— Гер, полчаса, пожалуйста… — твою мать, низкий рокочущий грудной голос Макса это нечто, даже у меня волоски дыбом встали вдоль позвоночника. Бежать отсюда!!!
— Макс, ты мне пиздец как должен будешь, ты просто не представляешь, что я у тебя попрошу, — шиплю под нос, натягиваю на себя майку. Застегиваю штаны и выскакиваю на улицу. Умный я, ага. Майка, байка, штаны, кроссовки и все. Ни телефона, ни ключей, ни денег.
Плетусь пешочком к универу, скукожившись и нырнув с носом под толстовку. Волосы еще влажноватые, голова шумит, на глазах словно пленка, а руки закоченели. Красота, что тут скажешь. Придя в само заведение, иду к кабинету, там сажусь за свою парту и, поминутно шмыгая носом, разваливаюсь на стуле. Чувствую себя отвратительнее отвратительного, если так вообще возможно. Мечтаю о теплой кроватке, и плевать, что на ней кто делал и с кем. Я хочу под теплое одеяло, прикрыть глаза и лежать, а впереди нудная, долгая и воистину невыносимая лекция. Мне даже похуй, что на меня блондин таращится. Пофигу вообще все, я в полудреме и скоро попросту свалюсь или захлебнусь в соплях. Ненавижу это гребаное состояние, я болею вообще редко, но, сука, метко. И ради чего жертвы-то такие, а? Ради гомоебли. Дожился. Надо пойти и убиться об стенку.
Интересно, если мне еще хуже станет, мне кто-нибудь поможет? А заметил ли хоть кто, что мне хуево? И заметит ли вообще? Я ведь ни с кем тут не общаюсь, совсем не общаюсь. Хотя вот этот индивид, что приклеился ко мне глазами, уделяет мне повышенное внимание, может, он и поможет. А может, наоборот, добьет — хуй его поймешь, кретина этого. Интересно, сколько времени уже прошло? По ощущениям — полжизни, на деле, думаю, минут пятнадцать. Плохо, как же мне, мать его, плохо. Я бы даже к этому чертовому Тихону под крыло залез, только бы теплее стало и уютнее. А от него так апельсинами пахнет всегда… и улыбка у него теплая, солнечная. И тело у него не хуже, чем у Макса моего, а нет, стоп, не моего, Пашиного. Но не суть. Мышцы-то у парня что надо. Бр-р-р, похоже, у меня начинается бред, раз я начинаю сравнивать мужские тела и выявлять отдельные их части, что мне по нраву. А педерастия заразна?
Сижу, закрыв глаза, перебираю подкладку в карманах. Вот как можно было телефон забыть? И музыку не послушать, и в стрелялку не порубиться, а уж тем более не позвать службу спасения в виде моей голубой ебущейся гвардии. Их времечко, так-то, вышло…
Может, попросить у кого? Ладно, дождусь конца пары и подойду сам к блондину, надеюсь, он не настолько козел и позволит мне позвонить Максу. Иначе мой хладный труп найдут прямо под партой. Главное, дожить до конца пары, а то глаза так и норовят, как тяжелые шторки, закрыться. Как же тяжело их держать открытыми стало. Тру глаза, лениво, медлительно. Да я выгляжу, как слюнявый мелкий детеныш. Да, я хочу кучу вкусняшек и теплую грелку под бок. Хочу дрыхнуть под тихий щебет телика, ныть и выпрашивать массаж, а после урчать котенком от удовольствия. Интересно, кого там принесло-то?
Расклеиваю глаза и встречаюсь с рассерженной синевой глаз Макса. Опа, за мной пришли, оказывается. Не успеваю я достаточно сильно обрадоваться, как оказываюсь вниз животом на его плече. Ну, писец, не при всех же! Сука, уродец, блять, курчавый, я прибью его, только вот выздоровею!!! Шиплю и матерюсь, дрыгаться сил нет, да и идти тоже, так что ладушки, пусть несет…
— И какого члена ты на учебу поперся?
— Не твоего точно, поставь на ноги меня, я сейчас желудок выблюю, вниз головой висеть-то.
— Я думал, ты у малой, а та в школе. Пошел в салон, там ты не появлялся. Пришел на учебу просто проверить, мало ли что в твою отбитую голову шибанет, и, слава богу, не ошибся. Ты что тут забыл?
Молчу самозабвенно, чувствуя, что тихо сползаю по стенке, на которую оперся. Эх, ноги, а я в вас верил! Тело вообще, сука, как желе, словно совершенно без костей, а в голове кисель….
— Идем, — обнимает, хотя, скорее тупо тащит меня на себе, так как я воистину по-обезьяньи на нем повис.
Отойти далеко нам не дают, ибо из-за угла выруливает грымза зав. И начинает долго, нудно, а после и вовсю флиртуя, выяснять, почему я, родимый, в таком состоянии. Конечно же, я не в силах ей все объяснить, и эту тяжелую миссию берет на себя Макс. И вроде как по классике жанра она, покудахтав, должна отпустить нас с причитаниями и пожеланиями скорейшего выздоровления, да вот не тут-то было. Эта сучка, мать ее, крашенная, пудрит мозги какой-то ересью, не отпуская нас как можно дольше. Уже и звонок прозвенел. И народ вывалился, шумя во всю силу своих молодых несдержанных организмов, разрывая мою бедную голову. Стоять я вообще не могу, потому, наплевав на все свои убеждения и принципы, откидываюсь спиной на твердую грудь друга и наслаждаюсь теплом его тела, переставая потихоньку подрагивать. Тот, в свою очередь, прижимает меня к себе крепкой рукой и каждые несколько минут шепчет, что уже скоро, ободряюще поглаживая то по плечу, то по руке. Это конечно все, блять, мило. И мне даже приятна его вот такая забота, и пахнет от него как всегда вкусно, какими-то травками и дымом. И голос его убаюкивающий, мягкий, низкий, или я спать настолько хочу?
— Вы нас извините, но ему в самом деле очень нехорошо. Я зайду на следующей неделе, и мы сможем более детально обговорить все проблемы его обучения и перевода не с начала учебного года, а сейчас прошу извинить, — мягко отсылает он ее и, не дожидаясь утвердительного ответа и, естественно, согласия, тащит меня вперед. Пытаюсь самостоятельно перебирать ногами — выходит хреново. А когда он пытается поднять меня на руки, рычу и откидываю их. Ну не хватало, чтобы меня как бабу носили. Ага, щаз.
Дорогу домой не помню, ибо очнувшись, чувствую под головой мягкую подушку, а на налившемся свинцом теле лежит пушистое теплое одеяло. Тихо бормочет телевизор, и в комнате полумрак. Вечер, что ли, уже? Ни фига себе я проспал.
— Проснулся?
— Привет, малая, — хрипло бормочу, повернувшись на источник голоса. Оля сидит по-турецки на краю моего дивана и смотрит со своей необъятной женской добротой. Вот не надо на мне материнские инстинкты отрабатывать.
— И где ты умудрился так заболеть?
— Там…
— Макс с Пашей поехали на студию, сказали, что вернутся скоро и с ужином.
— С тепленькой горячей пастой?
— Могу позвонить и сказать твои пожелания. Что-нибудь еще хочешь?
— Виноградный сок, вареную сгущенку в тюбике, шоколадку с орехами и апельсин…
АПЕЛЬСИН?! Я их ненавижу, отродясь не жрал… к чему такая резкая тяга? Почему так захотелось впиться зубами в сочную, чуть кисловатую мякоть? Чтобы пальцы прилипали друг к другу от сладкого сока, а уголки губ пощипывали? Бред какой-то.
— Апельсин? — удивилась так же и Оля, но все-таки позвонила Максу и продиктовала все до последнего слова. — Шоколадку одну?
— Не знаю, пусть много купит разных. И мороженое хочу фисташковое.
— Он хочет мороженое… да знаю я, что нельзя, но ему так плохо. Купи… я растоплю его. Угу…
Люблю, когда мои капризы выполняют, несмотря на их нелогичность или вообще неуместность. А что, разве не всем приятно, когда о них заботятся и потакают?
Спустя час вернулись Биба и Боба — два… моих любимых друга с огромными пакетами покупок. Не думаю я, что там только апельсин, пара шоколадок и паста. Там, как минимум, полсупермаркета. В чем я не ошибся. Они забили мне весь холодильник едой. Напичкали меня таблетками, заставили полоскать какой-то травяной дрянью горло и, как маленького, уложили спать. Только вот я малую заставил долго и упорно гладить меня и делать массаж, пока не усну.
…
Последующие три дня я, как амеба, валялся на диване, только изредка вставая. Утром, чтобы принять душ, пару раз днем по нужде, ну и чтобы пожрать. Со мной почти всегда кто-либо да был, но чаще всех Макс и Оля, кто бы сомневался? Я довольно быстро стал выздоравливать и, следовательно, их обоих доставать. Хотя это дело привычное, у них давно иммунитет на мои подъебы.
— Послезавтра концерт. Так что приводи себя в порядок и едем на репетицию. Ты и так филонил столько времени, а ты солист, на тебе, считай, все держится.
— Я болел.
— Не важно, билеты проданы, откладывать Коля не будет, так что вперед, тебе надо голосовые связки потренировать и распеться.
— Знаю-знаю…
Ну а смысл спорить? Во-первых, я о-о-о-о-очень сильно ждал этого дня. Во-вторых, мне и вправду надо распеться, иначе сорву голос на концерте, да и хватит валяться дома, притворяясь фикусом.
— А где мы выступать будем?
— В клубе.
— Да-а-а? Давненько мы в клубах не зажигали.
— Только не говори, что ты опять будешь ходить с капюшоном на голове и петь из зала?
— Буду.
— И подпевать полвечера под разные треки?
— И это тоже.
— Блять, невыносим…
— Как будто вам это не нравится, — фыркаю, натягивая на себя шмотки. Вот любят мурыжить мне мозг, а после сами же вспоминают, как я то или что-то иное вытворил.
Уже спустя пару часов я насиловал микрофон, орал во всю мощь своих легких, наслаждаясь акустикой. Сам клуб мне очень понравился. Атмосфера обалденная. Все в темных тонах. Мрак. Ночь. Красиво… Напыщенно и дорого. Все как я люблю. Сцена довольно большая, как и само помещение, тут спокойно вместится не одна сотня людей, а еще есть уютные VIP-ы и второй этаж со столиками. Рассматривая всю эту прелесть, я представлял, каково будет тут выступать. Я уже знал, что я устрою. Какую интригу придумаю и в каких частях зала буду развлекаться. Главное — дождаться заветного часа… и достать травку.
========== -10- ==========
POV Тихон
До клуба ехать около получаса, но они кажутся мне вечностью. Не отвлекает панорама за окном, довольно красивая, музыка, что тихо щебечет из динамиков, и водитель, который глупо пытается завести разговор в очередной раз. Внутри все замерло. Напряглось, как пружина, готовая рвануть в любое время. Чувствую себя девочкой-подростком, сердце выпрыгивает в предвкушении встречи с полюбившейся звездой, не знаю, куда деть руки, потому перебираю собственный рукав. Только вот, в отличие от девочки, я хочу не просто посмотреть, послушать и улыбаться во весь рот, я дико желаю, чтобы в моей постели оказался предмет моего вожделения — Фил. Глупо? Быть может, но я извелся уже вконец. Вышибло настолько сильно, что, блять, не смешно уже. Мне через день, а то и каждую ночь снится либо он, либо, как ни странно, Гера. Хотя… не странно, на нем я уже тоже слегка помешан.
Я скучаю. Думаю. Пытаюсь представить, чем он занимается, как он себя чувствует. С кем проводит эти дни, где он, кто заботится о нем, кто укладывает в постель и подает горячую кружку чая. У кого есть доступ к так желанному мной телу. Когда я его увижу и увижу ли в ближайшее время. Что связывает его с тем брюнетом и связывает ли вообще. Вопросов набралось уйма, ответов же ноль, и это утомляет.
У входа в клуб столпотворение. Размалеванные барышни, пытающиеся выглядеть постарше, дабы попасть внутрь, выглядят смехотворно. Парни с обведенными черным карандашом глазами представляют собой зрелище, увы, не лучше. Давлюсь смешком и прохожу спокойно в заведение под недовольный свист и возмущение молодняка. Ну, а как они думали, у меня все заказано, договорено и оплачено. Я как бы VIP-клиент уже здесь, хоть и бывал от силы пару раз. Полезно иметь знакомых везде, ведь никогда не знаешь, что может тебе понадобиться или кто.
Подхожу к своему столику на втором этаже, который прямо над сценой. Ракурс потрясающий, вид открывается с моего места отменный. Присаживаюсь в глубокое, довольно мягкое кресло и заказываю себе выпивку. Решаю начать с чего послабее, постепенно повышая градус, чтобы к концу концерта я был расслаблен максимально. Алкоголь прогонит некую скованность, и я смогу, воспользовавшись всем своим арсеналом, заарканить любимую звезду. А если обаяние вкупе с внешними данными не сработает, то чудо-таблетки всегда могут помочь. Я однажды уже ощутил всю палитру ощущений благодаря им: твердокаменный стояк, повышенная чувствительность и часы удовольствия без устали — шикарная вещь.
Потягивая коктейль, наблюдаю за копошением у сцены и замечаю… не поверите кого — Германа. Красавец в толстовке, похожей на ту, что была на нем в последнюю нашу встречу, темные джинсы, беспорядок на голове. Видок растрепанный, заведенный. Рядом с ним ошивается, конечно же, ударник. Разве данный исход дела — не удача? В одном и том же месте будут оба моих возлюбленных, так сказать. Не прокатит фокус с одним, должно получиться с другим. Я на это очень надеюсь, ибо сегодня вечером в моих планах отлично оторваться. Хотя, что тут душой кривить, я, наверное, даже больше хочу Германа, чем Фила. Ибо с первым возможно продолжение, если понравится, а вот со вторым же все будет однократно, как ни печально.
Меня Герман не замечает, и кто его знает, в самом деле он не видит или слишком умело скрывает сей факт. Помимо Макса, к нему подходит гитарист группы, которого вроде Леша зовут, пару раз продюсер появляется в поле зрения. Хм… видимо, Гера тесно общается с этой группой, если имеет возможность столь раскрепощенно вести себя с каждым из них. Интересно, как он с ними познакомился и где? Что они нашли в этом мрачном типе? Он же нелюдимый, плохо идет на контакт, неохотно ведет диалог, когда пытаешься вытянуть из него хотя бы парочку слов. Занятно. И где Фил? Все крутятся рядом с моим одногруппником, появляются то тут, то там, а Фила нет…
Народ подтягивается крохотными порциями — видимо, пропускают сразу тех, у кого заказаны места, после уже остальных — выборочно. Диджей начинает елозить пластинки, щелкая треки беспорядочно. Освещение проверяют, попеременно включая разноцветные лампы, микрофоны посвистывают и шипят. В клубе творится сумбур полнейший, а меня уже колбасит понемногу. ГДЕ ФИЛ?! Увидеть бы хоть краем глаза этого засранца. В ожидании невероятном, томительном нервно дергаю ногой, грызу коктейльную трубочку и недовольно рыскаю глазами по залу.
Уже знакомая мне фигура, успевшая изрядно намозолить глаза, выруливает из-за сцены. Крайне задумчивый вид, сосредоточенный. Неспешно себе перебирает ногами, озирается, словно что-то ищет. Нагибается каждые секунд двадцать, светит своей белоснежной кожей поясницы и симпатичной задницей, обтянутой узковатыми штанами. Сука!
— Фил, мать твою, — рявкает блондин, насколько я в курсе, это чей-то менеджер.
— Что? — откликается ГЕРА и спокойно себе встает, с минуту тупит, а после начинает что-то приделывать к штанам, стоя в пол-оборота ко мне.
Стоп, а какого члена он отозвался на Фила, если он Герман? Или…
— Если ты не занесешь свою задницу в гримерку, я тебя закопаю, — пытаюсь прислушаться к каждому слову, почти свисая с балкона.
— Да иду я, иду, у меня цепочка порвалась.
— Гера…
— Иду, блять, — фыркает и, кинув небрежно на пол ту самую вещицу, что у него порвалась, идет к зовущему.
Это пиздец, господа. Я, конечно, предполагал многое, нет, не так, я был уверен в том, что он не прост, более того, я кучу всего перемусолил в мозгу, но я ни на секунду не допускал и краешка мысли о том, что он является солистом данной группы. Это… это… жесть. Меня как будто по голове огрели чем-то увесистым. Я в полнейшем шоке плюхаюсь в кресло, выпиваю залпом содержимое бокала и пытаюсь осмыслить увиденное и услышанное. Это что получается, я хотел двоих, а эти двое являются одним и тем же человеком. Я в ахуе.
Хотя, все правильно. Только идиот мог не сопоставить, что к чему. У них одинаковое расположение пирсинга — это раз. Стиль одежды очень даже похож — это два. И надменность у него не такая, как у типичных тинэйджеров, а присущая только тем, кто и вправду имеет какой-то вес в обществе — это три.
Только вот он в жизни вообще ни разу не такой, как на сцене. Кажется, грим делает из него совершенно другого человека, да и поведение разнится. В жизни он язвительно-похуистичный, наглый, диковатый, я бы сказал. Он смотрит свысока, в чайных глазах молчаливый вызов теплится. Меланхоличный, незаинтересованный ни в чем, с выражением лица а-ля Как же вы меня заебали. А вот на сцене он — заряд энергии, полнейший хаос в чистом виде, ураган эмоций. Его не остановить, не заткнуть. Носится как бешеный, тряся своей гривой, орет на пределе, еще совсем чуть-чуть — и кирдык голосовым связкам. Абсолютная противоположность. Единственное, что общего у них, это яркая внешность и дикая аура секса.