Дикие несбыточные планы роились в моей голове. Планы, которые никогда не осуществить. Это я прекрасно знала. Но одно я выполнить постараюсь, чего бы мне это ни стоило: буду сама растить ребенка и воспитывать…
Вскоре я окончательно убедилась, что у меня будет дитя.
Когда я открылась Оуэну, его отклик был точно такой же, как у меня: радость, изумление… страх.
— Оуэн, что нам делать?
Некоторое время он молчал, затем медленно произнес:
— Могут быть большие осложнения.
— Знаю. Чего еще ждать от этих людей? Но что именно они могут предпринять?
— Для начала разлучат нас.
— Я не позволю!
— Дорогая, тебя никто не будет спрашивать.
— Но ведь речь идет о всей моей дальнейшей жизни!
— Что с того? Не будь так наивна. Ты же не простой человек, а дочь короля. Вдова короля. Это ставит тебя совсем в иное положение. Более уязвимое и опасное.
— Но почему? Ведь Генрих давно уже умер. И у меня отобрали мое дитя. Наше с ним дитя. Что еще им нужно?
Он не ответил прямо на вопрос. Просто сказал своим мелодичным голосом:
— Нужно тщательно все обдумать.
— Да, конечно, — отвечала я. — Но сначала скажи мне… я хочу услышать это от тебя… Скажи, что мы не расстанемся… что мы должны вступить в брак, Оуэн… Обязаны это сделать во имя будущего ребенка.
Он медленно склонил голову.
— Тогда, — продолжала я, — ничто не сможет испугать меня. Мы будем с ними бороться, Оуэн. С людьми, которые посмеют покуситься на наше счастье, на нашу семью. Что ты скажешь мне?
— Нужно обсудить, как все сделать, — сказал он.
Я бросилась к нему в объятия.
В эти минуты, испытывая ощущение, что мы одно целое, я верила: он, так же, как и я, считает, что сам Господь одарил нас чудом зарождающейся жизни в знак признания нашей любви. Верила: так же, как и я, Оуэн радуется этому событию, несмотря ни на что… ведь это будет наш, его и мой, ребенок, принадлежащий только нам, а не алчному государству, чьей добычей и жертвой он никогда не станет… Однако нам следует быть осторожными, осмотрительными.
— Моя любимая, — Оуэн ослабил свои объятия, — нам следует все обсудить и продумать до мелочей. Мы должны быть благоразумны, предвидеть любое развитие событий… Самое неблагоприятное… И заранее выработать способы, как действовать в том или ином случае.
Я внимательно смотрела на него. Он хмурился, это ему шло, он все равно оставался неотразим. Во всяком случае, для меня… О, как я его любила!
— Если бы только ты не была королевой! — посетовал он.
— Но я королева. Хотя этот титул ничего не значит. Он не дал мне власти, лишь превратил в высокородную пленницу. Поверь, я часто сожалею, что не родилась в простой лачуге, где жила бы бедной, но свободной от всяких обязательств.
Он ласково улыбнулся мне.
— Что ж, ничего не поделаешь. Мы не вольны выбирать, где рождаться. Но мы должны знать, как нам поступить теперь… Итак, мы собираемся жениться, невзирая ни на что. Это первое. Хотим, чтобы у нас родился ребенок. Это второе. При этом мы обязаны действовать так, чтобы никому не позволить помешать нам, испортить нашу жизнь.
— Одного ребенка они уже забрали у меня! — воскликнула я. — Больше я им не позволю такого!
— Не будем говорить о прошлом, — остановил он меня. — Сейчас надобно думать о том, что будет. — Ты — мать короля. Любой твой ребенок может считаться новым претендентом на престол.
— Но почему? Ведь их отец уже не Генрих. Их отцом будешь ты, только ты!
— Я говорю лишь о том, как могут рассуждать люди, о том, что делает наше положение вдвойне опасным. Ведь если в высшем кругу решат, что тебе следует выйти замуж, они сами подберут достойного в их глазах супруга.
— Я ни за что не соглашусь с их выбором!
Он слегка печально улыбнулся в ответ на мой возглас и продолжал:
— Я пытаюсь представить себе, как станут они рассуждать. Если, конечно, захотят это делать… Наших детей может узаконить только брак. Значит, именно против брака обратят они все свои помыслы и силы.
— Но мы должны пожениться, Оуэн! Во имя ребенка, которого я уже ношу в чреве. Никто не посмеет нас разлучить! Никогда!
Он опять грустной улыбкой ответил на мою горячность.
— Мы сделаем это, любимая. Но соблюдая все предосторожности. И ребенок не должен родиться здесь. Ни в коем случае. Это сразу станет всем известно.
— Тогда… — сказала я, — тогда давай убежим отсюда. Поедем в твой Уэльс. Мне так хочется увидеть эту страну, Оуэн. Ее леса, горы…
— Мы нигде не скроемся от них. От Совета баронов, от парламента. А если попытаемся, то лишь укрепим в них уверенность, что мы действительно опасны… Нет, не следует никуда уезжать, Екатерина. Нужно найти способ, как продолжать жить среди них, но своей… тайной жизнью.
— Здесь? У всех на виду?
— Может быть, в более тихом месте. У тебя ведь есть право выбрать какой-нибудь более скромный и удаленный от Лондона замок. Сделать надо так, чтобы это выглядело совершенно естественно… Среди твоих приближенных есть наиболее преданные тебе люди, кому ты абсолютно доверяешь?
— Да! Гиймот.
— Я так и думал.
— И еще все три Джоанны. И Агнесса… И мой духовник Джонас Бойерс.
— Прекрасно. Пускай их будет совсем немного, но самые надежные.
— Пока еще никто не знает о ребенке. Только ты…
— Продолжай хранить это в тайне… Итак, что следует сделать прежде всего — выбрать уединенное место и отправиться туда с небольшим двором.
— Но я ведь должна буду сказать об этом кому-то? Конечно, не Хамфри Глостеру.
— Разумеется.
— Епископу Винчестерскому?
— Он может что-то заподозрить.
— Тогда кому же? Герцогу Бедфорду?
— На наше счастье, он сейчас в Англии. Во Франции дела пошли худо, он приехал, чтобы обсудить их на Совете баронов…
Я не знала, что Оуэн настолько внимательно следит за развитием событий.
Он продолжал:
— Действия Глостера весьма подпортили наше положение. Бедфорд, скорее всего, не сможет увидеться с тобой, да этого нам и не надо. Но ему следует знать о твоем желании жить подальше от большого двора. Думаю, возражать он не станет.
— Все-таки я попытаюсь увидеть его, дорогой.
— Что ж, тогда не нужно откладывать. И помни, место, которое изберешь, должно быть как можно более удаленным, скромным и тихим.
— Так и сделаю… Ох, Оуэн, я уже чувствую облегчение. Только сейчас я поняла, насколько напугало меня все это.
— Успокойся, дорогая…
Мы снова прильнули друг к другу.
— Мы все одолеем, моя любимая, — прошептал он. — Верь мне и надейся на меня. И на Бога…
Глава 8
ТАЙНЫЙ БРАК
Мне всегда нравился Джон, герцог Бедфорд, один из любимых братьев Генриха. «Мой самый надежный брат», — называл его Генрих. Впрочем, возможно, Кларенса, погибшего в бою, он любил больше, однако замечал в нем недостатки, которых не видел у Джона. Кларенс был ревнив. Как и самый младший — Хамфри Глостер. Оба ревновали Генриха к старшинству, к трону, чего совершенно не проявилось в характере Джона. Он был искренне предан венценосному брату, искренне восхищался им и беззаветно любил.
Встретившись с Джоном Бедфордом после значительного перерыва, я сразу заметила, как тот изменился, как постарел. Видимо, волнения во Франции, за которую он чувствовал свою ответственность, давали себя знать.
О нем говорили, что он превосходно выполняет свои обязанности наместника — суров, решителен и при этом справедлив. В последние месяцы мой брат Шарль, который по-прежнему оставался дофином, все чаще поднимал в разных провинциях Франции восстания против английских войск, и Бедфорду, почти потерявшему поддержку бургундцев, приходилось все труднее.
Тем не менее он счел возможным во время одного из своих кратких приездов в Англию нанести мне визит по моей просьбе.
Как всегда, он оставался любезен, но в отличие от галантности его младшего брата Глостера я ощущала его искренность и подлинную доброту.
Он спросил, окончательно ли я оправилась от перенесенной потери, и я так же честно ответила, что чувствую себя намного лучше, нежели раньше.
— Тем не менее, — добавила я, — мне трудно вести жизнь при дворе.
— О да, — согласился он, — столько всяких приемов и прочих торжеств. И рядом с вами нет нашего дорогого супруга и брата. Все эти церемонии только лишний раз напоминают вам о недавней утрате, не дают забыть о ней.
— Вы очень точно описали мое состояние, милорд, — сказала я, на этот раз уже не столь правдиво и искренне.
Он вздохнул. Милый честный человек — до сих пор не мог смириться со смертью старшего брата. Гибель Кларенса он перенес, как видно, намного легче.
— Огромная трагедия… страшная… — пробормотал Бедфорд. И вас она коснулась сильнее всего.
Мы недолго помолчали.
— Вы ведете весьма беспокойную жизнь, милорд, — сказала я с участием. — Вдали от родины, от близких.
— Это верно, — ответил он. — Однако я счастлив в браке.
Я видела его жену всего один-два раза и с трудом припомнила, как та выглядит. Ее звали Анна, она приходилась родной сестрой герцогу Филиппу Бургундскому, что, вероятно, несколько облегчало деятельность Бедфорда во Франции. А впрочем, кто знает? Политика — трудная и головоломная загадка, и не только для меня…
— Очень рада за вас, милорд, — сказала я в ответ на его последние слова о браке. — И не смею злоупотреблять вашей любезностью, зная, как вы заняты все это время. Хотела лишь просить у вас совета.
— К вашим услугам, миледи.
— Я уже говорила, что жизнь при дворе весьма меня тяготит. Я предпочла бы уединение. Слишком много горьких воспоминаний бередит ум… — Он кивнул, соглашаясь со мной. Я продолжала: — Мне подумалось… Если бы я могла на время уехать подальше от королевского двора… от города. Куда-нибудь в сельскую местность. Чтобы зажить простой жизнью землевладельца.
Он слегка улыбнулся, потом серьезно спросил:
— Не усугубит ли такое одиночество ваши страдания? Не погрузитесь вы в пучину отчаяния?
Мне самой стало противно за мои хитрые речи перед этим честным, прямодушным человеком, но что могла я поделать? Ведь решалась моя судьба. И не только моя — моего возлюбленного и нашего будущего ребенка.
Кляня себя за двуличие, я ответила:
— Полагаю, мне будет интересно наблюдать за сельской жизнью. Кроме того, я возьму с собой несколько самых близких мне придворных дам… И кое-кого из прислуги и стражников… Надеюсь, спокойные, уединенные дни пойдут только на пользу и я смогу вернуться к прежней жизни обновленной и поздоровевшей.
— Вы правы, миледи, — сказал он. — Что тут можно возразить? Генрих понял бы вас лучше всех и не стал бы препятствовать. В последних своих словах он завещал именно мне заботиться о вас.
— Знаю. Он был очень добр ко мне.
— Итак, — сказал Бедфорд, — это можно считать решенным. Вы уже думали о месте, куда хотели бы удалиться?
— Я думала о поместье Хэдем.
— В Хардфордшире, если не ошибаюсь? Что ж, вполне спокойные края.
— Как раз то, что мне нужно.
— Но, быть может, какой-нибудь монастырь, миледи?
— О нет. Там как раз могут одолевать всяческие горькие мысли, от которых никуда не денешься.
— Что же, значит, остановимся на Хэдеме.
— Но если я уеду туда, — спросила я нерешительно, — могу я рассчитывать, что меня на какое-то время оставят в покое?
— Об этом я позабочусь, миледи.
— Как вы добры, милорд!
Эти слова вырвались у меня совершенно искренне.
— Я только что говорил, что Генрих завещал не оставлять вас моими заботами. Я дал ему слово и буду держать его, пока жив, миледи.
Я взяла его руку и поцеловала, а он обнял меня и коснулся губами моего лба.
— Поезжайте, дитя мое, — сказал он. — Поезжайте и отдохните от всего… от всех. Я велю, чтобы вас никто не беспокоил в вашем уединении.
— Не знаю, как благодарить вас!..
После его ухода я испытала двоякое чувство: великой радости, что начала осуществляться первая из намеченных мной и Оуэном задач, и стыда за свой обман, за ложь. Хотя это и ложь во спасение.
Теперь следовало начать подготовку к переезду. Первой, кому я сообщила об этом, стала, естественно, Гиймот.
Когда она готовила меня ко сну в тот вечер, я сказала ей:
— Мы отправляемся в Хэдем.
— О! — воскликнула она. — Как хорошо! Там, верно, будет спокойно и тихо. Но, миледи, это не вызовет никакого недовольства?
— Герцог Бедфорд одобрил мое решение. Я сумела убедить его, что для меня это совершенно необходимо.
— Необходимо? Вы ему рассказали?
Я не могла не рассмеяться.
— Гиймот, ну что ты такое говоришь? — И уж без всякого смеха добавила: — У меня будет ребенок.
— Что вы делаете? Как можно? — воскликнула она в ужасе. — Как вы скроете от всех его рождение?
— Еще не знаю. Но я хочу своего ребенка.
— Но он ведь будет…
Я поняла, о чем она говорит, а потому закончила фразу вместо нее:
— Он будет совершенно законным. Мы с Оуэном поженимся.
Она только молча качала головой. Со страхом, но без тени осуждения.
— Когда… — спросила она потом. — Когда и где?
— Если ты говоришь о ребенке, Гиймот, то в Хэдеме, куда мы вскоре отправимся. Там, в тиши лесов и полей… через семь месяцев.
Она прикрыла лицо ладонями.
— О, миледи… О, моя девочка… Что с нами со всеми будет?
— Говоря честно, сама не ведаю этого, Гиймот, — ответила я. — Но знаю одно: я собираюсь стать супругой Оуэна и хочу, чтобы наш ребенок на сей раз остался только нашим… моим… Чтобы принадлежал матери, а не стране, не короне…
— Но как же… вы… королева?
— Король умер, Гиймот. И королева я сейчас только по титулу… на словах. Я не желаю быть замешана ни в чьих политических играх. Хочу жить своей жизнью… с Оуэном, с моими детьми, если они будут.
Она смотрела на меня со слезами на глазах.
— Я чуяла, — призналась она, — чуяла, что рано или поздно это случится… Когда же мы едем в Хэдем?
— Немедленно, — сказала я. — Начинай сборы.
Три Джоанны и Агнесса встретили весть о нашем отъезде с воодушевлением. Их давно уже начали беспокоить слухи, распространявшиеся вокруг нас. Особенно после того, когда во время состязания Оуэн упал мне на колени и что-то в нашем поведении насторожило особо падких на различные сплетни и слухи. Впрочем, на этот раз ни о каких домыслах не могло быть речи — все оказалось чистой правдой.
Потому мои добрые наперсницы считали самым лучшим решением уехать в дальнее поместье, подальше от любопытных глаз, от пересудов. Когда же они узнали от меня о главной цели переезда, их решимость помочь и сочувствие удвоились. Если не утроились.
Одна из Джоанн сказала, что с особой тщательностью предстоит подобрать слуг. Только самых проверенных, самых преданных.
— Лучше пусть их будет совсем мало, — предложила она, — чем если среди них найдется предатель…
Другие тоже не оставляли меня своими добрыми советами и пожеланиями.
О, как я любила их всех! Как была им благодарна, моим верным друзьям и помощницам! Ведь они прекрасно знали, что подвергают себя огромному риску, и вместе с тем, ни минуты не колеблясь, всей душой и сердцем разделяли опасный и для них путь.
С их помощью я быстро отобрала нужных и надежных людей, вскоре мы простились с Хардфордом и наш кортеж был уже на пути к Хэдему.
Мне сразу понравилась эта старая усадьба, я чувствовала себя там счастливой, как никогда. Так мне казалось, по крайней мере.
Я жаждала, чтобы как можно скорее состоялась церемония моего вступления в брак, Оуэн хотел того же самого, но меня, помимо всего, беспокоила мысль о том, как отнесется к этому мой духовный отец Джонас Бойерс, с которым я еще не делилась своими намерениями.
Однако мои колебания не могли быть долгими, и в один из дней, вскоре после прибытия в Хэдем, я набралась смелости и обратилась к нему.
— Мой дорогой Джонас, должна вам признаться, что нахожусь в большом затруднении. У меня будет ребенок.