В Йорке нас встретили горячо. Такого бурного восторга лондонцы нам не выражали.
Конечно же, Ричард принес Северу мир, здесь были признаны его достоинства. Он неразрывно связан с Севером, и северяне показывали, что сознают это.
Горожане давно ждали его приезда и в течение нескольких недель готовились к нему, не скупясь. Улицы были увешаны флагами, на всех перекрестках шли представления, мэр, члены муниципалитета, именитые граждане собрались в красочных костюмах для выражения преданности.
Ричард был тронут. Приветствия не являлись платой за выходной день и бесплатное вино, а шли от сердца. Мэр от имени горожан преподнес Ричарду золотую чашу, наполненную золотыми монетами, а мне золотую тарелку с тем же содержимым.
Я редко видела мужа таким довольным.
— Эти люди не притворяются, — сказал он. — Преданность йоркцев не вызывает сомнений: Их чувства искренни. Мы поживем здесь, и, думаю, присвоение титула Эдуарду вполне может состояться в этом городе.
Я облегченно вздохнула. Это означало, что мальчику какое-то время не придется совершать далеких поездок. И поддержала его намерение.
— Надо послать людей в Лондон за необходимыми одеяниями и всем прочим.
— Будет сделано, — ответил Ричард. Горожане обрадовались этой перспективе.
Она сулила еще несколько дней веселья и зрелищ. Мэр устроил пир, на пиру нас развлекали актеры.
Присвоение титула представляло собой пышную церемонию, но мне ее омрачало беспокойство. Я знала, до чего эти церемонии утомительны, и не сводила глаз с Эдуарда. Держался он очень мужественно. К сожалению, я не сумела внушить ему, что винить себя за свою слабость не следует. Что отец любит его так же крепко, как я, но не умеет выразить свою любовь. Нелегко объяснить это десятилетнему мальчику.
Я почувствовала облегчение, когда церемония завершилась. Эдуард не выказывал признаков сильной усталости. Мы вышли из кафедрального собора с коронами на головах, с нами шел сын, уже принц Уэльский. Толпа разразилась оглушительными криками.
Мне хотелось бы задержаться в Йорке, но из Лондона шли депеши. В столице чувствовалось определенное недовольство. Люди задавались вопросом, что делает Ричард на Севере. Он уже не лорд Севера, он король Англии. Ходили слухи, будто из любви к Йоркширу он устроил там повторную коронацию.
— С людьми надо быть осмотрительным, — сказал мой муж. — Придется ехать на Юг. Сын поедет с нами.
— Ричард, — спросила я, — ты заметил, как утомляют его эти церемонии?
Он печально кивнул.
— Прекрасно вижу, Анна. Пройдет ли у него когда-нибудь эта слабость?
— В детстве ты был не очень силен, — напомнила я. — А теперь не уступишь в силе никому из мужчин.
— Может, это какая-то внутренняя немощь?
Ричард поглядел на меня, и я впервые уловила тень... не то чтобы осуждения... может, упрека? Слабость свою Эдуард получил от меня. Имел он это в виду? Возможно, я была слишком мнительна. Воображала себе то, чего нет. Но мне казалось, что я читаю мысли, проносящиеся в его мозгу. Как мог великий Уорик произвести на свет такое хилое существо? Изабелла умерла. Никто не верил, будто ее отравили. Она скончалась от собственной слабости, но, хотя двое ее детей тоже умерли, все же смогла родить двух здоровых. А я оказалась неспособной даже на это. Мой единственный ребенок, принц Уэльский, слаб здоровьем. И в течение стольких лет я не могу забеременеть. Я не нужна ему... как королева... как жена.
Разумеется, это было несправедливо. Ричард всегда был нежным и понимающим... верным супругом. Однако семя было посеяно, и это ужасное сомнение не покидало меня. Вина лежит на мне. Я смогла родить лишь одного хилого ребенка и поэтому не гожусь в жены королю. Ричард страстно желает детей... сыновей. Елизавета Вудвилл, несмотря на все причиненное ею зло, исполнила долг королевы: подарила Эдуарду здоровое потомство.
Я чувствовала себя очень несчастной.
Ричард, уловив это, обнял меня.
— Анна, мы будем заботиться о нем. Укрепим его здоровье. Конечно, в детстве я был слабым. С трудом носил доспехи. И скрывал свою слабость, как теперь Эдуард. От нас ему скрывать ее не нужно. Мы понимаем. И должны облегчать ему жизнь. Да... став постарше, он избавится от слабости, как в свое время я.
Я отогнала дурные предчувствия. И решила молиться, как никогда, о том, чтобы Бог дал мне детей.
— Ричард, — сказала я. — Эдуарду нельзя ехать в Лондон.
— Мы должны быть вместе. Люди ждут этого.
— Но после такой усталости ему нужен долгий отдых. Нужны забота. Покой. Нежность.
— Значит, он должен вернуться в Миддлхем?
— Да, и я должна ехать с ним.
— Нет... тебе надо быть со мной. Тебя недавно короновали.
— Ричард, я бы с радостью осталась при тебе.
— Кажется, тебя тоже утомляют церемонии?
— Нет... нет. Я просто слегка устала. Как, наверно, и все. Но думаю, что никто не сможет заботиться о нем так, как мать.
Ричард понуро уставился в одну точку.
«Я не могу пойти на это, — мелькнула у меня мысль. А потом другая: — Но должна. Сын нуждается во мне больше, чем Ричард».
— Значит, полагаешь, что должна ехать с Эдуардом? — неторопливо спросил меня муж.
— Да.
— Не можешь оставить его на чужое попечение?
— Я знаю, что мне положено находиться с тобой. Люди ждут этого. Пойдут слухи.
— Слухи? Я сумею с ними покончить.
— Мне тяжело. Я хочу быть с тобой. Хочу быть для тебя всем, чем ты хочешь. Я люблю тебя, Ричард. Еще с тех времен в Миддлхеме. Но это наш сын.
— Понимаю, — сказал муж. — Он нуждается в тебе больше, чем я. И если поедешь со мной, то будешь терзаться мыслями о нем.
— А если буду с ним, стану думать о тебе... стремиться к тебе.
— Из этого положения нет полностью удовлетворительного выхода. В жизни часто так, Анна.
— Пойми, Ричард, мое сердце будет с тобой.
— А если поедешь в Лондон, оно будет с Эдуардом. Я понимаю твои чувства и думаю, ты права. Эдуард нуждается в тебе больше.
Я подошла к мужу и обняла его. Он поцеловал мои волосы.
— Вскоре, — сказал он, — видимо, послезавтра, я выеду в Лондон, а ты вернешься в Миддлхем вместе с нашим сыном.
Мы с Эдуардом покинули Йорк. Я настояла, чтобы он ехал в коляске, и поехала вместе с ним, сказав, что хочу спокойной езды, так как устала от всех церемоний. Он воспринял это с довольным видом, и я подумала, что всем людям приятно, когда другие страдают от тех же слабостей, что и они.
С тех пор я заставляла сына отдыхать, жалуясь на сильную усталость.
С нами ехал двоюродный брат Эдуарда, юный Уорик. Глядя на него, я мечтала, чтобы мой сын был таким же здоровым. Однако в Уорике я находила не все, что хотела бы видеть в сыне. Мой Эдуард был определенно умнее.
Думаю, сыну Изабеллы хотелось бы поехать с нами в Миддлхем, мы с ним крепко подружились, ему нравились мои рассказы о детстве, проведенном вместе с его матерью.
«Как печально, — думала я, — что ребенок совершенно не помнит матери и хранит очень смутные воспоминания об отце».
И рассказывала ему, какой красивой была Изабелла, какой веселой, как она волновалась, когда предстояло появиться на свет ему и его сестре Маргарите. Где тогда находилась Маргарита, я не знала. Думала, что воспитывается в каком-нибудь дворянском семействе, жалела, что брат с сестрой разлучены и не могут расти вместе, как мы с Изабеллой.
Мне стало грустно, когда пришлось оставить Уорика в Шерифф Хаттоне. Там жил Джон, граф Линкольн, сын герцогини Елизаветы Суффолкской, сестры Ричарда, и Уорика оставили на его попечение. Нас там приняли хорошо, и я с облегчением поняла, что в этом доме мальчик будет счастлив. «Мы сможем навещать друг друга», — сказала я ему, и он как будто обрадовался.
Затем сын и я поехали в уже недалекий Миддлхем.... Несмотря на разлуку с Ричардом, я испытала радость от возвращения в любимый дом. Как только мы приехали, я отвела сына в спальню и сказала, чтобы он немедленно лег.
Сын радостно повиновался.
Я легла вместе с ним, и мы лежали обнявшись. Эдуард понял, что церемоний между нами быть не должно. Надо забыть, что я королева, а он принц Уэльский. Просто-напросто я его мать, а он мой маленький мальчик.
Последующие недели я целиком посвящала ему. Проводила с ним дни. Наблюдала, как он ест, и, если думала, что Он слегка устал, велела нести еду в спальню. Там мы ели вместе.
Я с удовольствием вспоминаю, что в те дни мой сын был счастливее, чем когда бы то ни было.
И меня очень радовало, что здоровье его улучшается.
Если б Ричард находился с нами, думаю, мы были бы полностью довольны жизнью. Я была лучшим лечебным средством для Эдуарда. Моя любовная забота помогала ему больше, чем любой врач.
Иногда мы вместе совершали верховые прогулки, но я не позволяла Эдуарду долго находиться в седле, хотя временами ему этого хотелось.
Так жили мы все долгие золотые дни сентября, и в конце каждого дня я благодарила Бога за улучшение здоровья сына. Даже, уверила себя, что он вырастет крепким.
Очевидно, было безрассудством считать, что хорошая жизнь может длиться долго. Беда пришла с неожиданной стороны.
Смута, видимо, долго вызревала, прежде чем я услышала о ней. Какого-то разлада следовало ожидать. Ричард взошел на трон не совсем обычным образом. Сыновья Эдуарда все еще находились в Тауэре, а дети неизменно трогают людские сердца. Ричарда окружали недруги. Он прекрасно сознавал, что лишен обаяния своего брата. Люди прощали Эдуарду его грехи за обходительность и красоту. Ричард оказался не таким. Серьезный, трудолюбивый, стремящийся исполнить свой долг, вести страну к благу, он не был красавцем и улыбался редко.
Люди не могли его любить, как Эдуарда, — только северяне хранили ему верность, потому что считали своим.
Можно было не сомневаться, что маркиз Дорсет поднимет смуту, если сумеет. Как-никак, сын Елизаветы Вудвилл. Он устраивал заговор вместе с Гастингсом и Джейн Шор. Гастингс лишился головы, Джейн Шор Владений, но коварный маркиз остался в живых и готовил новый удар.
Естественно, он ухватился за первую же такую возможность. Но меня потрясло и возмутило, что его сообщником стал герцог Бэкингем.
Мне была понятна тревога Ричарда, и, узнав о случившемся — по прошествии некоторого времени, я упрекнула себя за то, что находилась не с ним.
Однако в глубине души я сознавала, что поступила правильно, возвратясь в Миддлхем выхаживать Эдуарда.
Произошедшее казалось невероятным, когда я вспоминала, как горячо Бэкингем поддерживал притязания Ричарда на трон. Сделал то объявление, привел своих людей в ратушу подать за него голос. Я помнила, что на коронации он всех превосходил великолепием — перед глазами у меня вставали значок горящего колеса на попоне его лошади, его громадная свита, напоминающая людям о выездах моего отца — только теперь вместо зазубренного жезла на флагах был стаффордский холм.
Это было необъяснимо. Что могло заставить его так внезапно перейти на сторону противника?
Я могла подумать только о каком-то личном притязании. У него имелось хрупкое право на трон. Матерью его была Маргарита Бофорт, дочь Эдмунда, второго герцога Соммерсетского. Генрих Четвертый хотел отстранить потомков Джона Гентского и Екатерины Суинфорд от престолонаследия, но существовало мнение, что это неправомочно, так как дети их были узаконены.
Однако если б эта линия и имела право на престол, то претендовать на него имел бы право не Бэкингем, а Генрих Тюдор, граф Ричмонд. Матерью его была другая Маргарита Бофорт, дочь первого герцога Соммерсетского. Она вышла замуж за Эдмунда Тюдора, и Генрих был единственным ее сыном. Теперь она была замужем за лордом Стенли, так как Эдмунд Тюдор умер рано, и Генриха воспитывал Джаспер Тюдор, сын вдовы Генриха Пятого, Екатерины, и Оуэна Тюдора.
Леди Стенли, могущественная, грозная женщина, вынашивала весьма честолюбивые планы для своего сына, бежавшего в Бретань и наверняка очень пристально следившего за событиями в Англии.
Возможно, Бэкингем склонился к предательству после случайной встречи с леди Стенли по пути из Вустера в Бридгнорт. Он был очень порывистым, безрассудным; в этом отношении я
могла сравнить с ним только Кларенса. И тот, и другой были легкомысленными, готовыми действовать, почти не думая о возможных последствиях. Я не сомневалась, что с Бэкингемом дело обстояло именно так.
Он был слегка недоволен тем, что еще не получил владений в Бохане, которые обещал ему Ричард, и потому охотно выслушал леди Стенли.
К тому же Бэкингем находился в очень хороших отношениях с Мортоном, так называемым узником в его замке. Епископ, умный, проницательный человек, должен был знать, как воздействовать на Бэкингема. Сторонник Ланкастеров, он был бы рад видеть, как вновь расцветет красная роза. Ричард совершенно не понял характеров этих людей. Свести их вместе было громадной ошибкой. Оба они были интриганами, но в то время, как Мортон являлся твердым ланкастерцем, Бэкингем колебался в зависимости от настроения в данную минуту. А в то время он решил отвернуться от Ричарда.
Герцог с епископом составили план.
Они решили, что следует объединить дома Йорков и Ланкастеров. Для этого требовался брак Генриха Тюдора с Елизаветой Йоркской, старшей дочерью короля Эдуарда. Дорсет поддержал этот замысел, осуществление его снова возвысило бы Вудвиллов и устранило человека, стоящего у них на пути, — Ричарда Третьего.
Заговорщики призвали Тюдора в Англию с теми войсками, какие он мог выставить; мятеж был намечен на восемнадцатое октября; и, когда Бэкингем поднял свое знамя в Брекноке, Ричард непременно должен был узнать о готовящемся против него выступлении.
Ричард оказался на высоте. Он быстро двинул вперед свои войска. Ему сопутствовала удача. На Уэльской границе прошли сильные ливни, Северн и Уай разлились, переправиться через них стало невозможно. И Бэкингем оказался отрезанным от своих союзников, которые должны были приплыть на кораблях, предоставленных герцогом Бретонским.
К счастью, вся эта операция провалилась. Шторм рассеял флот из пятнадцати кораблей, Тюдор с Дорсетом не смогли высадиться и поневоле вернулись в Бретань.
Низложить Ричарда Бэкингему не удалось.
Ричард пришел в ярость. Его девиз гласит: «Верность — мой оплот», и он ни разу не изменял ему. Предательство мой муж ненавидит больше всего.
Бэкингема он обличил как «самого вероломного из людей» и назначил за его голову награду в тысячу фунтов. На пощаду Бэкингему рассчитывать не приходилось. Другой изменник — Гастингс — лишился головы в тот же день, когда был
разоблачен.
Мне было любопытно, что испытывал Бэкингем — франтоватый дворянин, считающий себя отпрыском королевского рода, спасаясь бегством от смерти.
Он направился на северо-запад, в Шропшир, к одному из своих старых вассалов, некоему Ральфу Бэннистеру. Тот принял его и поселил в лесном домике, неподалеку от своего жилища в Лэконе.
Бедный, глупый Бэкингем! Оказалось, не только он был способен совершить предательство ради выгоды. Бэннистер не устоял перед соблазном получить тысячу фунтов, и однажды утром мятежный герцог проснулся в окружении стражников.
Его повезли в Солсбери, чтобы судить, как изменника. Бэкингем не терял надежды. Он просил свидания с королем. Заявлял, что может объяснить очень многое.
Ричард держался непреклонно. Бэкингем его предал. От их былой дружбы не осталось и следа. За измену полагается смертная казнь, и гордый Бэкингем, обладавший большим богатством и еще большим могуществом, лелеявший дерзновенные мечты, был с позором обезглавлен на Рыночной площади.
Мысли мои в то время занимал главным образом муж. Я считала, что не должна расставаться с сыном. Состояние его слегка улучшилось, однако не настолько, чтобы можно было отправляться в далекий путь. И я не хотела, чтобы он подчинялся строгим правилам придворной жизни. Мне казалось, в Миддлхеме, на вольном, свежем воздухе, в непринужденной обстановке, его здоровье окрепнет.