— Место дочери — рядом с матерью, — часто повторяла она, забыв напрочь те времена, когда мы, дети, настолько редко видели ее, что при встрече едва узнавали. Но в ее натуре истина существовала не вообще, а на каждый данный момент — точнее, когда ей это представлялось выгодно.
Пожалуй, в Венсенне ее поведение стало наиболее неприглядным и постыдным. Она лихорадочно меняла любовников, почти не делая из этого секрета. Привлекательные молодые люди, сменяя друг друга, подолгу пребывали в ее апартаментах. В это время к ней запрещалось входить.
Главным среди них оставался пока еще Луи де Босредон. И он с каждым днем становился все более наглым и бесцеремонным.
Этот главный любовник часто конфликтовал с придворными высокого ранга, но, когда те пытались жаловаться матери, она только пожимала плечами и смеялась. Обращалась она с Босредоном, как с одной из своих комнатных собачек — ласкала, поругивала и баловала. Он же чувствовал себя вольготно и думал о последствиях.
Наверняка он полагал, что такое удовольствие для него продлится вечно. Однако всем, кроме Босредона, было ясно, что однажды этому бесстыдству наступит конец.
И он пришел.
Как ни странно, после поражения при Азенкуре у моего отца в течение длительного времени не наблюдались припадки безумия, и как-то раз он решил навестить нас с матерью в Венсенне.
По дороге туда ему встретился Луи де Босредон.
Возможно, он все еще находился под впечатлением бурной ночи, проведенной с королевой, но, так или иначе, с моим отцом он позволил себе держаться как сюзерен с вассалом. Или в лучшем случае как врач с ничего не значащим для него больным, в выздоровление которого он не верит.
Отца поразила бесцеремонность и наглость Луи де Босредона, он не проявил к королю элементарного почтения и такта. Рассвирепев, отец велел немедленно арестовать Босредона за неуважение и дерзость по отношению к королю и тем самым к французской короне.
После чего продолжил свой путь в Венсенн.
Я наблюдала из окна, как он прибыл во дворец и сразу же проследовал быстрой нервной походкой в покои моей матери, где произошла бурная сцена, подобной которой, как потом говорили, между ними не бывало никогда.
Он знал, что у нее много любовников, но относился к этому достаточно терпимо, понимая, как ненасытна ее чувственность. Возможно, даже полагал естественным ее поведение в период длительных приступов его болезни. Кроме того, Одетта де Шандивер скрашивала не только дни, но и ночи короля в его уединении в «Отеле де Сен-Поль». Она даже родила от него ребенка. Итак, никогда прежде он не позволял себе упрекнуть королеву за ее поведение. Однако безмерная наглость любовника дала толчок к давно сдерживаемому чувству гнева. Слишком долго он снисходительно смотрел на ее рискованные шалости. Находясь под ее обаянием, он многое ей разрешал. Но он не позволит, чтобы ее любовники оскорбляли короля и в его лице всю Францию! Этого не будет… Никогда!
В Венсеннском дворце всех охватил страх. Все затаились и ждали, что же произойдет дальше.
События не заставили себя ждать. Отец обвинил мою мать не только в супружеской неверности, но и в предательстве интересов страны. В том, что она повсюду насадила своих доносителей; что принимала поочередно то сторону арманьяков, то бургундцев — тех, кто был ей в данную минуту полезней; что совершенно не считалась с королем, как если бы он не существовал… Ему надоело все это, кричал отец. Он устал от ее такого отношения к себе, от такого положения в семье и решил покончить с этим раз и навсегда, а потому…
Отец вызвал стражу и велел взять жену под арест.
Во всеуслышание он приказал: королеву отвезти в замок в Туре и там охранять денно и нощно. Всю ее почту просматривать. Обо всех ее действиях немедленно сообщать.
Мать гнев отца не столько напугал, сколько безмерно удивил. Что случилось с бедным безумным супругом, с ее многолетним послушным рабом?
Она пыталась резко протестовать, прибегала ко всевозможным, известным только ей, уловкам, которые раньше обеспечивали ей полную победу, — но все напрасно. На короля они больше не действовали.
Отец был вне себя от ярости. Казалось, он вдруг осознал, что мало того, что страна на краю пропасти — противник только ждет момента, чтобы нанести окончательный удар, — так еще тайные действия королевы: она оказалась чуть ли не самым коварным врагом Франции.
А потому ее нужно подвергнуть заточению.
Мать увезли в Тур, а меня отец взял с собою в Париж, где мы теперь довольно часто виделись и он делился со мной своими горестями.
Он говорил:
— Трагедия кроется в моем недуге. Это мое горе. Сейчас я в здравом уме, дочь, но сколько это продлится, не знаю, и я все нахожусь под дамокловым мечом… Каждую минуту может разразиться страшное несчастье… Иногда я молю Господа, чтобы безумие окончательно овладело мной. Я измучился от постоянных переходов из одного состояния в другое… От беспрерывного ожидания… Хочу надеяться, у сына Шарля будет более благополучное царствование. Бедное дитя, он так робок. А других сыновей больше нет… Как я несчастен! Сколько невзгод обрушилось на меня и на мою семью! За что, Господи?..
Он полюбил беседовать со мной, и для меня лучшим временем стали часы и минуты, проведенные вместе. С ним я чувствовала себя хорошо, свободно, не как с матерью. Он был прямодушен, добр, я верила каждому его слову.
О моей матери он упоминал редко и всегда с нескрываемой грустью.
— …Вначале все складывалось хорошо. Слишком хорошо… Дитя мое, оказывается, радость страшна: в безмерном счастье всегда таится печаль. О, если бы ты могла видеть ее, когда она только прибыла во Францию! Она была очаровательна… прекрасна… Совсем ребенок. Младше, чем ты сейчас… Так преданна, честна и любяща. Подобных ей я не видел в жизни!… Если бы я мог знать…
В другой раз он сказал:
— Но у тебя, дочь моя, впереди светлая жизнь. Ты покинешь нашу истерзанную страну, станешь супругой великого короля.
Я спросила:
— Вы думаете, сир, Генрих великий король?
— Он нанес нам поражение. Разве этого мало? И он сумел совершенно изменить свой нрав, когда вступил на престол. А это граничит с чудом. Человеку труднее всего одержать победу над собой. Обычно люди не могут справиться с этим. Генрих целиком посвятил себя своей стране. Для этого тоже надо быть незаурядным человеком… В чем же еще величие, как не в служении отечеству? Верю, ты будешь счастлива, если он станет твоим мужем.
— Но произойдет ли это? — сказала я. — Сколько времени продолжаются переговоры…
— О многом необходимо еще договориться, — отвечал отец. — Король Генрих хочет этого брака, рассчитывает на него. Мы оба хотим. Все дело в условиях, на которых его заключать. Он требует слишком многого от нас, но теперь, после его победы при Азенкуре, боюсь, нам не удастся отвергнуть его притязания. Мое правление оказалось ужасным, дочь моя. Болезнь помешала мне посвятить себя служению Франции. Города наши раздирает междуусобица, крестьяне бунтуют.
— Это не ваша вина, дорогой отец, — осмелилась сказать я.
— Возможно, если бы не мой страшный недуг… если бы я мог твердо держать в руках управление государством… если бы не эта ужасная распря между бургундцами и арманьяками, конца которой не видно… Она больше всего содействует развалу страны. Однако мы возродим Францию, Катрин, помяни мое слово! И, быть может, именно ты сумеешь помочь возрождению нашей великой страны.
— Но каким образом, отец?
— Со временем сама узнаешь и поймешь. Скорее всего это случится с помощью брачного союза, о котором так долго идут переговоры. Твой будущий супруг… он станет окончательным победителем Франции… Так произойдет. Но он должен знать, что страна, которой он нанес сокрушительное поражение, — твоя родина.
— А что… что будет с матерью?
Лицо отца стало жестче. Он не сразу ответил.
— Я хотел бы доверять ей, — сказал он потом, и голос его звучал почти жалобно. — Но я не могу… не могу… О, если бы я только мог!
Губы у него дрожали, глаза затуманила беспредельная грусть.
Я испугалась — мы все постоянно боялись этого, — что близится новый приступ безумия.
Многие считали, что Луи де Босредон получил по заслугам.
Его подвергли допросу «с применением силы». Говорили, что он не выдержал боли и признал все обвинения. Приговорили его к позорной смерти: зашив в мешок, на котором было написано: «Пусть свершится суд короля», опустили на дно реки. «Так и надо этому наглецу», — злорадствовали люди…
Особенно радовались приверженцы арманьяков: это ведь косвенный удар по королеве, в это время она держала сторону бургундцев. Прямым же ударом для тех явилась ее ссылка в Тур.
Однако мать моя была не из тех, кто легко смиряется с поражением и принимает как должное удары судьбы. Мастерица интриг, она, надо признать, оказалась смелой женщиной.
И месяца не пробыв в Туре, она каким-то образом связалась с герцогом Бургундским и пожаловалась тому на козни арманьяков, из-за которых очутилась в заточении. Для герцога ее послание стало лишним поводом преподнести своим врагам арманьякам очередную пакость.
Вот что он сделал.
Королеве в сопровождении стражи позволили ненадолго покинуть свое заточение, чтобы присутствовать на мессе в монастыре Мармотье, находившемся за городскими стенами.
Во время литургии в церковь монастыря вошло около пятидесяти вооруженных воинов во главе с капитаном. Увидев, что это сторонники герцога Бургундского, стражники королевы предложили ей уйти с ними. Она же обратилась к капитану с вопросом:
— А где же герцог?
— На пути сюда, мадам, — отвечал тот.
— Арестуйте этих людей, — приказала она, указывая на свою охрану.
Ее приказ был тотчас же выполнен, а вскоре прибыл и сам герцог.
Он почтительно поцеловал руку королевы, словно между ними никогда не существовало вражды.
— Дорогой кузен, — сказала она ему, — вы лучший мой друг в этом королевстве, вы освободили меня из заточения. Я не забуду этого. Знаю, вашей целью всегда оставалось благополучие страны и ее короля. Да благословит вас Господь за вашу преданность.
Герцог преклонил перед ней колени, и вскоре отряд направился в сторону Шартра.
Моя мать оказалась на свободе. Она точно рассчитала момент, ибо в те дни отец снова находился в состоянии безумия и его в бессчетный раз перевезли в «Отель де Сен-Поль» на попечение преданной и нежной Одетты.
Прибыв в Шартр, мать разослала по всем большим городам страны сообщения, в которых говорилось, что, в связи с болезнью короля и временным удалением его от дел, правление страной будет осуществляться ею из Шартра вместе с ее благородным кузеном герцогом Бургундским, который поможет советом и делом, пока ее властелин король не поправится настолько, чтобы снова стать во главе государства.
Итак, мать и герцог Бургундский как бы повелевали страной из Шартра, в то время как партия арманьяков держала под своим контролем короля и дофина Шарля и тоже вроде как управляла из Парижа.
Другими словами, несчастная Франция стала жертвой враждующих групп, ее продолжали раздирать противоречия, становясь все более убийственными для страны.
А тем временем английский король Генрих V вернулся во Францию и подверг осаде город Руан, расположенный примерно на полпути от берега моря к Парижу.
Немногим жителям осажденного города удалось бежать оттуда и добраться до столицы. Они рассказывали страшные вещи.
Большинство руанцев решило защищать свой город, надеясь, что вскоре к ним придут на помощь. Несчастные легковерные мужчины и женщины. На что они надеялись? На кого? Тем не менее они укрепили городские стены, произвели первоочередные земляные работы, а всех, кто не мог держать в руках оружие, был стар или болен, принудили оставить город.
Свыше тысячи беспомощных беженцев побрели по дорогам в глубь страны. Беременные женщины рожали детей прямо в пути, и те чаще всего умирали некрещеными.
О, как жестока война! Как я ненавидела, узнавая о все новых несчастьях моего народа, тех, кто пришел к нам с оружием!
Жители осажденного Руана испытывали всевозможные тяготы и больше всего страдали от голода. Приходилось поедать кошек, собак, даже крыс…
Но тем не менее они проявили чудеса смелости, терпения и преданности своей стране. Если бы те, кто по рождению просто поставлен над ними, обладали подобными качествами, Франция не оказалась бы в таком униженном положении. Так я думала временами…
Когда падение города стало неизбежным, его жители заявили, что будут биться до последнего человека, но не сдадутся. Они решили выйти за стены Руана и там принять бой, а город сжечь.
Их решительность заслуживала всяческого уважения, а король Генрих ценил смелых людей, даже если это враги. Он дал знать, что сохранит им жизнь, если они прекратят сопротивление. Таким образом соглашение было достигнуто.
Впоследствии Генрих говорил, что час, когда он вступил со своим войском в Руан, стал самым значительным моментом в его жизни. Ведь этот город горячо полюбил его великий предок, король Ричард Львиное Сердце, здесь же английский король — Иоанн Безземельный — отказался от права английской короны на земли Франции.
Сопротивление французов английскому нашествию близилось к концу. Англичане победным маршем шли через Нормандию, и всюду города и крепости сдавались на милость победителей.
Франция готовилась принять условия триумфаторов.
Моя мать вернулась в Париж. Она вела себя как ни в чем не бывало, словно никогда не вредила отцу и не была отправлена им в заточение. Ее бесстыдство поражало. Отца же, что для нее оказалось очень кстати, охватил очередной приступ уныния. Правда, лекари считали это состояние немногим лучше, чем возбуждение. Так или иначе, он снова находился в «Отеле де Сен-Поль» на попечении Одетты, которая приносила ему утешения и пользы больше любого врача.
Поскольку мне отводилась немаловажная роль в предстоящих переговорах с Англией, мать почти не отпускала меня от себя. Мне предоставили комнаты поближе к ее покоям и дали в услужение несколько женщин, одной из которых, к моей великой радости, оказалась моя старая знакомая Гиймот.
Мы обе несказанно обрадовались встрече. Добрая девушка немного изменилась — стала несколько полнее, однако щеки пылали все тем же ярким румянцем, а в приветливом лице я видела ту же преданность и знала, что на кого на кого, а на Гиймот я по-прежнему всегда могу положиться.
— Я часто вспоминала вас, принцесса, — сказала она мне. — Так хотелось знать, как вам живется.
— В монастыре я чувствовала себя намного лучше, чем здесь, — ответила я, и она с пониманием кивнула. — Мне тоже не хватало тебя, Гиймот. И моим сестрам.
— Мишель сейчас замужняя женщина, — сказала она. — Наверное, очень изменилась.
— Все мы меняемся, — вздохнула я.
— А мальчики… — Она запнулась, глаза у нее наполнились слезами. — Бедные Жан и Луи… Зато маленький Шарль, он теперь такой важный. Надеюсь, уж с ним-то все будет хорошо.
Она испуганно замолчала.
— Гиймот, — сказала я, — мы снова вместе. Я не хочу с тобой больше расставаться.
Она пожала плечами.
— Разве это в вашей власти? Даже вы…
— Я сделаю для этого все, что в моих силах.
— Дай-то Бог… Говорят, принцесса, вам предстоит такой брак, что вы уедете за море?
— Если это произойдет, Гиймот, — произнесла я решительно — то у меня появится власть и мое слово будет что-то значить. Во всяком случае, я сама буду выбирать тех, кто станет служить мне.
Она печально улыбнулась.
— Так и стоит перед глазами тот день, когда всех вас отняли у меня. Много дней подряд я все плакала, пока не осталось слез. Особенно я скучала по вас, по моей Катрин.
— Не горюй теперь, Гиймот. Мы опять вместе.
— Мадемуазель Одетта была ко мне так добра все время, — сказала она. — Благодаря ей сейчас я с вами, в этом дворце.