ни о чем не беспокойтесь. Я сама отвезу Даниэля.

8

Вначале Лесли ехала очень медленно, все время помня о своем молчаливом пассажире и стараясь, чтобы какой-нибудь резкий поворот не причинил ему излишних страданий. В конце концов это была та же дорога…

— Вообще-то я сделан не из стекла, — неожиданно произнес Даниэль. — Ты можешь ехать быстрее, чем пять миль в час, и не опасаться что-нибудь разбить.

Оглянувшись, она была удивлена: на губах Даниэля играла ироничная улыбка. Он впервые заговорил с ней, впервые улыбнулся после того, как…

— Извини, — сказала она и послушно нажала акселератор.

В первую минуту Лесли испугалась, что Даниэль вообще откажется ехать. Услышав о болезни Брайана, он пришел в неописуемое волнение и объявил, что отменяет встречу. Понадобилась вся ее вновь обретенная решимость, чтобы убедить его в том, что она тоже является служащей компании и должна отрабатывать свое жалованье.

Подумав немного, Даниэль сдался.

— Я собираюсь встретиться с мистером Келтоном, — с вызовом сообщил он, хотя имя это ничего Лесли не говорило. — Я не знаю, как долго это продлится, У него для меня важная информация.

— Хорошо, а я тем временем займусь бумагами мистера Хаггерти, — сказала Лесли, удивленная странной интонацией, звучавшей в его голосе, и вновь пожалела о том, что глаза Даниэля скрывают бинты. Очень трудно судить о настроении человека только по голосу и выражению лица.

Теперь, в машине, ободренная этой полуулыбкой, Лесли решила попытаться завести разговор. Но о чем? Какая тема была сейчас безопасной? О чем можно было говорить, не опасаясь стереть с его губ столь долгожданную улыбку?

— Как дела в тренажерном зале? — несмело спросила она наконец. Аннетт с явным неодобрением рассказала, что Даниэль провел там несколько утренних часов. Лесли не разделяла ее неудовольствие, считая стремление Даниэля к физической активности хорошим знаком.

— Ужасно. Отвратительно чувствовать, в какую развалину ты можешь превратиться всего за пару недель.

Развалину? Лесли снова оглянулась. Даниэль сидел, положив руки на спинку сиденья, под тонкой тканью рубашки угадывались мощные, рельефные мышцы его груди и рук. Конечно, он немного похудел, но вовсе не был похож на развалину. Что за ерунда!

У Лесли перехватило дыхание, когда она вспомнила, как прижималось к ней это великолепное, мускулистое тело. Было очень странно и приятно знать все эти маленькие интимные тайны любимого, мысленным взором проникать сквозь неприступный для других, созданный цивилизацией барьер: рубашка, брюки, нижнее белье… Она хорошо помнила, какой золотистой, теплой и нежной была его кожа.

А он и не подозревал, что ей это известно.

— Ты очень скоро вновь обретешь отличную форму, — заверила она Даниэля и тут же покраснела: он мог подумать, что она имеет в виду его память. — Я хочу сказать, что ты быстро окрепнешь, — добавила она торопливо.

— Опять кофейная гуща? — ухмыльнулся Даниэль, но на сей раз сарказма в его голосе почти не угадывалось. — Или ты всегда страдаешь избытком оптимизма?

— Ни то и ни другое, — осторожно возразила Лесли, полная решимости во что бы то ни стало воспрепятствовать превращению разговора в ссору. — Просто я очень в тебя верю.

Казалось, эти слова застали Даниэля врасплох. Улыбка исчезла с его губ, и, подавшись к ней всем телом, он с минуту напряженно молчал, как будто пытаясь обдумать, проанализировать ее неожиданный ответ. Затем, судя по всему, решив, что слова Лесли настолько не вписываются в разговор, что требуют отдельного осмысления, он вернулся к прерванной теме, словно пропустив сказанное ею мимо ушей.

— Я всегда безраздельно доверял своему телу, — задумчиво произнес он. — Пройти двадцать миль по джунглям, взбежать на тысячу ступеней к вершине храма майя — для меня это ничего не стоило. И держало в форме лучше всяких тренажеров.

— Могу себе представить, — ответила Лесли, обрадованная тем, что он затронул эту тему. Уж если Даниэль заговорил об археологии, дорога до города имела все шансы пройти без осложнений.

Она любила, когда он рассказывал о своей работе. Часто, когда Симон уезжал по своим делам, Даниэль с Мирандой приходили в ее кабинет, расположенный рядом со спальней девочки, и, пока Лесли заполняла ведомости или занималась еще какой-нибудь механической работой, все трое непринужденно болтали, обсуждая приключения Даниэля в экзотических странах.

Даниэль, похоже, тоже был рад смене темы. Лесли задала ему несколько вопросов о культуре майя, а он рассказал ей забавную историю о том, как некий обожающий розыгрыши профессор предложил студентам определить происхождение «археологической находки», в конце концов оказавшейся глиняной чернильницей, собственноручно изготовленной его сынишкой в качестве подарка отцу ко дню рождения.

Они не заметили, как подъехали к предместьям Сан-Франциско.

— Куда теперь? — снизив скорость, спросила Лесли. — Мы у северного въезда в город. Где находится контора мистера Келтона?

Однако Даниэль, казалось, не хотел говорить о мистере Келтоне.

— Это в деловой части города, — ответил он неопределенно. — Но встреча назначена на пять. Почему бы нам пока не пообедать? Я знаю один отличный китайский ресторанчик, неподалеку от пристани. С заливным мне сейчас, пожалуй, не справиться, а вот яичный рулет я смогу съесть вполне достойно.

— Но Даниэль… — Лесли замялась, не зная, как отговорить его от этой затеи. Ей было с ним сейчас так хорошо, что совершенно не хотелось никаких осложнений. А толчея в обычно переполненных китайских ресторанах вполне могла вывести Даниэля из равновесия. — До пристани так далеко. К тому же автомобильное движение там запрещено, и всегда полно народа.

— Ничего страшного. Возьмешь меня за руку и будешь следить, чтобы я не свалился в бухту, — весело ответил Даниэль. Затем, видимо угадав ее опасения, добавил более серьезным голосом: — Послушай, Лесли, мне необходимо оказаться среди людей, в толпе. Я чуть было не сошел с ума от тишины в больнице, а теперь — дома, где все ходят на цыпочках. Я хочу подышать свежим соленым воздухом, услышать смех и крики прохожих.

— Но твоя нога… Она же разболится после такой длинной прогулки!

— Это пойдет мне на пользу. Боль закаляет характер.

— Даниэль…

— Пошли, Лесли. Все будет хорошо. Или ты стыдишься меня? Обещаю — я постараюсь не проливать чай на одежду, кроме того, там как правило, обедают одни туристы. Никто из знакомых не увидит тебя в компании жалкого слепого калеки.

— Даниэль! — Она с возмущением схватила его за руку. — Ты несешь чуть и понимаешь это!

— Понимаю. — Он дружески сжал ее руку и улыбнулся. И улыбка эта так была похожа на улыбку прежнего Даниэля, что у Лесли на глаза навернулись слезы. — Пошли. Мы оба много пережили за последние дни. И я понимаю, тебе было трудно со мной. Давай забудем об этом на пару часов. Кое-что из моей памяти, конечно, стерлось, но то, что вместе нам всегда было весело, я помню. Ведь правда?

Она кивнула, все еще не вполне веря его словам и голосу и тщетно пытаясь сдержать слезы.

Однако он не мог видеть ее кивка.

— Ведь правда? — повторил он, опять сжимая ее руку.

— Да, — с трудом выговорила Лесли. — Это правда.

Они сидели за столиком под открытым небом, нежась в лучах послеобеденного солнца. С океана дул легкий бриз. В небе, возбужденно перекликаясь, носились чайки, а в воде, играя и кувыркаясь на волнах, оглушительно ревели морские львы. Даниэль слушал всю эту какофонию, склонив голову набок и громко смеясь.

— Забавно, — сказал он. — Когда всего этого не видишь, возникает впечатление, будто находишься на всемирном конгрессе клоунов и все вокруг дудят в трубы, играют на гармошках и бьют в барабаны.

Лесли закрыла глаза, прислушалась и тоже расхохоталась. Он был прав. Раньше шум океана был для нее просто шумом, а рев морских львов казался ужасным, но отныне, заслышав его, она будет вспоминать о клоунах.

Лесли улыбалась и в то же время недоумевала, почему глаза все еще щиплет от слез? Возможно, потому, что в этом замечании о звуках моря был весь Даниэль. Он любил жизнь во всех ее проявлениях. Там, где другие не находили ничего достойного внимания, он умел разглядеть прекрасное, найти повод для смеха и веселой шутки. И в его обществе мир воспринимался таким, каким видел его он. Возможно, именно в этом и заключалась волшебная тайна Даниэля.

Подошла официантка, и Даниэль уверенно заказал два яичных рулета. Во всем его облике не было ничего, что давало бы повод для жалости. Более того, две женщины, сидевшие за соседним столиком, откровенно им любовались, с бесстыдством плотоядно рассматривали его: от искрившихся под лучами солнца белокурых волос до длинных мускулистых ног, вытянутых под столом.

Лесли внезапно почувствовала приступ негодования и, перехватив взгляд одной из них, демонстративно поправила прислоненный к столику костыль. Жест этот недвусмысленно говорил: и костыль этот, и мужчина, который им пользуется, — мои.

Но в следующее мгновение она со стыдом почувствовала себя ревнивой идиоткой. Что за примитивные инстинкты! Что странного в том, что на Даниэля заглядываются женщины? Он ведь никогда не принадлежал ей, а сейчас — меньше чем когда бы то ни было.

Она позволила обмануть себя, поддавшись атмосфере искусственной интимности, которая возникла, когда они, тесно прижавшись друг к другу, — она помогала Даниэлю пробираться через толпу, — медленно брели к ресторану. Оба молчали, и Лесли чувствовала, как ее тело сливается с телом Даниэля, в какое-то мгновение она даже перестала понимать, где кончается она и начинается он.

Прогулка, наверное, доставляла ему невыносимые страдания, но Лесли эгоистично мечтала о том, чтобы она никогда не кончалась и им не пришлось, отпрянув друг от друга, вновь превратиться в двух разных людей.

— Я думал, тебе больше нравятся цыплята, запеченные с орешками.

— Что? — не поняла углубившаяся в воспоминания Лесли. — Ах, да, конечно.

В прежние дни, заработавшись допоздна, она часто заказывала это китайское блюдо по телефону, и, когда заказ доставляли, Даниэль, имевший в таких случаях обыкновение сидеть на краешке ее рабочего стола, то и дело запускал в коробку руку, выуживая со дна последние, наиболее прожарившиеся и потому самые вкусные орешки. К самим цыплятам он был равнодушен.

Он запомнил это! Он определенно помнил все, что имело отношение к ней, не так ли? Каждую мелкую, незначительную подробность.

— Ты прав. Но сегодня мне почему-то захотелось яичного рулета, — соврала Лесли. На самом деле она его ненавидела, но не заказывать же то, чего не мог есть Даниэль!

Назад Дальше