- Но он поймал пулю… - несмело шепчу, пристыжено опустив взгляд.
- За то, что сдал, - поспешно уточнил Борис. – А это уже другой косяк, совсем из другой оперы.
Немного помолчав, добавил:
- Короче, что было, то было. Все мы – не безгрешны. Но сейчас ты – баба Еремы. И это – единственное, что должно тебя волновать. Остальное мы сами все порешаем. Ясно?
- Когда он вернется?
Обмер от внезапности поворота диалога.
Шумный вздох – и потер глаза, прогоняя напряжение, раздражение, гнев.
Взор на меня:
- Не знаю. Когда будет, тогда и будет. Привыкай.
-------------------
Глава 19. Вещь
-------------------
***
А вот и пятница. Тяжело дался очередной рабочий день, но если бы не он, если бы не труд, то и того было бы кошмарнее – мысли глушили голову, раздирая оную на части: где Еремов, чем занимается, что ему угрожает… и когда вернется?
И снова вечер. И снова за мной приехали Борис с Блохой.
Коротко поздороваться, бросить мимолетный взгляд то на (не выспавшегося, замученного, со сломанным носом) Блохина, то на Кузнецова, что не меньше моего грузился своими проблемами, - и отвернуться к окну.
Пустой, бесцельный взор на мелькающие виды.
Гриши уже почти неделю нет. И сколько еще не будет? Черт, а если во что-то вляпался?
Надо было у Фирсова выведать. Как он пытался из меня выудить информацию, так и с ним в пору поступить.
И если что…
А что, если что? Вот что я смогу сделать?
Помешать правосудию? Или что?
И где, какая теперь… моя правда?
Но и не смогу тихо, смирно смотреть, как будут закрывать Еремова. Однозначно.
Да. Это – эгоизм. Эгоизм! Ну, и что?
Что, коль это – единственный вариант, основа моего выживания… как душевного, так и телесного? Не вечно же мне куковать под присмотром людей Гриши? Под опекой того же Бори? ...в то время, как Еремов будет колесить, где придется, или вздумается…
Но, даже если… и доберется Фирсов, если захлопнет за ним решетку – ничего не изменится. Этот человек спас меня. Да, пытались все. Чего только стояла самоотверженность, доброта того же Макса, но…
Спас, вытащил из клещей страха, отчаяния, собственной никчемности – Он. И только Он. Мой Еремов. Потому и вопреки всему… я люблю его, безмерно люблю, и приму любую судьбу, даже если это - ждать с ним встречи годами...
***
- Борь, а ты женат?
- Что? – нервно дернулся в мою сторону, огорошенный Кузнецов. Уставил взгляд, оторвавшись на мгновение от дороги.
Невольно улыбаюсь его такой реакции.
- Говорю, женат ли ты? – не без иронии переспрашиваю. – Может, невеста есть, или жена?
- И потому у Еремова в квартире ночую?
- Ну, - пожала я плечами, отворачиваюсь. – Всякое бывает. Тем более… это же - дела, а не добровольно.
- Ну, как сказать.
Удивленно вздернула я бровями.
- В смысле? – разворот.
- В смысле, - вдруг резво, грубо вклинился в разговор Блоха. – Что и он на тебя точит. А отгреб только я.
Обомлела я, прозревшая.
- Слушай, п**дюк, - в ярости метнул взгляд Кузнецов на «пассажира». – Ты сейчас довые****ешься!..
- Правда в глаза колет, да?
- Ты че, тварь? – выпучил неистово очи Борис. Удар по тормозам – взвизгнули шины.
Резво дернул дверь – и влетел наружу: кинулся, вытащил за грудки ублюдка.
Гудят, пиликают сзади подоспевшие автомобили…
Выскочила за ними и я: испуганно заорала, завизжала, замолила остановиться (отчаянно махая руками, цепляясь за куртку ополоумевшего, силой пытаясь оттащить обратно) - да срать хотел Кузнецов: лупит, гасит этого идиота прямо у всех на виду. Да так, что тот уже давно и не сопротивляется: куда против такого шкафа?
Слезы рекой потекли по щекам.
С*ка… опять всё по е**ному кругу... Опять эта бесовская внешность, что в пору самой уже ее изуродовать...
Еще миг - отступаю, пячусь… лихорадочно мотая головой.
Нет. Нет, я больше так не могу...
Резвый разворот - и наутек, изо всех сил… что было духу, дури, боли… между двумя сплошными в неизвестность.
Господи, за что?! Сколько еще будет это всё?! Почему нельзя просто жить… быть с Еремовым. И что ничего лишнего! Ничего... и никого!
Чертовы кобели. Все никак конченую самку не поделите. Самку, которой тошно от одной только мысли... о вас и о вашей похоти!
- А ты, б***ь, еще куда?! – вдруг раздалось свирепое за моей спиной.
Догнал. Сработало. Конечно, сработало. Куда лучше всяких уговоров – когда трофей бежит, тут уже не до дележки…
Мигом настигает и хватает за локоть. Пытаюсь выдраться:
- ОТПУСТИ!
Борзо, гневно, неистово отдергивает обратно, швыряет, отчего, словно кукла, тотчас полетела я на асфальт. Шаг ближе - и повелительно, бесцеремонно подхватил, поднял к себе на руки, перекинул через плечо и понес к машине.
- Отпусти! Кузнецов, отпусти! – ору, визжу, колочу со всей дури кулаками по его спине – тщетно.
Еще шаг – и опускает, едва ли не бросает на землю: пошатнулась, повалилась на авто.
- Уйди! – рычу. Попытка выдраться, сопротивляться.
- Мне сказано доставить и следить – значит так и будет! И мне по*** на вас двоих! - метнул яростный взгляд то на меня, запуганную, то на Блоху, избитого и скрюченного: - Хотите вые**ваться - вые****йтесь! Но не мне, б***ь! Приедет Ерема – и валяйте, что хотите! Он, с*ка, быстро эту х**ню порешает! А мне эта е**тень не нужна! ЖИВО. СЕЛА. В МАШИНУ! - жестко, мерно, словно демон.
- Я – не вещь! – злобно рычу, прозревшая от такого его поведения.
- ВЕЩЬ, Балашова. ВЕЩЬ! - сплюнул яростно в лицо.
Миг – и, ухватив за шкварки, отстранил вбок, открыл машину и запихнул, силой втолкнул меня в салон.
- Сейчас – ВЕЩЬ, - с лязгом закрыл дверь.
***
Сидим вдвоем с Кузнецовым на кухне (опять Блоха в машине, внизу). Молча, пьем чай. Каждый повесил голову и утопает в своих тяжелых мыслях.
- Прости, - внезапно шепнул, отчего невольно вздрогнула я. Подвести очи и уставиться ему в лицо (а вот он не смотрит). Продолжил: - Но и ты сегодня неправа была, - глаза в глаза. - Не смей больше так реагировать, вести себя. Никогда не пререкайся, на людях. Даже если тебе кажется, что вокруг – одни друзья.
Слушаю, внимаю ошарашено; боюсь моргнуть.
- Особенно с Еремой, - ведет дальше; взгляд около. – Ни огрызаться, ни истереть, а уж тем более унижать. Ты же вроде уже большая девка, и касалась нашего мира – а элементарного не сечешь. Так и по роже могут съездить, и не только это… То, что ты там при Алтухове творила – даже я ох**л с лояльности Гриши. Он тебе не сказал, так я скажу: такое – непростительно. Дома – хоть на ушах стой. За пределами – ты баба Еремы. Вещь. Неотъемлемая часть его. …которая просто ну не может не подчиняться. Смирись. Ведь даже если ТЫ его дискредитируешь, и он это терпит, то чего мы, ровные пацаны, должны его слушать и ему подчиняться? Им баба командует? Вот и пусть ходит под ней, а не…
Опускаю пристыжено очи.
Прожевал эмоции. Шумно вздохнул:
- И пока я за тобой присматриваю, ты будешь подчиняться мне. Всё понятно? Я, вроде, ничего лишнего не прошу, и скотски себя не веду. Вот и ты, будь добра, иди навстречу… Договорились?
Нервически сглотнула скопившуюся слюну. Немного помедлила, но решаюсь (не подводя глаз):
- Да. Договорились.
…
Долгие, пустые, тяжелые минуты… неловкости и рассуждений.
Бесцельный взгляд за окно…
И вдруг раздался шорох. Тихий стук.
Мигом встрепенулась, сорвалась с места я. Поспешил за мной и Кузнецов. Обмерли в коридоре, ожидая.
Еще момент, еще штрих – и дверь распахнулась.
Дикий, радостный стон, вскрик невольно вырвался из моей груди. Еремов. Моя попытка кинуться на него, его же – зайти в квартиру. Столкнулись, как идиоты.
Счастливо смеюсь, торопливо отступая.
Но уже буквально доля секунды – и сам бросается на меня. Жадный, откровенный, развратный, пылкий поцелуй в губы - наполняя, насыщая меня сполна своим ароматом, вкусом, теплом. Одной рукой прижимает за талию к себе, а второй – силится стащить с себя вещи. Отчаянно помогаю.
Шаги наощупь – забрались в кухню. Еще миг – и уткнулись в стол: хода дальше нет. Смеюсь, пристыжено. Отрываюсь от его губ – а он и не против, тотчас прилипает лаской к шее, еще больше доводя меня до трепета, до взрыва неистового желания.
- Может, голодный? Поешь?
- Ага, - ржет, и тут же повалил меня на стол.
Рассмеялся Боря: живо убрал со стола чашки, давая нам больше свободы; шаги на выход. Схватил курку.
Слышно:
- Я буду в машине.
Едва раздался стук двери, как тотчас, словно по команде, среагировал Еремов. В момент отстранился назад: грубо, алчно стащил с меня джинсы, белье – и вновь повалил на стол. Точные, ловкие, но спешные движения... Не успеваю даже ничего сказать, как в следующий миг – полностью ощутила его уже в себе. Резвый напор, по нарастающей действия, доводя меня до полного исступления, до дрожи, до громких, что не в силах сдержать, наполненных изнеможением и похотью, стонов. На глаза проступили слезы…
***
Замер, расплываясь в удовольствии...
Глубокие, усталые вдохи.
И вдруг, едва различимо шепотом на ухо:
- Евсеев мертв.
Обмерла, окаменела я от услышанного. Но секунды – и, ничего больше не сказав, не продолжив, отстранился от меня; поправил, застегнул брюки. Шаги в коридор, не оборачиваясь. Мигом спускаюсь и я со стола. Торопливо следую за ним.
В ванной замер Гриша – моет руки.
- В смысле? – хмурюсь, огорошенная. Все еще никак не могу понять, не послышалось ли мне. И что он имел в виду (ведь такого, казалось, просто не может быть… в природе даже: только не этот бес).
Молчит. Выключил кран. Вытер руки.
Движение ко мне ближе.
Улыбнулся Еремов, вдруг добро так, снисходительно, нежно, будто умиляясь моему наивному замешательству.
Коснулся бережно щеки и провел вдоль скулы.
Ухмылка:
- В прямом, - наконец-то прозвучало, будто гром, подтверждая вперед прорвавшееся сверкание молнии. – Его больше нет.
--------------------
Глава 20. Свобода
--------------------
***
Свобода.
Вот она, да? Моя свобода? Даренная волею иронии судьбы, или даже сарказма – не судом, не той стороной, которую я избрала как мир для себя, как Закон, как наставление, как цель, а «врагами»… «Чужими», в то время как у «своих» вопреки всему… с этим не срослось.
Свобода. Несколько лет… но теперь – свободна? И ни тебе ночей в отделении, и ни тебе страха за спиной. И ни тебе черной дыры внутри, вместо… души, что пожирала все вокруг?
Еремов. Мой Еремов мне эту свободу подарил. Под солнцем, на ветру, среди покоя…
Суббота. Гриша уехал по делам. И я осталась одна.
Но сегодня я этому и рада. Рада, побыть наедине с собой – и полностью осмыслить все это, ощутить, понять. Переварить и принять: его больше нет.
Самого жуткого кошмара моей жизни – больше нет.
Закрыть дверь на ключ.
Сесть в лифт.
Несколько этажей – и выбраться наружу.
Выйти на улицу.
Впервые за долгое время не оглядываться.
Вдохнуть полной грудью.
Свобода.
Шаги по тротуару, вдоль по улице.
Жива. Я – жива. И буду жить…
Каренко? Каренко я не боюсь. Нет в нем того потенциала, что был в этом демоне. Да, может, я снова недооцениваю врага, но… тем не менее. Каренко – не Евсеев, а… как говорил когда-то Еремов, «очередной преступник», с грубостью, жестокостью которого приходится мириться, терпеть, и изо всех сил стараться не уступать. Ведь мы его поймаем. Я, Фирсов, Грановский – все мы приложим усилия и поймаем его. Без одаренного наставника - он где-то да ошибется. Я верю, чувствую, что проколется, споткнется гад - и тогда мы его схватим. Я схвачу – и засажу. И справедливость будет восстановлена.
Господи, неужели?
«Евсеев – мертв», - слова вторились в моей голове, словно у помешавшегося маньяка. Мертв.
Рада ли я? Чего греха таить – рада. Увы, но рада. Мы словно были замкнуты в одной комнате, где кислорода хватало до прибытия спасателей лишь на одного.
Либо он. Либо я.
И судьба решила иначе. Судьба, а не я. Я не отрицаю своей вины. Нет, однако… это судьба меня свела с Еремовым, да так плотно связала, скрутила, что и бежать не только нет сил, но и желания.
Я люблю Гришу. И теперь знаю – он любит меня. Странной, грубой, черствой любовью… и возможно, лишь на несколько месяцев, недель, дней… как утверждают его же друзья-знакомые, но… любит. Сегодня он меня любит. Сегодня – я его, и при этом свободна.
А мне более и не надо.
Перейти через проезжую часть – и податься в торговый центр. Не за покупками даже. Нет. Просто прогуляться, пройтись среди толпы, каждую минуту не пробивая боковым зрением обстановку, не оглядываясь, и не шерстя предчувствием округу. Нет.
Просто… жить. Просто… бродить. Просто… дышать.
…
Сесть в автобус. Автобус! … и отправиться домой, к себе в квартиру.
За последние месяцы была здесь всего несколько раз: да так, что на пальцах можно пересчитать, одной руки.
Уже отвыкла от всего. Дико даже.
Так быстро дом Еремова стал для меня родным, а мой, «облюбованный» годами, – пустым и чужим.
Перебрать вещи. Приготовить пакеты. Убраться немного: целый слой пыли, меняющий цвет мебели в уныло-серый. Выбросить мусор, засохший цветок.
Еще раз проветрить закрыла ли краны на трубах: газ, вода.
Взгляд на баулы у входа: пусть завтра сам приезжает и забирает их. Не хочу тащиться с ними, хоть даже и в такси.
Захлопнуть дверь, закрыть на два замка…
И снова лифт. Улица.
Строптивая зима. Вокруг - промозгло и жутко. Сумерки спустились, времени не стыдясь.
Пройтись в сторону местного супермаркета: купить бы чего-нибудь из еды, а то уже и желудок крутит. За целый день ни крошки во рту. А не хватало еще возвращение гастрита. Хотя, чего это я? Скоро опять-таки весна, и вероятней всего – «плановое» обострение. Так что, хоть молись, хоть крестись, а что заработала, то заработала.
Через темные дворы да в сторону яркой вывески. Издевательское поведение фонарей: там островок света, будто днем, здесь – ленивое мерцание, диско (только музыки не хватает): то зажгутся, то потухнут задумчивые и неопределенные стражи-светочи. Еще немного вглубь – и вновь полная темень. Хоть глаз выколи. Одно спасение: временами из-за туч выходила заботливая, снисходительная луна.
Ускоряю шаг – старая, чаще всего неосознанная, привычка. Да оно и понятно: гоп-стоп никого не милует. Попался в нужном месте в нужный час – получай. И не факт, что не арматурой по голове.
Я-то одному смогу дать отпор, даже в свете нынешних своих «слабостей», однако толпа – оно, как говорится, и батька проще бить. Пистолет? Мне его так и не выдали. Да и ладно. Особо нигде одна и не шатаюсь. Только что сегодня, и то… в честь «праздника».