Разве могла она выдержать роды, не доносив ребенка оставшиеся два месяца и еще не оправившись после такой тяжелой болезни? Это казалось невозможным.
Возле ее изголовья стоял Альфонсо.
– Не расстраивайся, дорогой, – сказала она. – Если я умру, ты еще женишься… у тебя будут дети от другой женщины.
– Не говори о смерти! – воскликнул Альфонсо. – Тебе нужно выжить! Я… я люблю тебя, Лукреция.
Она уже не слышала его слов. По ее лбу катились крупные капли пота, схватки участились. Вскоре на свет появился ребенок – девочка. Она родилась мертвой.
Наутро Чезаре снова прискакал в замок. С его появлением воспрянули надежды – все уже верили в его сверхъестественные силы и ждали от него еще одного чуда.
У дверей в комнату Лукреции его встретили Эркюль и Альфонсо.
– Умоляю вас, – воскликнул Альфонсо, – спасите мою супругу! Мы все только на вас и уповаем.
Когда Чезаре приблизился к постели Лукреции, ее тусклый взгляд немного просветлел. Она узнала его, хотя до этого не замечала ни одного человека, кто бы ни подходил к ней.
Он встал на колени и обнял ее. Затем попросил оставить их наедине. Ему подчинились, а через некоторое время он позвал лекарей и велел пустить сестре кровь.
– Не надо, – простонала Лукреция. – Я устала от лекарств. Дайте мне отдохнуть.
Чезаре укоризненным тоном произнес что–то по–валенсийски и подал знак лекарям.
Они поставили пиявки. Когда кровь слили в небольшую серебряную чашу, Чезаре снова что–то произнес. И хотя никто не понял его слов, было ясно – сказал что–то смешное, потому что Лукреция вдруг засмеялась. Люди, стоявшие в комнате, переглянулись. Всего несколько мгновений назад они и подумать не могли, что когда–нибудь снова услышат смех Лукреции.
Глава 7
БЕДА
Когда Лукреция поправилась, ее снова стал посещать Строцци. Он разговаривал с ней о поэзии и читал стихи, а те зачастую оказывались сочинениями его приятеля, знаменитого венецианского поэта Пьетро Бембо.
– Мой бедный Бембо, – сказал однажды Строцци. – Он уединился на моей вилле в Остеллато и дни напролет проводит за письменным столом. Сейчас у него много работы. Впрочем, о вас он говорит довольно часто.
– Должно быть, это потому, что вы часто рассказываете ему обо мне.
– Угадали. Но могу я иначе? Почти все мои мысли заняты вами.
– Дорогой Эркюль, дружба с вами очень много значит для меня. Вы помогли мне по–новому взглянуть на жизнь.
– Кое–кому не нравятся мои слишком частые визиты к вам.
– Да, у меня здесь довольно много врагов… и завистников.
– Я знаю одного из них – он завидует больше, чем другие. Не догадываетесь, кто? По лицу вижу, что – нет. Это все тот же Пьетро Бембо. Я должен кое в чем признаться. Те стихи, которые я сегодня читал, – они посвящены вам.
– Но он никогда не видел меня! Как же ему удаются такие замечательные стихи?
– Я рассказывал ему так много, что теперь он ясно представляет вас. Если вы приедете к нему – он узнает вас с первого взгляда.
– Вот уж не поверю!
Эркюль Строцци лукаво улыбнулся.
– Хотите проверить?
– Пригласить его в Феррару?!
– Нет, в Ферраре вас всякий узнает. Я предлагаю навестить его в Остеллато.
– Но как я смогу это сделать?
– Очень просто. Небольшое путешествие по реке. Вилла моя – чудесный, уютный уголок. Почему бы вам не прокатиться на барке? То–то он удивится!
Лукреция засмеялась.
– Любопытно было бы повидать нашего поэта, – сказала она и внимательно посмотрела на Строцци. – По–моему, вам не терпится доставить мне такое удовольствие.
Строцци улыбнулся. Его приятель слыл поклонником платонической любви. Эркюлю тоже было бы любопытно увидеть их вместе.
Уставший от своих многочисленных поклонников и поклонниц, утомленный бременем собственной славы, Пьетро Бембо наслаждался тишиной и покоем на вилле, которую ему любезно предоставил его добрый приятель Эркюль Строцци.
Одиночество его не угнетало, и он ждал приезда Эркюля, чтобы попросить разрешения пожить в Остеллато еще две–три недели.
Пьетро отдыхал в тени и вспоминал родную Венецию, как вдруг услышал чьи–то голоса и женский смех. Звуки доносились с реки – должно быть, проплывала какая–нибудь барка. Пьетро поморщился. Он не любил шумных компаний и не стал выходить на берег – потому–то и вздрогнул от неожиданности, когда увидел женщину в белом парчовом платье, шедшую в его сторону. Ее золотистые волосы развевались на ветру.
Подойдя, она проговорила:
– Добрый день, поэт. Вы меня знаете?
Он улыбнулся, а затем встал на одно колено и поцеловал ее руку.
– Вас невозможно с кем–нибудь спутать, герцогиня.
– Строцци читал мне ваши стихи. Они мне понравились, и я не смогла отказать себе в удовольствии посмотреть на вас.
– Вы приехали с друзьями?
– С несколькими служанками и двумя–тремя слугами. Они остались на барке.
– Значит, свиту вы не взяли? Очень рад. Я люблю простые манеры.
– Знаю. Строцци мне говорил.
– И много он говорил обо мне?
– Настолько много, что сейчас я не могу поверить, что в первый раз вижу вас. А еще я знаю вас по вашим творениям.
– Простите, вы так ошеломили меня своим появлением, что я забыл обо всех законах гостеприимства. Не желаете освежиться?
– Кубок вина, если можно.
Он хлопнул в ладоши и велел слуге сходить в винный погреб. Затем они расположились за столиком, стоявшим в тени, и заговорили о поэзии.
Она очаровала его. В ней не было ничего такого, что заставило бы вспомнить о дурной славе, окружавшей ее. И сейчас, после перенесенной болезни, она казалась еще более хрупкой, чем обычно. А может быть, такой она выглядела на фоне всего, что приписывали семье Борджа.
Расставаясь с ней, он еще раз вспомнил своего доброго приятеля Эркюля Строцци. Уж не хотел ли тот испытать твердость его платонических убеждений?
Вскоре Пьетро Бембо приехал в Феррару и стал частым гостем в комнатках на балконе замка. Знаменитый на всю Италию, он одним своим присутствием привлекал внимание к вечерам, которые устраивала Лукреция. Он же не придавал большого значения ажиотажу, вызванному его приездом. К поклонению соотечественников Пьетро привык довольно давно, и сейчас его занимало другое. Дело в том, что он искренне верил в силу великого учения Платона, но впервые встретил женщину, казавшуюся достойной его эстетических воззрений. Ему хотелось предаться духовному общению с ней, насладиться их интеллектуальной близостью.
Лукреция понимала его и тоже желала испытать те возвышенные чувства, о которых так много читала в книгах и слышала от своего поклонника Эркюля Строцци. Она устала от прежних любовных связей. И ей нужно было найти средство, помогающее забыть дикий нрав ее супруга.
Строцци с удовольствием наблюдал за ними. Все происходило так, как он предполагал. Он свел их и теперь мог себе сказать: я помог им встретить друг друга, и я не ошибся в них. Интересно посмотреть, сколько будет длиться эта чистая, целомудренная дружба – скоро ли страсть возьмет верх и сбросит их с заоблачных высот, толкнув к земным наслаждениям. Двое красивых, чувственных людей, размышлял Строцци, – долго ли они будут своими разговорами заглушать зов плоти?
Дни, когда Лукреция готовилась расстаться с жизнью, были нелегкими и для Ипполита. Папа не делал секрета из своих подозрений, касавшихся семьи Эсте. Герцога тот ругал даже в присутствии Ипполита – явно хотел сорвать на нем свой гнев.
– Я начинаю сомневаться, – зловещим голосом сказал он однажды, – что в Ферраре к моей дочери относятся с должным уважением.
Услышав эти слова, Ипполит содрогнулся. Он не был трусом, но методы, с помощью которых Борджа избавлялись от своих врагов, кого угодно заставили бы трепетать от ужаса. Порошок со звучным названием кантарелла вовсе не относился к числу чьих–то досужих выдумок – слишком уж многие попробовали его за столом у Александра. Другие просто исчезали, и о них больше не было никаких известий. Третьих находили в Тибре. Недаром же остряки говорили, что Александр и впрямь шел по стопам Святого Петра – если судить по тому, что его следы всегда вели в сторону реки, протекавшей под семью римскими холмами. Правда, преемник библейского апостола ловил не рыбу, а людей.
Санча, любовница Ипполита, тревожилась не меньше, чем он.
– Если Лукреция умрет, тебе нельзя будет и часу оставаться в Риме, – говорила она.
– Какая им польза от моей смерти? – спросил он как–то раз. – Разве сможет она вернуть Лукрецию?
Санча пристально посмотрела на своего любовника.
– Если Лукреция умрет, – сказала она, – то семью Борджа уже никто не будет величать Пасущимся Быком, что изображен на их гербе. Уверяю тебя, на его месте окажется обезумевший от собственной ярости бык – и даже сам дьявол не защитит того человека, который случайно очутится на пути этого животного.
– Папа достаточно благоразумен. Он увидит, что моя гибель ему ничего не даст.
– Неужели ты ничего не знаешь об отношениях в их семье? Они ненормальны, говорю тебе – ненормальны! А сами эти люди – неразлучная троица… порочная, если угодно, но все равно неразлучная. Ты их почти не видел вместе и не можешь понять моих слов.
– Сдается мне, – легкомысленно заметил Ипполит, – ты устала от своего любовника и желала бы, чтобы он поскорее уехал из Рима, тогда ты смогла бы проводить время с другими.
– Дорогой мой, твое присутствие не помешало бы мне проводить время с другими.
– И не мешает, – улыбнулся он. Она засмеялась.
– Ты не настолько уникален, чтобы удовлетворить меня в одиночку. Но ты пришелся мне по душе, мой юный кардинал. Вот почему я предупреждаю тебя. Будь готов бежать отсюда.
Он редко воспринимал ее всерьез и не собирался следовать ее совету. К тому же вскоре из Феррары пришло сообщение о выздоровлении Лукреции.
Однако от его напускного благодушия не осталось и следа, когда в Рим вернулся Чезаре.
Ипполит был у Санчи, когда тот зашел к ней. Ситуация сложилась очень напряженная, и Санча, беззаботно болтавшая со своими двумя любовниками, превосходно это осознавала.
Ее он покинул вместе с Чезаре. Не из трусости. Просто ему не хотелось оставаться после ухода человека, с которым у него когда–то складывались приятельские отношения. Во всяком случае, так он говорил себе.
Несколько часов спустя Санча послала за ним, а когда он вновь появился, пылко обняла его.
– Ипполит, мой дорогой кардинал, – сказала она, – я буду тосковать без тебя, но тебе необходимо срочно исчезнуть из Рима.
– Но почему? – спросил Ипполит.
– Потому что я люблю твое красивое тело и не хочу, чтобы его разлучили с душой. Возьми с собой двух–трех надежных друзей и немедленно скачите прочь из Рима. Может быть, ты успеешь укрыться в Ферраре.
– От кого?
– Не трать времени на ненужные расспросы. Ты знаешь, от кого. Он уже не церемонится со своими жертвами, как раньше, – просто отдает приказ… и человека, который досаждал ему, больше нет в живых.
– Я ему ничем не досадил.
– Ты был моим любовником. А Чезаре не всегда нравятся мои увлечения.
Ипполит молча смотрел на нее.
– Ипполит! – закричала она. – Безмозглый кретин! Беги… беги, пока не поздно. Передай от меня привет Лукреции. Скажи, что я скучаю по ней. Но не мешкай ни минуты! Говорю тебе, твоя жизнь в опасности.
Ипполит вышел от нее и в двух кварталах от дома Санчи встретил своего грума и двух оруженосцев. Поджидая его, все трое заметно нервничали. С приездом Чезаре в Риме многие потеряли покой – а те, кто имел хоть какое–нибудь основание считать себя провинившимся перед ним, дрожали от страха.
Через час Ипполит уже скакал прочь из Рима.
Ожидания Эркюля Строцци оправдались через три месяца после выздоровления Лукреции.
Альфонсо в это время инспектировал военные укрепления на границе Феррары; Ипполита, недавно вернувшегося из Рима, старый герцог не отпускал от себя ни на шаг; Юлий всюду следовал за Лукрецией, но его интересовала не она, а Анджела.
Вот почему Лукреция воспользовалась приглашением Строцци и посетила его виллу в Меделане – менее удаленную, чем Остеллато, – где незадолго до этого поселился Пьетро Бембо.
Там, среди благоухающих цветников и тенистых садовых беседок, они смогли быть вдвоем, и только вдвоем. Им никто не мешал – Юлий и Анджела вернулись в Феррару, как только увидели встречавшего их Пьетро.
Те чудесные августовские дни они проводили, наслаждаясь сочетанием духовной близости с физической, и Лукреции казалось, что только сейчас она впервые в жизни была по–настоящему счастлива.
Прибыв в Рим, Чезаре объявил, что останется здесь вплоть до торжеств, которыми предстояло отметить двенадцатую годовщину пребывания Александра на папском престоле. На самом деле он покривил душой. Отношения Чезаре с французами были уже не такими теплыми, как прежде – сейчас в итальянской политике все большую роль начинала играть Испания. Она укрепляла свои позиции в южной части Италии, находившейся в руках арагонцев, и поэтому испанский король был заинтересован в приостановлении французского вторжения на юг полуострова.
Собираясь положить конец наступлению армии Луи, испанцы рассчитывали на то, что семья Борджа прервет свой затянувшийся альянс с Францией – как–никак Александр был выходцем из валенсийской провинции и в решающую минуту не мог отвернуться от родины. Разумеется, при таком шатком положении дел Чезаре уже не полагался на помощь французов в защите герцогства Романия, основание которого потребовало от него стольких усилий и жертв.
Это означало, что в ближайшее время ему могло понадобиться немало денег на оборону своих владений. Зная о его нуждах, Александр прибег к испытанному способу – увеличил число своих кардиналов за счет тех, кто был готов дорого заплатить за пурпурную мантию. Таким образом он в короткое время получил прибыль, превысившую сто пятьдесят тысяч дукатов.
Были у него и другие методы сбора денег. В Ватикане уже давно заметили – как только Борджа оказывались в стесненных условиях, так в городе начиналась эпидемия загадочных смертей.
Не удивительно, что в таких обстоятельствах многие богатые люди почувствовали себя очень неуверенно. Кардинала Джиана Баттиста Орсини неожиданно обвинили в покушении на жизнь Папы и заточили в замке Сант–Анджело. Там его подвергли пыткам, но признания так и не вырвали, а могущественный род Орсини пришел в ярость от такого обращения с одним из своих видных представителей.
В этой семье понимали, что именно требовалось Александру и Чезаре, а потому за освобождение кардинала был предложен огромный выкуп. За судьбу Джиана Баттиста переживала и его любовница. Случилось так, что эта женщина обладала жемчужиной, о несметной стоимости которой знала вся Италия. Свое сокровище она решила отдать за жизнь любовника.
Принимая у себя эту красивую женщину, Александр был как всегда галантен.
– Я завидую кардиналу, – сказал он. – Ему принадлежат ваши чувства, а вы владеете уникальной жемчужиной. Ведь вам известна ее стоимость.
– Верните мне его, и она будет ваша.
– Никогда не умел отказывать хорошеньким женщинам, – ответил Папа.
Узнав об отцовском поступке, Чезаре рассвирепел. Его громовой голос был слышен даже за дверями папских апартаментов.
– Он же всем расскажет о том, как его пытали! Опять пойдут слухи. От него нужно было избавиться!
Александр спокойно улыбался.
– Порой мне кажется, что ты не понимаешь своего отца, – пробормотал он.
– Я превосходно понимаю вас! – бушевал Чезаре. – Стоит вам услышать какую–нибудь просьбу из уст симпатичной женщины – и вы уже на все согласны.
– Мы завладели жемчужиной. Не забывай об этом.
– Мы могли бы получить и жемчужину, и его жизнь! Папа удовлетворенно хмыкнул.
– Вижу, мы с тобой мыслим одинаково. Эта очаровательная женщина должна была получить своего любовника – я дал ей слово. Но к тому времени он уже выпил вина из кубка, который поднесли ему в знак примирения с семьей Борджа. Я ведь не обещал, что она увидит его живым. Итак, мы завладели бесценной жемчужиной, а нашей юной подруге достанется труп кардинала.
Вскоре после этого были убиты и другие члены той же семьи – Паоло Орсини и герцог Гравинский. Оба пользовались благосклонностью короля Франции, и Луи пришел в ярость, когда узнал об их гибели. Он написал Папе гневное письмо и потребовал положить конец убийствам его друзей. Волю французского монарха Александр оставил без внимания.