Остатки сна мгновенно улетучились. Прежде всего Стефани была журналисткой. Ее профессия обязывала ее быть постоянно начеку. Она не могла сказать, что именно насторожило ее. Скорее всего, это была интуиция, инстинкт журналиста — но у нее появилось отчетливое ощущение, что за всем этим стоит нечто большее, чем могло показаться с первого взгляда. Это было то самое ощущение, которому она научилась доверять больше, чем доводам разума, и очень часто именно этому чутью она была обязана своими самыми крупными удачами.
Однако на этот раз ее привлекала не возможность очередной журналистской сенсации. Это было нечто значительно более важное: потребность узнать, что же на самом деле случилось с дедушкой.
Почему его расследование привело его в ПД? Он же не занимается — не занимался, поправила она себя, теперь ей приходилось думать о нем в прошедшем времени, — расследовательской журналистикой. Нет. Ее дед был биографом. В частности, он работал над жизнеописанием Лили Шнайдер.
И здесь возникал вопрос вопросов. Что общего может быть между давно умершей певицей и организацией типа «Поможем детям»?
Винетт нервно наматывала телефонный шнур на указательный палец.
— Я звоню, — объясняла она Стефани, — чтобы поблагодарить мистера Мерлина за предложенную мне помощь, хотя она мне сейчас и не нужна, хвала Господу. Сейчас ПД разыскивает Джованду с помощью компьютера. Вы представляете! — Затем она добавила: — Может быть, я звоню в неудобное для мистера Мерлина время?
— Уверяю вас, что нет, — в голосе Стефани отчетливо послышалась сухая ирония.
Винетт не поняла этого.
— О, я так рада, — проговорила она с явным облегчением. — Извините, что я спрашиваю, вы не миссис Мерлин?
— Нет, я его внучка. Стефани.
С теплотой в голосе Винетт заметила:
— С вами очень приятно беседовать, мисс Мер… — она оборвала фразу на полуслове, наклонив голову.
— Мисс Джонс? — спросила Стефани. Винетт оглянулась на дверь. Затем сказала:
— Извините, не могли бы вы подождать минутку? По-моему, кто-то стучит. Я пойду проверю, кто это.
Может быть, это что-то насчет моей девочки.
— Конечно, — согласилась Стефани.
Винетт положила трубку на столик, поправила платье и поспешила к двери. Стук повторился, на этот раз громче.
«Кто это может быть, — думала она. — Может, мистер Кляйнфелдер? Или… Боже! — Сердце бешено запрыгало. — Может быть, это ко мне привели мою дорогую Джованду! Мой ребенок у кого-то на руках ждет меня за дверью!»
Она быстро отперла дверь и распахнула ее.
Радость сменилась разочарованием. Это не был мистер Кляйнфелдер, и это не была Джованда. Прислуга в форме сотрудников отеля. Рядом стоял столик с откидными крыльями. На белой скатерти были расставлены приборы для ужина на одну персону.
— Д-да? — растерявшись, спросила Винетт.
— Ваш ужин, мадам.
— Это какая-то ошибка. Я не заказывала.
— Это подарок отеля, мадам.
— О! — Винетт, смешавшись, отступила в сторону. — Простите. Пожалуйста. Входите.
— Спасибо, мадам, — ответил Дух.
16 Нью-Йорк
Дух осторожно вкатил столик в апартаменты и незаметно запер дверь, чтобы у Винетт не возникло никаких подозрений.
— Мадам, я поставлю столик прямо здесь, у дивана. Вы не возражаете?
Вздрогнув, Винетт обернулась и втянула голову в плечи.
— Очень хорошо, — ответила она.
Она стояла в стороне. Ей было неловко видеть, как кто-то другой суетится и хлопочет, подавая ей ужин — ей казалось, что это она должна бы накрывать на стол!
Раскладывая стол, Дух заметил, как Винетт бросила взгляд на телефонную трубку, лежавшую на столике у дивана. Очевидно, на том конце провода кто-то ждал продолжения разговора.
Свидетели — Дух бежал от них как от чумы. Но поделиться радостью убийства с кем-то, кто не видел всего происходящего, — это придавало особую пикантность всей истории.
— Я закончу через минуту, мадам, — заверил Дух. Ему вовсе не нужно было, чтобы Винетт продолжала разговор. — Надеюсь, вы любите blanquette de veau? — Приподняв бровь, Дух вопросительно смотрел на нее, положив руку на куполообразную металлическую крышку одного из блюд.
— О да, конечно! — ответила Винетт.
— Пожалуйста, мадам. Вы взгляните, и тогда я уйду.
Винетт подошла к столу, и тогда с быстротой молнии Дух вытащил из-под крышки «магнум» сорок четвертого калибра с глушителем и приставил его к виску Винетт.
Винетт удивленно вскрикнула, как при виде фокусника, достающего кролика из-под цилиндра.
— Спокойно, милочка. Спа-а-акойненько… Удивление на лице Винетт сменилось ужасом.
— Надеюсь, ты не будешь делать глупостей, дорогуша. Я вовсе не собираюсь нажимать эту штучку, если ты меня, конечно, не вынудишь это сделать. Зачем нам лишний беспорядок. Видишь ли, эта штука способна разнести вдрызг мотор грузовика. Или твою башку — она разлетится как арбуз.
Улыбка на лице Духа стала еще шире, обнажив ряд безупречно ровных зубов.
Стефани ожидала у телефона. До нее доносились приглушенные обрывки разговора, но звук был слишком тихий, поэтому она не могла понять, о чем шла речь. Потом ей показалось, что она услышала…
Что это было? Вскрик? Всхлипывание?
Стефани нахмурилась.
— Мисс Джонс? — спросила она на всякий случай.
Ответа не было.
Сжимая трубку рукой, она повторила громче:
— Мисс Джонс? Вы меня слышите? У вас все в порядке?
Ответом ей была тишина.
— Ч-что?
На какое-то время сознание Винетт отключилось. Комната, город, вся Вселенная вдруг сжались до нескольких кубических футов — пространства, занимаемого ими двумя. Она воспринимала только то, что происходило вот здесь, сейчас: пистолет, человек, который ей угрожает, и холодная сталь, вжавшаяся ей в голову. Она вдруг осознала, как легко у человека отобрать жизнь.
По телу струился холодный пот. Она слышала запах своего страха и скорее чувствовала, чем видела, что делает Дух свободной рукой.
Она опустила глаза, следуя за движением руки Духа. Наблюдала. Ждала. Не дыша следила за тем, как Дух поднял купольную крышку второго блюда.
Она пронзительно вскрикнула.
На тарелке, расположенные с хирургической тщательностью, лежали все аксессуары… наркомана!
Резиновый жгут, ложка, потемневшая от пламени, шприц, спички, маленький пакетик из фольги.
От охватившего ее страха она забыла все на свете. Она даже не чувствовала, как намокли ее трусики, как жидкость струится по бедрам. Она тихо молилась — беззвучно, но яростно, умоляя Бога оградить ее от этого зла, от всякого зла— и все время в ее сознании бешено бился один и тот же вопрос: Почему?.. Ну почему? Почему?
Стефани напряженно прислушивалась.
Она слышала звук собственного дыхания, возвращаемый микрофоном. И потом вдруг по всему телу — рукам, спине, бедрам — побежали мурашки.
Что-то было не так. Она чувствовала это. Она не могла разобрать ни слова из того, что говорила Винетт, но у нее было ощущение, что мерзкая змея опасности ползет прямо по телефонному проводу. Она шипела и высовывала свой гадкий язык.
— Мисс Джонс? — закричала Стефани в трубку. — Если вы меня слышите, скажите, где вы находитесь. Пожалуйста! Я вызову помощь!
Но в трубке гудела зловещая тишина.
Дух стоял позади нее, не обращая внимания на звуки, долетавшие из телефонной трубки.
Винетт сидела на стуле с высокой прямой спинкой, принесенном из спальни. Левый рукав был закатан, а трясущаяся рука лежала на столике в положении, хорошо известном всем наркоманам.
Всхлипывая, пытаясь сквозь пелену слез разглядеть, что делает, она возилась со жгутом, один конец которого был зажат между зубами, а другой находился в правой руке. Она затягивала жгут вокруг левого запястья. Пыталась найти вену на кисти, потому что вены предплечья были изувечены за время ее многолетнего «сидения на игле» — до того как она обрела Господа.
— Ну? — свистящим шепотом спрашивал Дух, стоявший позади нее. — Ну что ты возишься? — Она почувствовала, как глушитель пистолета ткнулся ей в затылок. — Ждешь, пока я тебе башку на куски разнесу? Такой смерти хочешь?
Винетт с отчаянием помотала головой. Она заторопилась, еще туже затягивая жгут, останавливая кровообращение.
На кисти рельефно обозначились вены.
Капли пота и слез, скатываясь с лица, падали на ее руку. Это было самое трудное из того, что ей приходилось делать за всю свою жизнь. Это было даже труднее, чем ломка. Потому что когда она соскочила с наркотиков, она поклялась Господу, что больше никогда не притронется к ним.
«Но сейчас у меня нет другого выхода, —говорила она себе. — Если Господь смотрит сейчас сюда и видит этот пистолет, приставленный к моей голове, он поймет. Я знаю, что поймет. У меня нет выбора…»
— Теперь бери иглу!
Винетт сглотнула. Она протянула руку, как будто ее заставляли дотронуться до змеи, и трясущимися пальцами взяла шприц. Длинная тонкая игла поблескивала в электрическом свете. Пластиковая трубочка шприца была наполнена… лучше и не спрашивать, она не желала знать, что там, в этой трубочке.
Она вдруг услышала звуки, доносившиеся с другого конца комнаты, и повернулась в ту сторону. Трубка все еще лежала на столике! Винетт совсем забыла о ней. Если бы сейчас…
— Забудь об этом. Давай-ка, милашка, уколись, сразу воспаришь. Ты знаешь, что я хочу сказать.
Винетт заставляла себя сжимать и разжимать кулак на левой руке, чтобы вены выступили сильнее.
— Давай, колись.
— П-пожалуйста, — Винетт обернулась и подняла глаза, в них была мольба. — Я не употребляю наркотиков!
Дух ухмыльнулся.
— По твоим рукам этого не скажешь.
— Это было давно! Я завязала!
Из телефонной трубки опять донесся шум.
— Теперь давай. Пора, — спокойно сказал Дух.
Глядя в безжалостные, без тени сострадания глаза Духа, Винетт колебалась. Прикусив губу, она снова взглянула на свою руку и нерешительно направила в свою сторону иглу. А что если… если… использовать шприц как оружие?Краем глаза она взглянула на Духа.
— Даже и не думай об этом, милашка!
И тогда Винетт сдалась. Она закрыла глаза, мысленно вознося молитвы Господу. Когда она открыла их, в них появилось выражение спокойной силы. Наклонив голову, она тихо сказала:
— Прости меня, Господи.
Перед глазами встал образ Джованды.
— Я люблю тебя, Джованда, дорогая, — прошептала она.
С достоинством выпрямившись, Винетт воткнула иглу в вену и нажала на поршень.
Эффект был мгновенным. Винетт показалось, что ей еще никогда не было так хорошо-оооо… Она облегченно вздохнула, внезапно почувствовав, как на нее наваливается сон… все сильнее и сильнее… она даже не может вытащить иглу. Дыхание ее замедлилось, игла так и осталась в руке. Винетт медленно огляделась по сторонам и упала со стула.
Она лежала на ковре. С открытыми глазами. С закрытым ртом. С начинающими синеть губами.
Во время падения игла сломалась, и теперь только половинка ее торчала из вены.
— Сладких тебе снов, милочка. — Дух наклонился, проверяя пульс на шее Винетт.
Винетт была мертва.
Из телефонной трубки по-прежнему доносились крики.
Выпрямившись, Дух подошел к телефону и взял трубку. Послушав несколько мгновений крики Стефани, он улыбнулся и положил трубку на аппарат. Вытащив красную розу из вазочки на столе, он вложил ее в руку Винетт.
«Так, пора сматываться».
В доме Осборна Стефани держала в руках онемевшую телефонную трубку.
17 Нью-Йорк
На следующий день Стефани с Уальдо вернулись на Горацио-стрит. Стефани захлопнула за собой входную дверь, сильно толкнув ее ягодицами, и с огромной клеткой в руках проследовала в гостиную. Там она поставила клетку на столик около винтовой лестницы и сдернула с нее покрывало.
— Ну вот мы и дома! — провозгласила она.
Уальдо наклонил голову вбок и уставился на нее одним глазом.
— Уальдо! — проскрипел он, разгуливая по деревянной жердочке. — Уальдо хочет крекер!
— Ага, прибыл недостающий ингредиент для изысканнейшего блюда, — раздался сверху знакомый голос. — Его хорошо подавать с великолепным гарниром из стеблей лотоса, грибов и особым рыбным соусом!
Закинув голову, Стефани посмотрела вверх.
— Фам! Что ты здесь делаешь? — удивленно спросила она. — Тебе надо заниматься! Я думала, у тебя завтра экзамен на гражданство.
С видом оскорбленного достоинства Фам спускался по винтовой лестнице.
— Я делаю то же, что всегда делал в этот день недели. Пытаюсь приспособить вашу квартиру для жилья. Ой, пыль! — Проведя указательным пальцем по перилам, Фам поднес его к глазам.
— Ты же знаешь, что сегодня тебе вовсе не обязательно этим заниматься, — заметила Стефани. — Иди домой и готовься к экзамену.
— Я и так готовлюсь, — Фам вытащил из кармана пачку карточек и протянул Стефани. — Вот. Задавайте любой вопрос.
Стефани взяла карточки, перемешала их и выбрала одну.
— Хорошо. Кто был двадцать восьмым президентом США?
Ответ последовал незамедлительно.
— Вуди Вильсон.
Она рассмеялась — впервые за эти дни. Он покраснел.
— Фам ответил неправильно? — спросил он смущенно.
— Нет-нет, — быстро ответила Стефани. — «Вуди» — уменьшительная форма от «Вудро».
— И что тут смешного?
— Это трудно объяснить. — Неожиданно Стефани нахмурилась. — Ты не знаешь, сколько времени? Я проспала и так торопилась, что забыла надеть часы.
Фам взглянул на свои часы, которые он носил на внутренней стороне запястья.
— Без одной минуты двенадцать.
— Двенадцать! — воскликнула Стефани. — Я опаздываю!
Обед с Аланом Пеппербергом был назначен на… ну, не двенадцать ровно, но… около полудня. Если она не поспешит, то заставит его ждать.
— Мне надо бежать, Фам! — проговорила она быстро. — Слушай, сделай одолжение, наполни водой поилку Уальдо.
Фам с подозрением воззрился на клетку.
— Вы знаете, эта птица меня не любит. Она все время клюет мне пальцы, если я протягиваю руку.
— Пожалуйста! Мне действительно надо бежать.
— Ладно, налью ей воды, — с неохотой пообещал Фам.
— Ты просто ангел, — Стефани поцеловала Фама в щеку. — Ладно, я помчалась. Пока. И давай, занимайся.
Через десять минут она вбежала в бистро «На уголке». Остановившись в дверях, осмотрела зал. За столиками, расставленными вдоль окон в длинном зале, сидели по двое, по трое и четверо. Ни за одним она не заметила мужчины, сидевшего в одиночестве. Она перевела взгляд на затылки мужчин, расположившихся у стойки бара.
Ее заметил бармен и махнул ей рукой.
— Стеф, вас кто-то ждет в задней комнате, — проскрипел он, указывая на дверь. — Последний столик слева.
Она улыбнулась.
— Спасибо, Джер.
Стефани направилась во второй зал. Очевидно, Алан Пепперберг считал, что осмотрительность является важнейшей составляющей доблести. Либо он пришел задолго до назначенного времени, либо применил какую-нибудь хитрость, чтобы заполучить самое уединенное место во всем бистро.
Он сидел за столиком, отгороженным от остального помещения перегородкой из черной крашеной фанеры, отвернувшись от зала и глядя в давно не мытое окно, выходившее на Джейн-стрит. Рядом с ним стоял стакан с каким-то напитком.
— Мистер Пепперберг? — спросила Стефани, подходя к нему сзади.
Вздрогнув, он обернулся. Затем, не выпуская из пальцев сигарету и опершись руками о стол, он неловко привстал.
Стефани, с ее наметанным журналистским глазом, было достаточно одной секунды, чтобы оценить его. Он был значительно моложе, чем она ожидала, — двадцать с небольшим. Худой, с чуть безумным взглядом пронзительных голубых глаз, с большим адамовым яблоком. Типичный житель центра. Шесть золотых бусинок в ушах плюс в левом ухе серьга в виде меча. Но одет он был прилично, одежда не выглядела потрепанной. Да, она ожидала увидеть совершенно другого человека. В нем определенно чувствовалась творческая жилка — это ей было абсолютно ясно, как и то, что этот вид панка был результатом целенаправленных усилий.