Пристыжено опускает очи на миг, поморщившись.
- Ну, ладно уж. Идиот, - обнимает еще сильнее, не сопротивляюсь. Глаза в глаза. – Прости меня. Перегнул палку.
- Бросал бы ты пить, Гриш…
Недовольно скривился.
Шумный вздох – и отступает, выпускает меня из своей хватки.
- Что молчишь? – не отступаю я.
Вдруг захохотал. Косой, коварный взгляд на меня:
- Еще не жена, а уже командует и воспитывает.
Мурашки побежали по телу от таких слов. Но пытаюсь не подать виду:
- Для тебя же будет лучше. А то совсем… другим становишься. То шуточки недалекие, то ярость… звериная.
Помрачнел. Стал серьезным. Внезапно выровнялся. Пристальный, изучающий мое лицо, взгляд:
- Хорошо.
Я даже поперхнулась слюной от неожиданности.
Продолжил:
- Пока будешь у меня жить – воздержусь. По крайней мере, постараюсь. Идет?
Смущенно опускаю взгляд, улыбаюсь (а щеки так и пылают огнем), несмело киваю:
- Идет. С радостью…
Ухмыльнулся.
***
Сменить постельное белье – и завалиться на мягкую кровать, забуриться под теплое одеяло.
Отворачиваюсь, взгляд за окно, испуганно, взволнованно выжидаю...
Не прошло и пяти минут, как, наконец-то закончив чистить зубы, зашел в спальню Еремов. Невнятный шорох - и тотчас вторая половина просела под его весом. Ловкое движение - и вдруг откровенно, нагло прижался ко мне, обнял и подло затих.
- Гриш, - рычу я сквозь улыбку.
Делает вид, что не слышит. Но чую же, гад, ухмыляется.
- Может, ты и «спишь», но вот хвост твой…
Тихо ржет про себя (содрогается, будучи не в силах сдержаться).
- Ниче. Не укусит...
- Кто? Хвост? – язвлю.
Смеется (хотя и уже едва различимо).
Лениво:
- Змей…
- Я тебе дам змей! Гриш, ну, отпусти! Я так не усну! Мне душно! - отчаянно, писком.
Попытка разодрать кольцо его рук, вырваться из плена – да тщетно. Скотина, нарочно сопротивляется, хотя и строит вид, будто уже крепко, беспробудно спит.
Ну, гад!
Шумный вздох и "вынужденно" смиряюсь с поражением... счастливо оседаю, утопаю в его нежной, дерзкой хватке.
***
Следующая неделя тяжело мне далась. Даже не смотря на то, что… вечерами под искры бешенных взглядов моих коллег меня радушно встречал, забирал и увозил к себе домой Еремов, дни тянулись медленно, и часы казались вечностью.
- Ты же понимаешь, куда ты скатываешься? – не выдержал как-то Макс и вновь затронул больную тему.
- Понимаю.
- И не страшно?
- С ним – нет, - режу правду, сама того даже не ожидая.
Качает недовольно головой:
- Лучше бы ты… о Евсееве столько думала, как о нем. Поди, больше бы толку было…
Разворот и пошагал прочь.
С*кин сын.
Будто я об этой твари не думаю: сутками, б***ь, сутками напролет!
***
- Ну что, - уставил на меня свои карие очи Григорий. – Сразу домой, или в магазин, как ты там вчера все упрашивала?
Даже просияла я от такой радости:
- В магазин! Хватит по ресторанам шататься! Поди… и сама смогу такое сварганить.
- Зачем мне такое? – язвит. – Я вкуснее хочу!
Закатила раздраженно глаза под лоб (во многом притворно):
- Вкуснее – сам делай. А я сделаю – как смогу!
…
Пройтись вдоль стеллажей с умным видом собирая в тележку продукты.
Черт, сколько времени уже прошло. Помню, когда так с мужем ходили... Тогда еще только начинались супермаркеты, не было такого ажиотажа, массовости. Все так интересно, необычно… и коряво, непривычно. Я же, как ошалевшая, моталась с корзинкой меж рядами согласно составленному списку общих нужд, в то время как мой "благоверный" - лишь по своим точкам, выбирая «вкусняшки». С*кин сын. Как же он меня тогда бесил! Нет бы по делу, а то все идиотизмом занимался. Нарочно дразнил. Зато мне позволить себе "лишнего"... уж никак было нельзя. Будь неладен этот гад! Даже сейчас настроение испортил... этими тупыми воспоминаниями.
Обмерла я. Взгляд на Еремова.
Заметил, ухмыляется.
- Что? – кивает головой.
- Да ничего, - смеюсь. – Ты такой послушный, гуськом ходишь, помогаешь. Прям дико...
- Это ты дикая, - вдруг смеется. Шаг ближе и обнял за плечи при всех, притянул к себе -поцелуй в висок (попал в шапку). Тотчас живо выпускает из хватки (видимо, пока не заехала кулаком).
Ошарашено пучу на него глаза:
- Это еще что?
Улыбается нежно так, добро:
- А что, нельзя? Мы же на людях, - осматривается по сторонам, тихо хохоча. – Если что… спасут от похотливого хвоста.
- Змея, - язвлю (с того дня любимая наша шутка… и тема).
Шаг ближе. И, обжигая мои губы своим дыханием, проговорил:
- Да как угодно его называй, главное… подпусти.
Жаром обдало вмиг меня, сжимая внизу живота мышцы. Запнулась, забыла, как дышать.
Отчаянный шаг в сторону, отворачиваюсь, улыбаясь (а сама уже горю от стыда, краснея):
- Еремов, по-моему, ты забываешься…
- Ну да. Жена-монашка - беда в семье.
- Что? – ржу. Резвый разворот. Взгляд на этого нахала.
Заливается смехом:
- А что? Живем вместе, едим вместе, за продуктами – вместе. И даже спим в одной кровати. Чем не жена?
Качаю головой, возмущенно закатив глаза под лоб:
- Дурак ты! И этим все сказано. Похотливый, одурманенный спермотоксикозом, дурак. Давно бы уже нашел себе еще какую-нибудь… Жанну.
Внезапно шаг ближе – обнял за талию. И снова так близко его лицо к моему, нарочно дразня, провоцируя.
- Ты же потом меня первая кастрируешь за такой загул.
- А ты попробуй.
Взгляды скатились к губам друг друга.
Нет сил даже сделать вдох. Притяжение накаливается вольфрамовой нитью.
И вдруг:
- Хорошо.
- Что?! – невольно даже взвизгнула я от испуга.
Отступает шаг назад, коварно ухмыляясь. Движение вбок – и неожиданно берет с полки два манго.
Ржет.
- Глянь, - тычет мне, - на твои похожи! – прикладывает к своей груди, паясничая. Ну, точно глупый юнец!
А я стою, как дура, пришпиленная его предыдущими словами и вполне серьезным тоном.
Не могу даже справиться с собой, хоть и сдаю все чувства сполна.
Отложил фрукты в сторону. Вдруг облокотился на тележку. Пристальный взгляд мне в глаза. Вполне серьезно шепчет:
- В эту пятницу… баня.
Шумный, горький делаю вздох. В горле тотчас заскребла обида.
Все-таки… поедет.
Поджимаю губы, опускаю глаза.
- Хорошо, тогда до субботы. Побуду в отделении. Не хочу мешать… как в прошлый раз, с Жанной.
Смеется. Выровнялся на месте.
Вздыхает:
- Ты там тоже нужна.
Выстреливаю взглядом. Пораженная, я даже не знаю, как правильно отреагировать:
- Зачем?
- Человек приедет… важный. Из области. Как раз по поводу твоей ситуации.
Нервно сглотнула слюну:
- А я зачем?
- Затем, - вдруг кидает жесткое, серьезное, явно давая понять, что это не предложение, а приказ.
За. Против. Будто есть выбор?
Несмело киваю, обреченно:
- Хорошо. Баня, так баня...
----------------------------
Глава 14. Важный человек
----------------------------
***
Алтухов Виктор Семенович. Вот кто этот «важный человек из области», вот, ради кого мне вновь пришлось осмелиться отправиться с Еремовым в баню и опять практически полностью оголиться (хоть и скрывшись, в итоге, за простыней).
Бегло, «невзначай» представить меня мужчине. Лет так под шестьдесят; лысоват, хотя кое-где все еще прикрывала его голову седина; жилистый; и на коже у него, как и у меня, вся история жизни была выцарапана. Однако, если в моем случае – просто уродство, то у него - темно-синие письмена, глубокого смысла картины, что так небрежно, но гордо, исполосовали шрамы. И создавалось всё это – годами, и не за простые дела.
Сегодня было проще: уже не было этого адского скопления народа, да и девиц сомнительного поведения тоже. Ребята Еремы (в том числе Боря), люди Алтухова, невесты да жены некоторых из них (как потом выяснилось; кстати, и Лена здесь тоже была). Ну, и непосредственно я с Гришей. Всего человек пятнадцать.
Да и на столе, вместо коньяка, виски и водки – чай; а по еде, как и прежде: фантазия серверовщика разгулялась на полную...
Больше всего я боялась того момента, когда Еремов затронет тему, из-за которой мы все здесь собрались. Или даже сам Алтухов... Я понимаю, как это важно для Еремы, вернее, важно для меня, а вот для Гриши - сложно и ответственно. Что не могу подвести или показаться дурой перед таким человеком, как Виктор Семенович, однако… если наедине я и смогла это все озвучить, то так… здесь, при всех, да еще и незнакомых (не считая Гриши и Бори)… я не смогу. Я понимаю, что надо… Но не смогу.
Хватит из меня того года, пока суд шел. Сколько нервных срывов было – спасибо Фирсову, в психушку не попала. А так приходилось каждый раз возвращаться в тот ад, и все выворачивать из души наружу, на публичное обсуждение, дабы наконец-то те приняли решение: кто же из нас… врет.
Но опять я допускаю свою старую ошибку: почему-то считаю, что кто-то, что они - глупее меня. Что не смогут понять элементарного. А потому уже и поздний вечер наступил, а темы болезненной так и не прозвучало. Мало того, складывалось впечатление, что Алтухов вовсе не в курсе того, что со мной случилось (или ему просто плевать). Народ веселился. Шутки, байки и даже песни. Хохот не смолкал ни на миг.
- Ба-бо-ньки, ба-бо-ньки! – вдруг отозвался сквозь смех Виктор Семенович. – Поторопитесь в парилку! А то мы сейчас уже там засядем – и будете опять на нас губы свои дуть...
Зашевелились барышни, покорно покидая свои места.
Испуганный, пытливый взгляд бросаю на Еремова: слова Алтухова явно отдавали намеком желания остаться наедине. Но внезапно забросил мне руку на плечи Гриша – и прижал к себе. Короткий поцелуй в макушку. Не отпускает.
- Ладно, народ! Пошлите и мы тогда покурим, - послышался голос Бори.
Подчиняются уже и ребята.
Решаюсь на слова (едва различимо шепчу на ухо Ереме):
- Мне, может, тоже уйти?
Немного отстранился. Глаза в глаза:
- Нет, - коротко, но глубоко.
От страха внутри все сжалось...
Только захлопнулась дверь, как вдруг Григорий отодвинулся, выпустил меня из своей хватки.
Пристыжено опускаю очи, замирая слово перед судьей.
Шумный вздох – и вдруг прокашлялся Алтухов:
- Тамара...
Испуганно, учтиво перевожу, выстреливаю взглядом в глаза говорящему.
Молчу.
- Ты же понимаешь последствия всего этого?
Обмерла я, ошарашенная. Не дышу. Хотелось и вовсе сквозь землю провалиться.
«Чего этого?»
Словно понял вопрос. Продолжил:
- Будут вопросы – и нужны будут ответы.
Нервически сглотнула я слюну, робко киваю головой, соглашаясь: деваться некуда. Сейчас страшнее даже, чем на суде.
Громкое сопение, выдох – и отодвинулся, оперся на спинку лавки.
Барский взгляд на меня:
- Особые пожелания будут?
Ошарашено выпучила я на него очи. Несмело отрицательно качаю головой.
Вздернул бровью, хмыкнул. Взор около.
- Даже так?
И снова глаза в глаза, но я уже не выдерживаю – виновато опускаю взгляд.
Шумный выдох в очередной раз и внезапно отозвался:
- Ты правильно сделала, что… Некоторые вещи иногда по-другому не остановить: когда ваши законы не работают, наши – исполняют. Надо широким взглядом на мир смотреть, а не упираться, как баран в запертые ворота. Тогда много гадского можно предупредить, и много кого спасти. Так, ладно, Гриш, - хлопнул ладонями по коленям и неохотно встал с места. – Иди зови братву. Пойдем в парилку. А то девки наши… уж совсем там сварятся.
Обмерла я даже, растерявшись. Как, и это всё? Или о каких «вопросах» и «ответах» он говорил?
О тех, что будут… после?
Поднялся с лавки Еремов. Добрая, нежная улыбка мне:
- Не скучай. Сейчас придет к тебе твоя группа поддержки. Главное, не забалуйте здесь без нас.
Хохочет.
Не сдержалась и я: усмехнулась в ответ, сгорая в растопленных нежных чувствах и невольном смятении.
***
Не знаю, сколько времени прошло, пока они там парились, но казалось - целая вечность.
Наконец-то дверь распахнулась – вышли все. Все, кроме Бори и Гриши.
Шумный, нервический вздох, утопая, скрываясь в организовавшемся переполохе.
- А эти где? – сквозь смех поинтересовалась Лена.
Хохочет Алтухов:
- Посоревноваться решили: кто из них дольше там просидит.
Качает в негодовании та головой:
- Гос-споди, мужикам уже за сорок, а они всё, словно дети себя ведут.
- Ну, - загадочно улыбнулся Алтухов. – Не мужикам, но… есть такое дело.
- А помните, - вдруг отозвался кто-то из молодых людей Виктора Семеновича, - как наши гаврики соревновались? Даже неотложку потом пришлось вызывать.
Хохочет мужчина:
- Ты сейчас вон Тамару так напугаешь, что, бедная, тут же бросится спасать своего благоверного.
...
Но не успел народ еще доесть свои порции подоспевших копченых лещей, как вдруг скрипнула дверь. Мигом перевели все взгляды на «гостя».
- Бо-оря, - смеется одна из барышень, язвительно пропев. – Чего так скоро?
- Ой, да ну его! – махнул рукой, спешные шаги – и присел на лавку, причем рядом со мной. Машинально сдвинулась я вбок, предоставляя больше места для товарища.
Рассмеялся вмиг звонко Алтухов:
- Вот оно как! Пока тот дурью там мается, этот уже быстро сообразил.
Захохотали и остальные (неловко сражаясь с эмоциями на пару с острыми косточками непослушной рыбины). Заулыбался и Кузнецов:
- А как иначе? – иронизирует.
Организовать себе строптивую на блюде, перекладывая из общей тарелки, и вдруг движение, приблизился ко мне, да шепотом на ухо:
- Иди к нему. Пусть не грузится. А то его уже там перемкнуло…
***
Пристыжено прячу взгляд, рдею от смущения. Несмело встаю.
- Правильно, - смеется Виктор Семенович. – Сходи, проведай. А то, может, ему тоже уже неотложку вызывать надо.
И снова смех грохочет, вот только страх уже не дает мне поддаться всеобщему веселью.
Слова Бориса не просто насторожили. А испугали. Что уже не так? В чем дело? Кто тому виной?
Едва я протиснулась, нырнула в душевую, как вдруг дверь парилки содрогнулась – и ко мне вышел распаренный, красный, как кумач, Еремов.
- О, Гриш! – замялась, зарделась я, невольно ловя взглядом его наготу. Живо отворачиваюсь, давая возможность прикрыться. Разыгрываю непринужденность в голосе: - Просто там народ уже волнуется...
- Народ, или ты? – тихо смеется. Вдруг пискнул кран – и зашипела вода.
Невольно оборачиваюсь, дабы оценить реальность догадки. Черт, и вправду, задумал мыться.
Увожу взгляд. Шаги ближе, дабы слышал меня, но взором скольжу около, подальше от цели.
- Боря сказал, что ты грузишься чем-то. Что-то произошло? – короткий, косой взгляд через плечо на Еремова, но тут же вновь осекаюсь.
Шумно, тяжело вздохнул Гриша:
- Ох, уж этот Боря!
Обмер молча, отчего вновь невольно делаю оборот.
- Не подсматривай! - вдруг брызнул на меня струей воды из душевой лейки, забавно взвизгнув, точно та честная девица.
Смеюсь невольно, еще сильнее разворачиваясь. И снова брызги, не давая даже раскрыть глаза. Мигом выставляю руки и с напором, напролом иду к нахалу.
- Перестань, Гриш! – отчаянно, недовольно бурчу. – Я же мокрой буду!