Мужчина спас ее. Он каким-то образом исцелил сбитого оленя, а потом зашил ее рану на ноге. Этот человек был необычайно привлекателен какой-то странной красотой. Высокий и широкоплечий, он походил на великана-фермера, чем очень отличался от всех известных ей мужчин.
А теперь, покорившись усталости, вызванной сменой часовых поясов, переутомлением и травмой, она нежилась в удобной постели гостевой комнаты в его доме.
Плюшевый медвежонок зевнул и потянулся.
София вскрикнула и соскочила с кровати, прижимая одеяло к груди. Колено отозвалось болью, но она не обратила на это внимания, молча взирая на меховую форму на кровати.
— Боже мой, — прошептала она, поддаваясь панике. — Боже мой.
Обычно женщина не отличалась косноязычием, но сейчас все, на что она была способна, — это стоять и смотреть. Отдернув занавески и впустив в комнату тусклый свет зимнего дня, она уразумела, что к чему.
— Так это щенок. Я спала со щенком.
Песик воззрился на нее, ничуть не смущенный ее странным поведением. Он помахивал хвостом и несколько раз негромко тявкнул, чем очень напомнил Софии заводную игрушку.
Женщине никогда не приходилось иметь дела со щенками. Собаки у нее не было, потому что она растила детей на Манхэттене, который являлся совершенно неподходящим местом для домашних животных.
Щенок подошел к краю кровати и с опаской посмотрел на пол, затем — с тревогой — на Софию.
— Прыгай, — сказала она, — здесь невысоко.
Песик топтался на месте, затем снова гавкнул.
— Ты же как-то забрался на кровать, значит, сумеешь и спрыгнуть обратно.
Щенок протяжно завыл.
— О, — произнесла София, испытывая странный прилив жалости к животному.
Она протянула щенку руку, и он осторожно ее обнюхал, одобрительно лизнул розовым язычком и заскулил. София неловко сгребла песика в охапку, держа его на вытянутых руках. Он стал изгибаться, и женщина прижала его к груди, чтобы не уронить. Шерсть у щенка была желтовато-коричневой, как у цыпленка. От него приятно пахло молоком, и он энергично извивался, норовя лизнуть Софию в лицо, а потом прильнул к ее плечу, как новорожденный младенец.
— Итак, это щенок, — прошептала женщина, потершись губами о его бархатистое ушко. — И как же я все это время жила без щенка?
Как и все дети, Макс и Дэзи просили Софию завести собаку, с наивной непосредственностью поддерживая свою просьбу тем, что у всех их друзей есть четвероногие любимцы. Женщина же резонно возражала, что в других семьях наверняка есть специально нанятый работник для выгула собаки или мама не работает. София объяснила детям, что жестоко держать животное целый день взаперти, предлагая им лишь строго контролируемые походы в специально предназначенные для выгула собак парки, где, кстати, необходимо убирать экскременты за своим питомцем. Неужели Дэзи и Макс с радостью станут выгуливать щенка в любую погоду, даже в дождь, и убирать за ним? Эти аргументы свели на нет просьбы детей завести собаку.
— Макс и Дэзи, — вслух произнесла женщина, опуская щенка на пол и хватая свой мобильный телефон. Она уже начала набирать номер, когда взгляд ее упал на циферблат часов — 6:47 утра. Для звонков еще не время. Отложив трубку, София посмотрела на себя в зеркало за дверью.
— Мило, — пробормотала она. — Я — новое воплощение Бланш Дюбуа.[25]
Такой эффект создавался благодаря ее ночной сорочке и ее взъерошенному виду, и немудрено, она только что встала с постели. После беспокойной ночи даже сорочка от «Диора» выглядела дешевой тряпкой. И весьма откровенной тряпкой. Обычно тщательно уложенные в салоне волосы Софии сейчас пребывали в полном беспорядке, а глаза все еще были замутнены сном. Что касается сорочки, то София питала тайную страсть к откровенным ночным одежкам и без зазрения совести потакала этому своему капризу.
Она покупала их не для того, чтобы произвести впечатление на мужчину. С Грегом она познакомилась, еще учась в колледже, а студенты, как правило, очень любят девушек с большой грудью, и не важно, во что они одеты — в старенькую футболку или в платье от-кутюр. Софии нравилось ощущать деликатное прикосновение шелка и кружева к своей коже. Ночные сорочки стали для нее последним бастионом женственности и молодости. Если она начнет покупать фланелевое белье в духе ее бабушки, то это будет равносильно поражению.
Софии совсем не улыбалось раньше времени записывать себя в старушки.
Но, святые небеса, как же холодно! Дом был старый, с высокими потолками и плетеными ковриками на деревянном полу. Дрожа всем телом, она оглядела старомодную спальню с выцветшим лоскутным одеялом на кровати, мраморным столиком для умывальных принадлежностей и хлопчатобумажными занавесками на окнах с рисунком из цветов и птиц. Вся обстановка комнаты указывала на то, что ею давно никто не пользовался, о чем свидетельствовал и едва уловимый запах кедра, исходивший от простыней.
София привезла с собой изысканный кашемировый халат, но он остался в другой сумке, запертой в багажнике взятой напрокат машины, вместе с тапочками. Критически осмотрев свои сапоги, женщина заметила, что на одном из них осталась запекшаяся кровь. Как могла, она оттерла ее влажной салфеткой и обулась. Ее сапоги на высоких каблуках в сочетании с откровенной ночной сорочкой придавали ей потрясающе разнузданный вид.
«Не хватает лишь кнута и наручников, — подумала она, — и вот вам готовая госпожа ваших эротических фантазий». На кресле-качалке София заметила вязаную шаль ручной работы и поспешно укуталась в нее.
Щенок тявкнул и сделал лужу.
— Ох, ради всего святого! — София воззрилась на стремительно распространяющееся пятно на плетенном коврике у двери. Теперь она отчетливо вспомнила причину, по которой не любила собак. Она осторожно свернула испорченный коврик и, держа его на весу, стала спускаться вниз по лестнице вдоль стены, заклеенной выцветшими розовыми обоями. Песик преданно следовал за ней, как утенок за мамой-уткой, перескакивая со ступеньки на ступеньку и едва не свалившись у основания лестницы. Он не ушибся и продолжал внимательно смотреть на Софию. Несмотря на испорченный коврик, она не смогла сдержать улыбки. В действительности она сама виновата в случившемся. Этот песик еще совсем малыш, и мочевой пузырь у него крошечный. Ей бы следовало вывести щенка на улицу, как только она проснулась.
София миновала гостиную с полами из твердых пород древесины, направляясь на кухню, откуда доносился упоительный аромат свежесваренного кофе.
К кухне примыкала кладовая, окна которой выходили на бескрайние заснеженные поля.
— Доброе утро, — произнес глубокий жизнерадостный голос.
Ной Шепард вошел в дом через заднюю дверь. Плечи его были засыпаны снегом.
София чуть не выронила коврик.
— Ох! Я… э-э-э… — Глядя на него, она лишилась дара речи.
Мужчина, облаченный в короткую двубортную куртку из плотной шерстяной ткани в клетку, выцветшие джинсы и теплые непромокаемые ботинки, показался ей персонажем книги о благородном лесорубе. Или переодетым принцем. «Я попала в сказку», — подумала София.
Судя по выражению лица Ноя, которое можно было читать как открытую книгу, он думал о ней что-то совершенно иное. Он окинул взглядом ее полупрозрачную сорочку, заставив Софию плотнее запахнуть на груди шаль. Затем Ной посмотрел на ее ноги, не скрытые короткой сорочкой. Даже с наложенной на колено повязкой благодаря сапогам она, должно быть, выглядела как стриптизерша, готовая к танцам на шесте. Пристальный взгляд Ноя напоминал взгляд подростка и лишь подтверждал непреложную истину — не родился еще мужчина, которому не нравилась бы стриптизерша на шесте.
Наконец София обрела дар речи и нарушила неловкое молчание:
— Щенок обмочил коврик.
— Позвольте мне его забрать.
Он протянул за ковриком руку в перчатке и скрылся в кладовой. Мгновение спустя оттуда донесся звук работающей стиральной машины. София мыла руки над раковиной, когда Ной вернулся.
— Полагаю, вы уже познакомились с Опал, — произнес он. — Я называю ее Опал.
Так это девочка, подумала София.
— Почему именно Опал?
— Представления не имею. Разве, выбирая имя, я должен был искать в этом какой-то скрытый смысл?
— Думаю, нет. Так она новый жилец в вашем доме?
— Временный, — ответил Ной. — Она появилась на свет в большом помете, но мать отвергла ее.
— Это ужасно, — печально произнесла София.
— Такое иногда случается. Я выкармливал ее из бутылочки.
— Вы шутите!
— О бутылочном кормлении? — Он пожал плечами и принялся мыть в раковине посуду. — Мне часто приходится так делать. А вас это шокирует?
— Я никогда прежде не встречала человека, который выкармливал бы животных из бутылочки, — призналась она.
— Вот, только что отнял Опал от груди. — Как будто в подтверждение его слов щенок отыскал на полу свою миску из нержавеющей стали и принялся деловито поглощать корм.
София никогда прежде не слышала слов «отнимать от груди», исходящих из уст мужчины.
— Кажется, она неплохо справляется.
Ной кивнул.
— Моя следующая задача — найти ей хозяина.
— Она спала со мной ночью.
Ее слова, похоже, возбудили его любопытство, потому что он снова воззрился на нее с неослабевающим, почти подростковым интересом. София почувствовала себя обнаженной и в то же время необычайно бесстыдной. Драматичный развод и его последствия привели к тому, что женственность ее превратилась в защитную броню, которая сейчас таяла под жарким взглядом Ноя. Возраст тридцать девять лет и приближающееся сорокалетие — малоприятная пора жизни, поэтому откровенное внимание Ноя Шепарда заставило Софию уверовать в собственное могущество.
По крайней мере, в данный момент.
Женщина поправила шаль и прочистила горло, решая про себя, объяснить ли хозяину, почему она одета столь неподходящим образом, или предоставить ему возможность думать все, что душе угодно.
— Благодарю вас за прошлую ночь, — произнесла она, слишком поздно осознав, что ее слова можно истолковать двояко.
— Рад был помочь, — ответил Ной глубоким чувственным голосом, также уловив двойной контекст.
София почувствовала, как щеки ее заливает жаркий румянец.
— Как бы то ни было, я сейчас пойду оденусь и уеду, чтобы не причинять вам еще большее беспокойство.
На лице Ноя расцвела сексуальная улыбка, при виде которой София вновь ощутила себя юной и глупой.
— Вы вовсе не причиняете мне беспокойства, — возразил он.
— Да, но мне еще нужно сделать много дел…
Ной выглянул в окно, за которым расстилалась безбрежная снежная равнина, искорками поблескивающая в солнечных лучах.
— И что же это за дела?
Ной представить себе не мог, как непросто ей было ответить на этот вопрос.
«Переосмысление собственной жизни, например, — подумала женщина. — Воссоединение с детьми. Переоценка видения мира. Искупление ошибок прошлого. Это для начала».
Ной взирал на нее так пристально, что Софии захотелось ему все рассказать. Но нет, сначала она должна была сама во всем разобраться, план ее был слишком хрупок и нуждался в защите от людского скептицизма. Ее коллеги в Международном суде считали ее поступок шагом умалишенной, и сейчас ей меньше всего хотелось изливать душу перед незнакомым человеком.
— Прежде всего мне нужно позвонить сыну и дочери, дать им знать о моем прибытии.
Ной кивком указал на телефонный аппарат на стене:
— Воспользуйтесь моим телефоном. Должен вас, однако, разочаровать, дороги еще не расчистили. Этот снегопад вызван озерным эффектом, и он еще не закончился. Школа округа объявила выходной, и большая часть трасс, включая и ту, что ведет сюда, все еще закрыта для проезда частного транспорта, поэтому я не стал бы слишком рассчитывать на то, чтобы куда-то добраться.
— Полагаю, с погодой спорить бесполезно. — София почувствовала приступ беспокойства. Макс и Дэзи знали, что она прилетает, но считали, что это обычный кратковременный визит. Женщина представления не имела, какова будет реакция детей, когда она все им объяснит. В действительности она сама не до конца представляла, что им сказать. Беллами, семья бывшего мужа Софии, занимали в Авалоне господствующее положение. Многие поколения Беллами родились и умерли на этой земле, в то время как сама София всегда будет считаться здесь чужой, пришлой. Внезапно она остро ощутила собственное одиночество.
— Прежде всего мне нужно собраться, — малодушно произнесла она.
— Ладно, — легко согласился Ной. — Как ваше колено? Вероятно, мне следует его осмотреть.
«Разве он уже это не сделал?» — подумала женщина, подавляя смешок.
— Нет необходимости. Я в порядке. Повязку не снимала, но боли, зуда или иных неприятных симптомов я не чувствую.
— Вам следует принять антибиотик.
— Снова пилюли для ротвейлера? — Женщина пожала плечами. — Конечно, почему нет? Это может подождать до тех пор, пока я оденусь?
— Глядя на вашу сорочку, я испытываю огромное желание сказать «нет». — Ной улыбнулся, и вместо того, чтобы оскорбиться, София чуть не улыбнулась в ответ. — Я серьезно, — продолжил он. — Вам нужно позавтракать, чтобы антибиотик не вызвал расстройства желудка.
Она кивнула.
— Послушайте, — произнесла она, — мне очень жаль, что вчера я запаниковала, увидев кровь.
— Не о чем волноваться. Многие люди не выносят вида крови.
Софии очень хотелось рассказать ему больше, поведать, что от вида и запаха крови она вновь испытала сильнейший прилив ужаса и даже забыла на мгновение, где находится. Все же она ничего не сообщила Ною. Здесь, в мирной покрытой снегом местности, было очень сложно представить жестокость и хаос, свидетелем которых ей довелось стать. Ной, вероятно, решит, что она все придумала.
— Мне нужны мои вещи. Они все еще в багажнике машины, которую я взяла напрокат?
— Я схожу за ними и принесу в вашу комнату.
— Я могу сходить и сама.
— Только не с больным коленом. Я сам все сделаю.
— Ну что ж, спасибо.
Произнеся это, София вышла из кухни и поспешила подняться наверх по ступеням. Она позвонила сначала Дэзи, затем Максу, и в обоих случаях ее сразу переключали на голосовую почту. Женщина положила трубку, не оставив никакого сообщения. Без сомнения, дети решили, что из-за снежной бури она задержится в Нью-Йорке.
Ванная комната на втором этаже была не лишена старомодного очарования. Этому способствовала винтажная система освещения и краны. София наполнила глубокую ванну на когтистых львиных лапах горячей водой и с благодарностью в нее погрузилась. Забинтованное колено она перекинула через бортик, чтобы не замочить, и положила на глаза влажную ткань.
Было очень странно не иметь четкого расписания дел на день. Софии никогда прежде не приходилось сталкиваться с тем, чтобы ей нечем было заняться. С тех пор как на свет появился ее первый ребенок, она убеждала себя, что может получить все — брак, семью, карьеру и успех, — и не давала себе ни единой поблажки, не делала ни одной остановки.
Потребовалась группа террористов, чтобы добиться того, чего никому прежде сделать не удавалось, — заставить Софию устроить себе передышку. Это было очень печально.
Используя психологические приемы, которым научилась во время восстановительной терапии после инцидента, женщина направила свои мысли в иное русло, подальше от планирования, оценивания, сожаления и всего прочего, что могло бы ей помешать насладиться красотой момента. Однако искусство полного освобождения разума от мыслей ей еще только предстояло постичь. Пока подобная практика не казалась ей правильной и была сродни добровольному уничтожению мозга. София сконцентрировалась на настоящем моменте — здесь и сейчас.
Прямо сейчас она не могла не думать о таинственном незнакомце, пришедшем ей на выручку. Ной Шепард, ветеринар. Он совершенно соответствовал своему большому, беспорядочно обставленному дому. Одного его нежного исцеляющего прикосновения в трудный момент оказалось довольно, чтобы завоевать ее безграничное доверие. Женщина и сама не понимала, как это случилось. Возможно, причина тому — медвежья сила Ноя или его умение не демонстрировать ее, а возможно, озабоченное выражение, которое появилось тогда на его лице — необычайно мужественном лице, с квадратной челюстью, поросшей редкой щетиной, будто высеченными резцом скульптора скулами и теплой улыбкой.