Хонор не возражала. Она скрылась в единственной спальне и заперлась изнутри. Оказавшись по другую сторону двери, она сделала несколько глубоких вдохов, отчаянно стараясь успокоиться. Столько эмоций кипело внутри — гнев, шок, боль и чувство потери.
Дрожащими руками она начала раздеваться. Конн был прав. Ей нужен горячий душ и сухая одежда. Никогда в жизни ей не было так холодно.
Когда через некоторое время она вышла из душа, натянула чистые джинсы и свободный вязаный свитер, Хонор почувствовала себя гораздо спокойнее. Она стояла перед зеркалом, суша феном волосы, и удивлялась, почему она не в синяках. Только ее глаза отражали боль, которую она пережила. Но, вглядевшись в свое отражение пристальнее, Хонор увидела, что она снова владеет собой.
Мужчина, в которого она имела глупость влюбиться, был опасен, но он взял себя в руки. Она закончила расчесывать волосы щеткой, заколов легкие завитки у шеи.
Затем она вышла из спальни с решимостью сохранять самообладание с мужчиной, который ее ждет.
Конн в кухне наливал воду в кофейник. На мгновение Хонор остановилась в дверном проеме, наблюдая за ним в напряженном молчании.
Он не поднял глаз, но она понимала, что он знает о ее присутствии. Выражение его лица было таким же угрюмым, как всегда, и в нем было напряжение, которое чувствовалось лаже на расстоянии.
— Пожалуйста, не стесняйся, будь как дома, — съязвила Хонор.
Он проигнорировал ее легкий сарказм, сосредоточившись на приготовлении кофе, словно этот процесс поглощал все его внимание.
— Садись, Хонор. Нам нужно поговорить.
— О чем? Очевидно, ты уже принял решение, и я не помню, чтобы ты задавал мне какие-нибудь вопросы.
Она устало опустилась на один из белых плетеных стульев за столом.
— Я устала и признала свою вину, верно?
— Улики более чем красноречивы. А потом у тебя есть мотив.
Он упал на стул напротив нее, глядя на нее с выражением глубокой задумчивости:
— Мы с тобой знаем, что у тебя есть мотив, не так ли?
Ее рука сжалась в кулак.
— Ладно, у меня есть мотив. Это я считала, что меня предали. Но знаешь, что я тебе скажу, Ландри. Если бы я вознамерилась отплатить тебе той же монетой, я бы не стала использовать бедного Наследника, чтобы достичь своей цели. Я бы расправилась с тобой и не стала бы трогать невинное животное.
Она покачала головой в удивлении и отчаянии:
— Ты мог думать, что я столь же низкая и мерзкая, как… как акула-ростовщик Грейнджер.
Конн беспокойно заерзал на стуле:
— Нет. Я думаю, ты пришла в ярость. Женщины обычно презирают. Разве ты не говорила этого сама? Считается, что женщина в таком состоянии способна абсолютно на все. Правда?
— Неважно. — Она пристально посмотрела на него. — Это ровным счетом ничего не значит.
Конн хотел было сказать что-то еще, но потом явно передумал. Он встал со стула и прошел по кухне, чтобы налить кофе. Повернувшись к ней спиной, он некоторое время стоял, глядя из окна на океан. И медленными глотками пил обжигающий черный напиток.
— А может, значит, — наконец буркнул он. — Ты — женщина страстная. В минуту гнева и боли ты могла потерять голову и…
— Я ничего не делала твоему коню, поэтому не беспокойся зря и не ищи мне оправданий. Представить не могу, почему ты так хочешь найти для этого веские причины.
— Поверь, я и сам задаю себе этот вопрос. Я собираюсь вычеркнуть тебя из своей жизни, и тогда я спокойно смогу уехать.
Хонор почувствовала возобновившееся напряжение, но не сдвинулась с места.
— Почему тебе нужно вычеркнуть меня из своей жизни? Как ты мог позволить женщине, к которой ты равнодушен, подойти к тебе так близко?
— Я сделал глупость.
Он не повернулся к ней.
— Ну, тогда нас таких двое, не так ли?
— Так.
Хонор сморгнула слезы, не желая дать им волю.
— По крайней мере, мы не пытаемся перестрелять друг друга, как сделали наши отцы, когда дела приняли нежелательный оборот в их деловых отношениях. Хотя я ведь не знаю, что ты собирался сделать со мной на пляже. Полагаю, мне посчастливилось, что ты не взял с собой оружия, правда?
Он резко развернулся:
— Это плохая шуга.
— Разве похоже, что я шучу? Конн, все кончено, и ты об этом знаешь. Если только ты не собираешься причинить мне физическую боль, ты можешь уехать. Ты меня ненавидишь, и чем скорее я окажусь вне поля твоего зрения… — прошептала она.
Он с грохотом поставил на стол чашку с кофе.
— Я никуда не уезжаю. Пока. Я сказал тебе вчера, что я хочу тебя, и я тебя получу. На своих условиях.
— Я думала, что дала понять, что я не мазохистка. Я не стану для тебя изображать из себя жертву, Конн, ни за что.
Она медленно поднялась на ноги, держась за край стола для поддержки, с ничего не видящим взглядом.
— А я думал, что дал тебе понять, что у тебя просто нет выбора.
Он пошел вперед невозмутимым размеренным шагом.
Хонор отступила назад. На этот раз он не был разъярен, но она понимала, что все еще остается в опасности. Она пятилась назад до тех пор, пока не оказалась в большой комнате домика, рядом с краем стала, на которой стояла лампа.
— Я не позволю этого сделать со мной, Конн.
— Я помню о том, как ты отвечала на мои объятия, и уверен, что ты хочешь меня так же, как я хочу тебя!
— Черт тебя возьми! Я ложилась с тобой, потому что я в тебя влюбилась!
На мгновение она пожалела, что позволила правде выйти наружу, но тут же восторжествовала ее гордость. Ну и что из того, что она зашла так далеко, что влюбилась? Он все равно ее презирает.
Конн остановился, его глаза сверкали.
— Влюбилась? И ты думаешь, я тебе поверю? После всего, что ты сделала?
— Можешь верить во что хочешь, — спокойно ответила она. — Это правда. Я ложилась с тобой в постель, потому что я этого хотела. Потому что я была влюблена.
— Докажи, — сказал он с холодной насмешкой.
Его глаза сощурились.
— О чем ты? Как можно доказать такое? Как я должна доказывать свою любовь? Пойти и броситься со скалы в океан? Сомневаюсь, что ты поверишь мне, даже если я это сделаю. Не думаю, что ты знаешь, что есть такое понятие, как доверие. Ты ведь никому не веришь, Конн Ландри. Видимо, поэтому ты с такой горячностью хочешь уладить старые счеты и получить все оставшиеся долги. Так жизнь кажется тебе безопасней, верно? Тебе не приходится беспокоиться о том, чтобы рискнуть.
— Оставь психоанализ. Если ты любила меня пару дней назад, ты должна все еще любить меня, не так ли? По всем расчетам, настоящая любовь — это чувство, которое не умирает так легко.
— Откуда тебе знать? — огрызнулась она, не сдавая своих позиций. — Ты ведь не веришь в любовь!
Он сделал еще шаг вперед.
— Итак, почему бы не попытаться убедить меня? — насмешливо спросил Конн.
— Как? — Она смотрела на него с возобновившимся страхом, не уверенная в его теперешнем настроении.
— Сегодня ночью, когда мы ляжем спать, ты отдашься мне без всяких возражений или взаимных обвинений. Так, как ты делала это на прошлой неделе. Отдай мне все тепло и сладкую страсть, как будто ты меня и в самом деле любишь! Может быть, ты сумеешь меня убедить, что любовь без взаимности заставила тебя попытаться отравить Наследника!
— Доказывать любовь, переспав с тобой? Конн, тебе пора было перестать верить в такую чепуху в тот день, когда ты окончил среднюю школу!
— Надо понимать, что ты больше не влюблена? — жестоко насмехался он. — Несколько недолговечное чувство, тебе не кажется?
— Оно умерло неестественной смертью. Ты его убил.
— Тогда это было не слишком сильное чувство, правильно?
— Прекрати доводить меня, — зашипела Хонор.
Она протянула руку и схватила маленькую медную настольную лампу. Руки ее тряслись.
Конн поедал ее взглядом.
— Положи это на место, Хонор.
— Нет, пока ты не отстанешь от меня.
— Ты на самом деле думаешь, что сможешь стукнуть меня по черепу?
— Любой, кто способен намеренно попытаться отравить лошадь, сумет трахнуть такого, как ты, по башке, — предупредила она на грани истерики.
— По какой-то причине он остановился как вкопанный. Он стоял и смотрел на нее в ошеломленном изумлении.
— Следует понимать, что это ты положила эти яблоки в еду Наследника?
— Я ничего не знаю ни о каких яблоках! Но я прекрасно знаю одно: я не позволю тебе прикоснуться ко мне, пока ты так сильно ненавидишь меня и не доверяешь, — поклялась Хонор.
Ее рука на ножке лампы сжалась.
Страстная ярость, вспыхнувшая между ними, казалось, стала мерцать, а затем, очень медлен-но и постепенно, начала исчезать. Конн долго не двигался, а потом тихо спросил:
— Неужели мое доверие так важно?
— Это самое большее, что я могла надеяться получить от тебя, разве нет? Ты же не знаешь, что такое любовь. — Хонор услышала голую правду в своих словах, когда медленно опускала лампу.
Конн заколебался. Потом совершенно спокойно он шагнул вперед и взял лампу из ее несопротивляющихся пальцев.
— У тебя нет никаких гарантий любви?
— У меня не было никаких гарантий последнюю неделю, ведь так? — Она стояла, выпрямившись, ее карие глаза сверкали. — Но я тешилась иллюзией, что, по крайней мере, между нами есть взаимное доверие и уважение.
— И этого для тебя достаточно? — осторожно настаивал он.
— Я была дурой, что считала так, — согласилась она, зная в глубине души, что наивно полагалась на то, что ее большой любви хватит на двоих.
— Если бы я сказал, что верю тебе, захочу согласиться с возможностью, что это не ты подложила яблоки с отравой в еду Наследника, ты захочешь, чтобы все между нами было по-прежнему, как раньше… до вчерашнего дня?
Хонор затаила дыхание, опасаясь подвоха. Он собирается загнать ее в угол, откуда не будет иного выхода, как только в его объятия. Ей потребовалась минута, чтобы подумать, почему он так поступает. Тут до нее дошла суть, словно ее облили холодным душем.
— Это единственный способ почувствовать себя со мной благополучно, правда? Единственный способ, на который ты способен, чтобы уладить отношения со мной сейчас. Я должна признаться тебе в любви и отдаться тебе безоговорочно. В обмен же ты сообщишь мне, что ты веришь, что, возможно, это не я пыталась отравить твоего коня.
— Мне кажется, что это честная сделка, — беспечно пожал он плечами. — Мы с тобой оба рискуем.
— И чем же рискуешь ты? — потребовала она жестко.
— Тем, что могу проснуться в одно прекрасное утро и обнаружить, что ты пытаешься размозжить мне череп каким-нибудь подходящим для этого предметом, таким как эта лампа, — сухо ответил он.
— И в свою очередь я должна любить мужчину, который не умеет любить меня и который, возможно, до сих пор использует меня для удовлетворения своей жажды мести. Что это за сделка, черт тебя возьми, Ландри? Ты, должно быть, последние несколько лет играл в какой-то крутой лиге, где и научился таким образом обделывать свои делишки, — ехидно предположила она.
Он не обратил на это никакого внимания.
— Как я сказал, мы с тобой оба идем на риск. Разве эта твоя любовь не придает тебе мужества, чтобы совершить эту сделку?
Хонор печально поняла, что он идет по льду, толщину которого не может оценить. Конн Лан- дри пришел в ужас от того, что лед под ним начинает трескаться и он рискует с головой уйти под воду. Он хочет ее, возможно, так сильно, что даже согласен верить, что это не она пыталась отравить его коня. Но он боится рискнуть и полюбить ее.
Оборотная сторона монеты показывает, что и она хочет его. Но она не такой эксперт в сделках с эмоциями. Единственная возможность отдаться ему — лишь если она одновременно пойдет на риск, любя его.
— Несколько минут назад в твоей голове не было и тени сомнения, что именно я пыталась отравить Наследника. Почему же ты сейчас хочешь рассмотреть другие возможности, Конн?
Он пристально смотрел на нее, ничего не говоря. Затем тихо сказал:
— Ты не права, знаешь ли. За последние несколько лет я научился идти на риск. Мне это не понравилось. Я изо всех сил старался минимизировать риск, где только можно, и я предпочитаю так планировать дела, чтобы риска было как можно меньше. Но это не значит, что я не знаю, что это такое. А как насчет тебя, Хонор? Ты умеешь рисковать?
Хонор сделала глубокий вдох и устало опустилась на стул. Она сжала руки на коленях и не смотрела на него.
— Могу. Ради преданного мне человека. Но ты ведь не такой, верно, Конн? Преданный мне человек никогда не поверит, что я способна отомстить за себя, отравив коня. Преданный человек не угрожал бы мне физической расправой. Преданный человек доверял бы мне, когда ставки уже сделаны.
Хонор почувствовала его порывистое движение, но он не попытался прикоснуться к ней.
— Ставки сделаны, — сказал он хрипло. — И я желаю… рассмотреть это дело с твоей точки зрения. Я могу даже поверить, что если это ты совершила, то у тебя, возможно… то есть ты думала… что у тебя на это есть причины.
То, что он сказал это неловко и неуверенно, взбесило Хонор. Она отвесила ему поклон:
— Вот как! Спасибочки! Ты и понятия не имеешь, как ужасно я себя от этого чувствую. Твое великодушие потрясает меня, Ландри.
Он сердито посмотрел на нее, проведя рукой по своим взъерошенным волосам.
— Ты не знаешь, через что я прошел вчера ночью и сегодня утром. Я проснулся с похмельем, что само по себе составляло уважительную причину для обращения в отделение неотложной помощи. Потом я получил телефонный тонок, когда меня попросили приехать на ипподром, где показали некоторые очень убедительные доказательства, что женщина, с которой я сплю, пыталась отомстить мне, отравив моего коня. У меня во рту ни крошки не было со вчерашнего дня, и я не мог думать ни о чем другом, как о том, что женщина, которая, как я решил, не похожа на своего отца, по всей вероятности, одурачила меня. Она говорит как на духу, что любит меня, а потом поворачивает на сто восемьдесят градусов и умышленно насмехается надо мной, когда я илу на уступки и признаю, что хочу посмотреть на дело с ее точки зрения. Разве удивительно, что я не слишком милосерден?
— А как же я? Я и сама прошла сквозь мясорубку. Я обнаруживаю, что мужчина, в которого я влюбилась, просто играет со мной в какую-то странную игру. Я приезжаю на побережье, чтобы найти мира и спокойствия, а оказывается, он поехал за мной, намереваясь наказать меня за преступление, которого я не совершала. Он преуспел в запугивании меня, а потом предложил мне странную сделку. Он позволит мне переспать с ним еще несколько раз, чтобы он смог выбросить меня из своей жизни. В обмен же он предлагает допустить, что, возможно, я не пыталась навредить его коню. Никаких гарантий, никакой чепухи по поводу влюбленности, никаких обещаний на завтра. Чертовки честная сделка, правда, Ландри?
Тут он вышел из ступора, взял ее за руку и рывком поднял на ноги.
— Поверь мне, — тихо сказал он, приблизив свое лицо к ее, его глаза пылали странным огнем, — это лучшая сделка, чем я обычно предлагаю.
Конн заключил ее в объятия и приблизил губы к ее рту. Но на этот раз поцелуй был другим. Хонор сразу же почувствовала перемену и поняла, что ей не нужно отбиваться. Она слегка расслабилась, позволив его отчаянному, требовательному желанию перелиться через нее ватной.
Ей не следовало проявлять даже признаки обеспокоенности его эмоциональным состоянием. Ей нужно было бы побеспокоиться о себе. Но она была влюблена, и вопреки тому, что она сказала ему раньше, ничто не могло этого изменить. Ее ладони успокаивающе гладили его по спине.
— Хонор, — тихо простонал Конн. — Хонор, не сопротивляйся. Я хочу, чтобы ты была со мной такая же, как в нашу первую ночь. Страстная, и ласковая, и согласная.
Она удивилась, понимает ли он, что только что сказал, и решила, что, по всей видимости, нет. Не полностью. Независимо оттого, что произошло между ними, она начала понимать этого сложного мужчину. Он нуждается в любви, и не важно, что он ничего о любви не знает.
Одна сторона его натуры пыталась получить любовь во что бы то ни стало, в то время как другая сторона предупреждала его, что Хонор способна на предательство. Его внутренний конфликт был почти осязаемым