— Как же я могу спать, если знаю, что ты проводишь вечера с Каролиной? — взорвалась та.
Джон вздохнул и начал медленно подниматься по ступенькам наверх.
— Я знаю, что задержался слишком долго. Но с моей стороны было бы крайне невежливо отказываться от ужина и бокала вина.
— А что подумал бы ее жених, если бы увидел тебя там?
Не доходя одной ступеньки до верха, Джон остановился и посмотрел Эстер в глаза.
— Почему ты решила, что мы были одни? — резко спросил он.
— Потому, что это уже далеко не первый раз, когда ты бегаешь к ней. И у тебя не хватит духу отрицать это!
— И не собираюсь.
Джон также начал нервничать.
— Но прошу тебя, давай поговорим обо всем утром, когда ты немного успокоишься.
— Нет! — вскричала Эстер.
По глазам Джона она поняла, что «перешла грань», и что его гнев вот-вот выплеснется наружу. Это ее даже обрадовало.
— Да у тебя же все на лбу написано! Ну почему, почему ты не сказал мне, что встречаешься с ней?
— Чтобы избежать таких вот сцен, — процедил он сквозь зубы.
Эстер с размаху, со всей силы влепила Джону пощечину, и ей показалось, что звон удара разнесся по всему дому. Джон в этот момент как раз собирался подняться на последнюю ступеньку, и от удара Эстер потерял равновесие. Голова его резко качнулась в сторону, и он едва не упал. Качнувшись и ухватившись за перила, чтобы кубарем не скатиться по лестнице, Джон с трудом удержался на ногах. Эстер опять размахнулась на него, но он успел перехватить ее руку. При этом упал маленький столик в углу холла, и скатерть соскользнула с его гладкой полированной поверхности вместе с горевшей свечой.
Джон схватил Эстер за плечи и толкнул к стене. Наклонившись близко к ее лицу, он заговорил:
— Хочешь правду? Ты ее получишь! Когда Каролина стала вести дела своего отца, первое, что она предприняла — это убрала мою фамилию из «черных списков» Харвуда. И это очень помогло мне в работе. А когда из их мастерской ушли лучшие рабочие, которые не желали, чтобы ими руководила женщина, разве мог я отказаться делать вещи по ее заказам? И великолепные вещи! Что ты молчишь? Отвечай!
И он тронул ее за плечи.
— Да! — в бешенстве закричала Эстер, безуспешно пытаясь вырваться. — Я-то думала, у тебя хватит гордости, чтобы отказаться от ее подачек!
— Я никогда не связывал это со своим прежним хозяином! И как бы там ни было, я не держу зла на старого больного человека!
— Уж конечно, теперь не держишь! Ведь вместо него теперь рядом с тобой Каролина. И выполнение ее заказов— прекрасный предлог видеться с нею всегда, когда тебе этого захочется!
— Ия очень этому рад! — прорычал Джон.
Издав какой-то жуткий вопль ярости и ревности, Эстер попыталась ударить Джона еще раз, однако он крепко держал ее руки. Она изо всех сил старалась высвободиться. Завязалась настоящая борьба, пока оба одновременно не почувствовали запах дыма. Джон и Эстер тут же обернулись и увидели, что от упавшей на пол свечи загорелась скатерть. Джон бросился затаптывать огонь, а Эстер кинулась в спальню и принесла оттуда кувшин с водой. Плеснув ее на пляшущие языки пламени, она погасила пламя. Некоторое время они молча смотрели друг на друга и на грязное черное месиво из ткани и воды на полу. Холл заполнился едко пахнущим дымом.
Джон первым оправился от шока и заговорил:
— Иди спать. Я сам все уберу.
— Л-ладно.
Эстер пришла в ужас от того, что их ссора могла поставить под угрозу не только их дом и очаг, но и жизни их детей, если бы загорелась обшивка…
В спальне она надела чистую ночную сорочку, легла и постель, прислушиваясь к звону ведра и стуку швабры за дверью. Джон два раза ходил вниз, собирая и выбрасывая по частям испорченную скатерть.
Эстер сидела на постели и ждала Джона. Она не стала задувать свечу. Злость и обида ее улетучились, осталась лишь боль и неприятный осадок в душе. О чувствах Джона на Эстер могла лишь догадываться…
А он, убравшись в холле и выбросив мусор, пошел к себе в мастерскую. Там Джон зажег маленькую свечу, опустился на табуретку и бессмысленно уставился на трепещущий язычок пламени.
В тишине мастерской он успокаивался, чувствовал себя умиротворенно. А все его трудности и проблемы с изготовлением тех или иных предметов не шли ни в какое сравнение с бурями семейных скандалов.
Конечно, ему следовало бы рассказать Эстер о том, как он стал работать вместе с Каролиной, как она вычеркнула его имя из «черных списков» и как она помогла ему с заказами. Джон, в свою очередь, давал Каролине советы, как лучше вести дело. Все это, конечно, Эстер должна была бы знать, но Джону казалось, что подходящий момент еще не настал. Эстер, которая быстро освоилась в мастерской и уже считала себя «правой рукой» мужа, всякий раз менялась в лице, как только он произносил фамилию «Харвуд». Эстер словно каменела, и в ее душе вспыхивала враждебность к женщине, которая на самом деле не представляла никакой опасности для нее как супруги Джона. Всякий раз, когда очередное изделие, приготовленное к доставке в мастерскую к Харвудам, попадалось на глаза Эстер, она напрягалась, подозрительно посматривая на Джона. Все эти мелочи вносили разлад в их семейную жизнь, но рассказать Эстер о Каролине Джон опасался, не желая подвергнуть семью риску полного разрушения.
В тот вечер Джон никак не ожидал, что ему придется столкнуться с эмоциональными всплесками двух женщин подряд. Дело в том, что когда он пришел к Каролине, то сразу увидел, что та чем-то огорчена и расстроена. Сначала они как всегда прошли в контору, где Джон распаковал и поставил на письменный стол серебряную шкатулку, которую сделал по ее заказу. Отдав деньги, Каролина привычно пригласила его наверх, в гостиную, где предложила ему бокал мадеры. Они всегда говорили сначала о делах, потом переходили на книги, музыку, театральные пьесы. Беседовать было интересно и приятно. Иногда Каролина играла для Джона на клавесине или на лютне.
Мать Каролины никогда не разделяла их компанию. Джон догадывался, что миссис Харвуд не одобряла возобновления дружеских отношений с ним со стороны дочери. Ведь один раз это уже послужило причиной семейного скандала. Однако теперь главой в этом доме стала Каролина, и никто не мог помешать ей. Ее слово было последним и решающим.
— Что с тобой, Каролина? — заботливо спросил Джон. Вместо ответа она похвалила серебряную шкатулку. Джон видел, как дрожали ее руки, когда она выписывала ему счет.
— Что-то с отцом?
— С ним все по-прежнему. Он медленно умирает. С этим уже ничего нельзя поделать.
Голос ее зазвенел вдруг трагическим фальцетом.
— Это я умираю. Ричард вернулся из плавания. Вступил в свои права наследования имением в Норфолке и больше выходить в море не собирается. В конце месяца мы поженимся.
Каролина закрыла лицо руками. Джон подвинул свой стул поближе к ней.
— Тебе он совсем не нравится? Вы ведь уже долгое время помолвлены.
Каролина положила локти на стол и в отчаянии уронила голову на руки.
— Он хороший человек, — ответила она сквозь рыдания, — и очень нравится мне.
— Ну, тогда в чем же дело? — и Джон ласково потрепал ее по плечу.
— Ничего особенного.
Каролина резко подняла голову и взглянула на него. Слезы катились у нее из глаз.
— Ты же знаешь, что я никого никогда не буду любить, кроме тебя.
— Каролина, милая моя, — растерянно ответил Джон.
До этого момента Каролина всегда поддерживала с ним лишь теплые дружеские отношения, которые помогали Джону спокойно, без надрыва общаться с ней, без оглядки на то, что Каролина питает какие-либо надежды на восстановление их прежних отношений. А теперь она ясно дала ему понять, что ее любовь и привязанность к Джону ничуть не изменились или ослабли, несмотря на все то, что произошло за эти восемь лет, считая с того дня, когда Каролина и Джон освободили друг друга от взаимных обязательств. И если бы события в его жизни не приняли такой оборот, он наверняка женился бы на этой девушке и любил бы ее до конца жизни, искренне и глубоко.
Но Эстер изменила все в его существовании. Она настолько слилась с Джоном, что вытеснила из его сознания всех женщин, кроме нее самой, поражая и завораживая его своей безграничной страстью и преданностью, на какую явно не была способна Каролина. Жизнь с ней была бы более чем спокойной, если не сказать скучной и тоскливой, — как пища без соли, как жаркое сухое лето без единой грозы. С Каролиной он бы просто задохнулся.
Она вдруг схватила его руку и поцеловала ее, а потом прижала к своей груди.
— Джон, сегодня последний вечер, когда мы вместе и наедине.
Щеки Каролины раскраснелись, глаза засверкали. Внезапно она бросилась в объятья Джона и страстно прижалась к нему.
— Джон, возьми меня! Возьми меня сейчас, я хочу этого! Только один раз, никто никогда не узнает об этом! А я всю свою жизнь проживу памятью о том, что была твоей!
Вернувшись в свою мастерскую, Джон тяжело вздохнул и провел ладонью по лбу, словно пытаясь стереть из памяти события прошедшего вечера.
За его спиной щелкнула ручка входной двери. Потом раздался скрип. Джон развернулся и увидел, что на пороге стоит Эстер. Ее несчастный вид заставил его почувствовать себя виноватым. Она не смогла скрыть то невероятное облегчение, которое испытала, найдя Джона в мастерской. Очевидно, Эстер решила, что он вновь ушел из дома. Да, эти минуты для нее, должно быть, тянулись очень медленно.
— Почему ты не спишь? — спросил он. — Не хочется?
Она отрицательно покачала головой.
— Я хотела тебя спросить о том же.
— Странная у нас сегодня ночь, — сказал Джон, обращаясь больше к себе самому, чем к Эстер, отворачиваясь от нее к окну. Ранний весенний рассвет уже окрасил небо розовыми полосками. Где-то поблизости запела первая птица.
Эстер закрыла за собой дверь.
— Я думала, может, нам выпить по чашечке смородинового чая?
Казалось, Джон и вовсе не слышит ее. Он был полностью погружен в свои мысли. А потом вдруг заговорил, словно до этого между ними ничего не произошло:
— Моя жизнь была бы ничтожной без тебя, Эстер.
В голосе его звучала искренность, откровенность.
— Я должен был сказать тебе о том, что работаю на мастерскую Харвудов. Но это была лишь временная работа, поэтому я решил, что будет благоразумнее ничего не говорить вообще. Ведь все равно скоро этому конец. В любом случае от Харвудов заказов больше не будет. Мастерскую продают.
— Как это? — спокойно, с интересом спросила Эстер.
— Каролина выходит замуж. В конце месяца. И уезжает с мужем из Лондона в Норфолк.
Эстер понимала, что ради собственного же блага ей следует убедить себя в том, что между Каролиной и ее мужем ничего не было. И если причиной его затравленного взгляда и рассеянного вида стало решение Каролины наконец-то выйти замуж, то Эстер даже не обратит специального внимания на это обстоятельство. Потому что в ином случае подступившее безумие наверняка овладеет ею, разорвет душу и сердце на куски и замутит разум…
— Я желаю ей всего самого хорошего, — искренне сказала Эстер.
Новость эта явилась для нее своеобразным даром, которым Каролина награждала не только ее, но и себя, свою будущую жизнь.
Лицо Джона скривилось, будто ее слова задели его живой, голый нерв. Он избегал смотреть Эстер в лицо. Она подошла к нему поближе и положила руку на его плечо. Джон накрыл своей ладонью ее ладонь и не выпускал несколько минут, крепко сжимая. Потом посмотрел Эстер в глаза. Та тихонько прикоснулась кончиками пальцев к щеке Джона.
— Так как насчет чая? — прошептала она.
Джон со вздохом кивнул и поднялся с табуретки.
— Я сам поставлю воду.
Они вместе вышли из мастерской.
На кухне Джон и Эстер сели друг напротив друга за круглый обеденный стол. Потягивая душистый чай, Эстер сказала мужу о том, что у нее появились признаки новой беременности.
— Хотя я пока не уверена, — несмело добавила она.
Джон устало улыбнулся и ласково похлопал ее по руке. Но во взгляде его была лишь грусть и какая-то убогость.
— Если так, то нам нужно переезжать. А то здесь уже тесно.
Эстер и сама не знала, зачем ей понадобилось говорить Джону о своих подозрениях именно в этот момент. Была ли это попытка еще раз подчеркнуть их супружеские узы? Показать, что главное в их жизни?
Внезапно она вскочила, бросилась к нему, обхватила его руками за шею и прижала его голову к своей груди.
Джон мучительно застонал и закрыл ей рот рукой, как бы не давая вырваться тому главному, самому болезненному вопросу, готовому сорваться с ее губ.
Между ними все еще была трещина. Только время могло склеить ее, и Эстер чувствовала себя так же подавленно, как и Джон.
Как-то раз в мастерскую пришел специальный курьер, который регулярно обходил ювелирные цеха со списками украденных драгоценностей и описаниями известных банд грабителей. От него Джон и Эстер узнали о смерти Харвуда. Случилось это за несколько дней до свадьбы Каролины. Бракосочетание не стали откладывать и тихо, без всякой помпы, в семейном кругу, отметили это событие.
Вскоре ювелирная мастерская была продана новым хозяевам. После этого мать Каролины уехала в Норфолк к дочери и зятю. Никто больше не вспоминал о Харвуде, будто и не было ювелира с таким именем в Лондоне. Однако Эстер всегда будет помнить о нем, как о человеке, оставившем шрам на ее собственной судьбе.
Летом Бэйтмены переехали в новый большой, трехэтажный дом на площади Никсон возле Криплгейт, что в приходе церкви Святого Жиля. К огромному удовольствию Эстер позади дома был небольшой сад, где могли играть дети и где сама она могла бы выращивать столь любимые ею лекарственные растения. Соседями Бэйтменов были, в основном, такие же, как Джон, владельцы различных мастерских — от столяра-краснодеревщика до стеклодува.
Практически во всех домах в этом районе первый этаж занимала мастерская. В полуподвальном помещении располагалась кухня, а второй и третий этажи были отведены под жилые комнаты.
Первый раз в жизни Эстер смогла нанять служанку в помощь Абигайль, которая ждала появления на свет нового малыша своей хозяйки, чтобы заботиться о нем или о ней. Для Джосса переезд на новое место имел наибольшее значение, чем для кого-либо еще в семье. В свои девять лет он был очень серьезным, сосредоточенным и аккуратным ребенком, невероятно похожим на своего отца.
— Я слышал, здесь недалеко есть благотворительная школа, — сказал ему Джон, — в ведении Церкви Святого Жиля. Я уже поговорил о тебе с викарием, показал ему твои письменные работы по математике и языку. Он согласился поговорить с руководством школы о тебе. И сегодня я получил ответ.
У Джона в руках был конверт.
— Они готовы принять тебя. Повезло нам, парень.
Джосс, однако, вовсе не думал, что ему повезло. Он никогда не показывал своих волнений и переживаний, как бы радостно или тяжело ему ни было. Вот и сейчас Джосс не стал демонстрировать отцу, какой тяжелый удар тот нанес ему с этой школой. Ведь это значило — быть оторванным от мастерской! А там уже стояла новенькая полировочная машина, которую им с Эстер не терпелось опробовать.
— А сколько времени я должен буду ходить в школу?
— Пока тебе не исполнится четырнадцать лет. А потом я устрою тебя учеником к самому лучшему ювелиру, которого смогу найти.
Последние слова отца блеснули для Джосса лучом надежды, светом в конце тоннеля. По-взрослому, философски рассудив, Джосс решил, что образование — промежуточное звено, а учиться ему было совсем не трудно. К тому же, чтение книг было для Джосса почти такой же неотъемлемой частью его самого, как и работа в ювелирной мастерской.
— Когда начинаются занятия в школе?
— Первого сентября.
Джосс просиял. У него оставалось более чем достаточно времени для того, чтобы опробовать новую машинку и закончить маленькую чашечку для Энн ко дню ее рождения. Джосс намеренно выбросил из головы все мысли о школе до тех пор, пока не придет первый день занятий. К его глубокому удивлению, день этот наступил очень быстро.