— Бабушке и мамочке все равно, что я чувствую, — с горечью проговорила Рейни. — Иначе они не заперли бы меня здесь, словно птицу в клетке.
Арман нахмурился.
— До тебя дошли какие-то вести?
— Нет! — с тоской воскликнула она. — Иногда мне вообще кажется, что он мертв!
— Нет, что ты, — прервал ее Арман. — Ты бы об этом узнала! Если бы это произошло, кто-нибудь из знакомых написал бы тебе об этом…
Рейни молчала. Гордость не позволяла ей признаться, что как раз сегодня она получила письмо от кузины Дженнифер, из которого явствовало, что Клиффорд жив и здоров. Вот что писала сестра:
10
Он не спешил с ответом, предпочитая страдать молча. Рейни снова требовала от него непомерной жертвы, даже не сознавая этого. Снова его любовь подвергалась жестокому испытанию. Он влюбился в Рейни с первого взгляда, лишь только увидел ее на балу в воздушном платье, но теперь влюбленность превратилась в роковую страсть и здесь, в Шани, разгоралась день ото дня.
Рейни кокетливо опустила ресницы. «Какая она хорошенькая!» — почти со злостью подумал француз. Сама того не понимая, она отнимала у него всякую возможность влюбиться в кого-нибудь еще. В конце концов Арман смирился.
— Если позволят, я отвезу тебя в Канны, — буркнул он.
Грусть Рейни была мгновенно сметена новой надеждой. Она снова заговорила о Клиффорде, а ее тонкие пальчики бессознательно бегали по испорченному холсту.
— Что за каприз! Тебе не стоило так горячиться и портить портрет, — игриво сказала она немного погодя.
«Она развеселилась из-за Клиффорда», — с горечью подумал Арман. Но он был бы от души рад, если бы ей удалось дозвониться в Лондон. По крайней мере ее глаза искрились бы прежней веселостью.
— Забудь об этом портрете, — сказал он. — Он не удался…
— Но зачем же было портить холст?
— У меня есть другие.
Рейни помолчала, а потом проговорила:
— Как тебе известно, Клиффорд — очень занятой человек. У него большой завод и много дел в офисе.
Молодой архитектор поджал губы и непроизвольно потрогал глаз. Мало удовольствия вспоминать об офисе, где он лежал на ковре, сбитый с ног ударом кулака. Глаз все еще побаливал. Мало того, когда зрение утомлялось от чтения чертежей, глазной нерв начинал невыносимо ныть.
— Думаю, — продолжала Рейни, — у Клиффорда вообще очень много обязанностей. Он светский человек, и его повсюду приглашают. Многие мои подруги знакомы с Клиффордом, и, вероятно, ему даже приходится общаться с такими красавицами блондинками, как… Лилиан Фитцборн. Как ты думаешь?
Рейни нервно рассмеялась, но Арману было не до смеха. Он понимал, что ее смех — это смех сквозь слезы. С одной стороны ее мучила гордость, а с другой — готовность пойти на любое унижение, лишь бы встретиться с Клиффордом. Но она бы никогда не перенесла того, что Клиффорд встречается с другой девушкой.
Лоб Армана покрылся испариной. Нужно было что-то предпринять. Нельзя допустить, чтобы ее унизили.
Вдруг Рейни заметила, как он бледен.
— У тебя болит голова? — спросила она. — Бедненький Арман, ты совсем больной.
Он достал из кармана темные очки и надел их.
— Просто солнце режет глаза, — поспешно проговорил он. — А теперь, извини, мне пора домой…
Он сказал, что заедет за ней на своем маленьком «рено» в семь вечера, а теперь они вместе пойдут к ее матери и попросят разрешения съездить в Канны.
Она по-дружески взяла его под руку, и они вышли из студии. Пройдя по длинному и сырому коридору, куда никогда не заглядывало солнце, они оказались в крыле замка, принадлежащем графине. Здесь было светло и уютно.
Рейни так нежно держала Армана под руку, что он едва сдержался, чтобы не заключить ее в свои объятия и не прильнуть к ее губам долгим поцелуем. От желания у него даже закружилась голова.
Нужно было как-то ободрить Рейни.
— Наверное, у мистера Калвера просто руки не доходят до частной корреспонденции, — пробормотал Арман. — Может быть, уже завтра ты получишь от него письмо…
— Но в нем не будет таких прекрасных слов, которые написал бы ты! — воскликнула Рейни. — Я запомню их на всю жизнь… Клиффу не помешало бы взять у тебя несколько уроков изящной словесности, — улыбнулась она.
— Избави Бог! — в сердцах вырвалось у Армана.
Рейни отстранилась и с удивлением взглянула на него.
По широкой дубовой лестнице они поднялись в будуар миссис Оливент. Из ее окон открывался замечательный вид на поместье Шани. Этот вид был знаком Рейни с детства, но теперь она его почти ненавидела — потому что им не мог насладиться Клиффорд.
Рейни чувствовала, что сегодня вечером должно произойти нечто такое, что снова наполнит ее жизнь радостью и смыслом. Она игриво тормошила Армана, называла его букой и корила за то, что он куксится.
Они застали миссис Оливент сидящей за туалетным столиком и читающей письмо. Как можно более равнодушным тоном Арман попросил у нее позволения взять Рейни в Канны — поужинать и сходить в кино. Роза Оливент подняла голову и удивленно посмотрела на молодых людей. Не то чтобы она рассердилась, но удивилась — без сомнения. Дело в том, что с тех пор, как они поселились в Шани, Рейни категорически отвергала все приглашения знакомых.
— Если Рейни согласна — ради Бога, — пробормотала она.
Девушка опустила глаза, а ее щеки слегка заалели. Наметанный взгляд матери сразу отметил, что дочь чем-то взволнована.
— У тебя что, жар? — поинтересовалась миссис Оливент. — Может быть, ты перегрелась на солнце?
— Нет, мама, — помотала головой Рейни.
— А как дела с портретом?
— Ничего не получилось, — поспешно вставил Арман. — Завтра начнем заново.
— Ну ладно, — задумчиво проговорила миссис Оливент, — я передам бабушке, что сегодня вас не будет. У нее мигрень, она спит и не выйдет к обеду.
— Пока ты приедешь, я успею принять ванну и переодеться, Арман, — сказала Рейни.
Он кивнул и оставил мать и дочь наедине друг с другом. Мысль о том, что ему предстоит отужинать вместе с Рейни, наполняла душу Армана бурным восторгом, однако он прекрасно умел держать себя в руках.
Когда Арман вышел, миссис Оливент пристально взглянула на дочь и сказала:
— Надеюсь, ты понимаешь, что этот молодой человек безумно в тебя влюблен?
— Чепуха, мамочка, — с обычным смехом отмахнулась Рейни. — По-твоему, каждый молодой человек должен влюбиться в меня, как только увидит.
— Если не веришь, спроси бабушку.
— Бабушка тоже так считает. Вы во всех видите ухажеров и не верите в обыкновенную дружбу.
— Ну-ну, рассказывай! — усмехнулась мать.
— Арман любит только свою работу, — сказала Рейни. — Больше его ничего не интересует.
— А с чего это ты вдруг согласилась принять его приглашение? Я, конечно, очень рада, но до сегодняшнего дня ты все дулась и капризничала.
Рейни нахмурилась. Мать всегда отличалась редкой способностью отпускать бестактные и совершенно не смешные шутки.
Рейни молча вышла из спальни матери и, разыскав служанку, распорядилась приготовить ванну. Сегодня она не хотела ссориться с матерью. Несмотря на угрызения совести, единственной целью Рейни было во что бы то ни стало созвониться с Клиффом. Она не могла дождаться минуты, когда наконец наберет его лондонский номер. Только бы застать его в офисе!
Пусть она поступает не слишком умно. Зато она узнает, почему Клиффорд не пишет.
11
Между тем Арман был на пути в Канны. Вот уже два года он снимал комнату на тихой улочке неподалеку от рынка.
Его встречала домовладелица мамам Турвилль. В этой толстухе были неисчерпаемые запасы материнства. Вдова лет семидесяти, она обладала огромным бюстом и не менее огромным животом. Обычно она наряжалась в черное платье тридцатилетней давности, довоенного фасона, единственным украшением которого была громадная золотая брошь. Ее прическа походила на пирамиду, сложенную из сарделек. Причем сардельки были какого-то прискорбно серого цвета. Под носом у нее топорщились черные усики, а глаза были словно бусинки. Громоподобным басом она призвала девушку Колетт, «прислугу за все», которая явилась, чтобы прислуживать господину Арману. Наградой за рабскую преданность, которую Колетт питала к Арману, были ежедневные «с добрым утром» и «добрый вечер». Арман казался ей сказочно добрым, и она преклонялась перед ним. Мадам Турвилль тоже обожала Армана, но с материнской строгостью. Главной ее заботой было, чтобы он всегда был сытно накормлен и уютно устроен. Мадам чрезвычайно гордилась, что Арман не меняет ее развалюхи на более достойное помещение, несмотря на то, что получил прибавку к жалованью, а его имя стало часто мелькать в газетах как одного из модных архитекторов. На ее взгляд, он трудился даже слишком много. Свет в его комнате не гас далеко за полночь. Добрая мадам часто ворчала, что ему давно пора жениться, чтобы жена заботилась о его здоровье и гардеробе.