Наверняка многим знакома ненависть без причины, когда смотришь на человека и думаешь: "Сууука, как же я тебя ненавижу", а ведь этот человек тебе ничего и не сделал. Он мог просто стоять, а ты уже воображал, как откручиваешь ему голову. Вот именно такую ненависть у меня вызывал Слава Мищенко. Я даже не знаю, что меня больше в нем бесит: его вечная улыбка от уха до уха или то, что вокруг него всегда увивается народ. Этот человек, как магнит просто притягивал к себе людей. У нас в универе не было ни одного студента, ни одного препода, которые не знали и не любили Славу Мищенко. Только я один его терпеть не мог. Правда, я об этом не распространялся, так как побаивался быть затоптанным его армией поклонников или разорванным на кусочки.
Главное, в нем ведь не было ничего такого. Он не писаный красавец, не богатенький буратино, не гений. Он вполне обычный рядовой студент. Но его словно медом обмазали, а иначе, почему к нему все так тянулись? Хотя я не исключаю тот факт, что дело в его обаянии. Он мог любого препода уломать отпустить всю группу домой пораньше, поставить четверку вместо тройки (причем как себе, так и кому-то другому). И при всем при этом его нельзя было назвать наглым. Если кому-то требовалась помощь или для чего-то нужны были добровольцы — Слава был в первых рядах.
Как видите, довольно раздражающая личность.
И с мыслями, что мне придется аж четыре пары лицезреть этого типа, я пнул дверь в аудиторию, совершенно не рассчитывая, что она откроется, так как пришел я довольно рано. Дверь шарахнулась об стену и отлетела назад, чуть не ударив меня по носу, но я вовремя подставил ногу, останавливая ее, и увидел того, кого видеть точно не хотел. Слава сидел у открытого окна на подоконнике. От шума, что я произвел, он вздрогнул и обернулся. Его лицо было испуганным, но спустя секунду появилась эта дурацкая улыбка. Меня передернуло.
— Привет, — поприветствовал он меня. — Ты сегодня рано.
Я зашел в кабинет и направился к своему излюбленному месту на галерке.
— Сестра заболела и всю ночь плакала, не давая спать, так что я сбежал из дома в надежде подремать хоть здесь полчасика.
— Понятно...
И что тебе понятно, понятливый ты наш? Мне вот совсем не понятно, зачем родители захотели еще одного ребенка, да еще и в таком не молодом возрасте. Рожать в сорок пять! Мать с ума сошла!
— Слушай, закрой окно, а? — попросил я. — На дворе, блин, середина декабря, холод собачий, а ты тут окна пооткрывал.
Слава молча спрыгнул с подоконника и взялся за оконную ручку. Возможно, будь в аудитории кто-то еще, то я не обратил бы на случившееся внимания, но мы были одни, и я следил за действиями Славы. Он толкнул окно к раме, но в паре сантиметров от нее остановился, словно размышлял о чем-то, а затем все же послышался хлопок и парень повернул ручку. Я закрыл глаза, все же надеясь покемарить до начала пары.
Увы, мне это не удалось. Спустя десять минут в кабинет стали вваливаться одногруппники с периодичностью в несколько минут, которые сразу стали болтать и шуметь. Я застонал и почти сполз под парту. Черт возьми, я хочу спать! Спать! Спать! Спать!
Окончание пар для меня было, как манна небесная, потому что я уже почти ничего не соображал. Плетясь к остановке, все, о чем я мог думать, так это чтобы Марго заснула к тому времени, как я окажусь дома, тогда бы и я смог поспать. За этими мыслями я не сразу заметил у пешеходного перехода впереди меня Славу. Резко появилось желание развернуться обратно, но усталость брала свое, поэтому я все же сделал еще один шаг вперед, отвернувшись от парня, а затем затормозил и вновь посмотрел на него. Слава не улыбался. Ну да, конечно, кому ему улыбаться на переходе? Не тому же мужику или женщине, что стояли рядом с ним. Но все равно, видеть его не улыбающимся, пусть даже в профиль, было так странно, что я стоял на месте, как баран, и пялился на него, как на ворота.
Загорелся зеленый для пешеходов, и мужчина с женщиной стали переходить дорогу, а навстречу им пробежал какой-то мальчишка. А вот Мищенко остался на месте. Я нахмурился, не понимая его манипуляций. Спустя пятнадцать секунд зеленый уже горел для машин, которые резво сорвались со своих мест. Дорога тут была прямая и длинная. По утрам и вечерам движение обычно стояло из-за пробок, но днем оно было вполне оживленным, причем большинство автомобилистов начхать хотели на знак "40" и неслись на всех 80 км/ч, если не на 100.
Слава повернул голову влево, и я понятия не имел, на что он там смотрит. Я же смотрел на его затылок. Среди легковушек появился мусоросборник с дурацкой надписью: "Улыбнись чистому городу". Он быстро приближался к тому месту, где стоял парень, и когда расстояние не превышало метров пятидесяти, Слава посмотрел вперед и занес ногу для шага. Из-за ночи без сна, я тупил по-жесткому. В моей голове были две картинки. Первая — это на которой по дороге ехал грузовик на довольно большой скорости. Вторая — на которой Слава собирался сделать шаг. По отдельности они казались непримечательными, пока вторая картинка не наложилась на первую. Мои глаза сами по себе широко распахнулись, а я крикнул: "Слава!". Парень вздрогнул, так и не сделав шаг, и повернулся в мою сторону. Грузовик пронесся мимо.
Мищенко испугано, так же, как когда я застал его сидящим на подоконнике, смотрел на меня. И я понял, что парень собирался сделать, если бы я не вошел в аудиторию или вошел хотя бы на минуту позже. Он второй раз за день пытался покончить с собой. И эта мысль так разозлила меня, что я просто подлетел к парню, хватая его за ворот куртки и притягивая к себе.
— Ты что творишь? — прошипел я.
— Я устал, — прошептал он в ответ. — Я очень устал, — и вдруг заплакал, заставляя меня не только отпустить его, но и отскочить назад. А Слава продолжал плакать, его словно прорвало. И с этим надо было что-то делать.
— Ты где живешь?
— Там, — сквозь слезы выговорил парень, махнув рукой куда-то в сторону.
— "Там" меня не устраивает. Адрес говори.
Он сказал, и я порадовался, что идти от силы минут пятнадцать, и не надо ехать ни в каком автобусе или троллейбусе. Схватив Славу за руку, я потащил его к нему же домой. Думаю, мы представляли собой довольно интересное зрелище, почти все прохожие на нашем пути с любопытством провожали нас взглядом. Могу их понять, не часто встретишь двадцатилетнего парня, который тащит за собой, как на буксире другого такого двадцатилетнего парня, что рыдает.
Оказавшись под дверями квартиры Мищенко, я потребовал у него ключи, и он, пошарив в карманах, без сопротивления или вопросов отдал их мне. Открыв дверь, я втолкнул внутрь парня и сам зашел, быстро снимая обувь и верхнюю одежку, после чего прошел вглубь квартиры, будто я был ее хозяином.
Квартира была однокомнатной и... Как бы это помягче сказать... Нищей. Тут из всех щелей так и слышались полудохлые голоса, что молили: "Ремонт! Мне нужен ремонт!". В единственной комнате, кроме старого шкафа, письменного стола, заваленного книгами и тетрадями и разобранного дивана, ничего больше не было. Слава, немного успокоившись, уселся на этот самый диван. Я посмотрел на него.
— Чай будешь?
Парень кивнул, и я пошел на кухню готовить чай. Кажется, он тоже забыл кто на самом деле хозяин этой обители. Набрав в чайник воду, я включил его, точней попытался. Пощелкав пару раз кнопку включения туда-сюда, я догадался проверить свет. И моя догадка оправдалась. Света в квартире не было. Зато теперь понятно зачем на газовой плите стоит кастрюля с чистой водой. Похоже, свет еще утром отключили. Я пошарил по ящикам в поисках спичек или зажигалки, но не нашел ни того, ни другого. Вздохнув, я вернулся в комнату и увидел Славу, сладко спящего на диване.
— Это наглость, — не понятно кому заявил я и плюхнулся рядом с парнем. Уснул я уже через минуту.
Проснулись мы со Славой одновременно от падения явно чего-то тяжелого у соседей сверху. За окном уже начинало темнеть, поэтому я поднялся с дивана и прошел к выключателю, рассчитывая, что свет уже должны были дать.
Слава, услышав, как я щелкаю выключателем, уселся на диване, и взъерошив свои и без того взлохмаченные после сна волосы, произнес:
— Не старайся. У меня нет электричества.
— В каком смысле нет? — не совсем понял я, повернувшись к парню.
— В прямом.
Я нахмурился и вернулся к дивану. Усевшись на него напротив Мищенко, я пристально посмотрел на парня.
— Давай рассказывай, что у тебя приключилось и куда подевалось электричество.
— Отключили за неуплату. Свет и горячую воду. Говорят, скоро и холодную отрубят.
— А оплатить?
Слава усмехнулся. Я впервые видел его усмешку.
— Денег нет. В кармане лежат последние двести рублей.
— Я что-то вообще ничего не понимаю. Если у тебя нет денег, то найди работу или попроси у родителей, чего сразу под машину бросаться?
— Я сирота, — упс, это я не знал. — А на работу меня не берут. Три месяца назад я работал в одном кафе, однажды вечером касса оказалась пуста, а деньги нашли у меня в шкафчике. Меня, ясное дело, уволили. Сделали соответствующую запись в трудовой. Хорошо хоть заявление в полицию не подали. Но даже без этого меня теперь никуда не берут. Даже дворником! — отчаянно вскрикнул Слава и завалился на подушку, проговорив в нее. — Бывших зэков на работу берут, а меня нет. Я так устал... Спать почти перестал, постоянно напряжен, нервы ни к черту стали...
Я молча смотрел на него, анализируя все услышанное.
— А никаких сбережений у тебя не было?
Слава оторвался от подушки и посмотрел на меня.
— Были, но я их как раз все отдал, чтобы заявление не писали, — и вдруг он подскочил, наклоняясь ко мне, и с лихорадочным блеском в глазах, зашептал. — Слав, это не я. Я не брал эти деньги.
Я отодвинулся от Мищенко. Конечно, не он. Чтобы знать об этом, мне не надо было заглядывать ему в глаза или слышать его оправдания. Я просто знал, что Мищенко не способен на такое. Он никогда ничего ни у кого не брал без разрешения, будь то какая-то мелочь, вроде ручки или листа бумаги, или нечто ценное. Телефон, там, например.
О, кстати, отвлечемся на секунду. Слава действительно назвал меня Славой. Но мы с ним не тезки. Он Святослав, а я Вячеслав. Вот так. Вячеслав Горников. Приятно познакомиться. И я делаю это очень вовремя...
— Знаю, что не брал, — обрадовал я Мищенко. Он облегченно вздохнул и сам отстранился от меня. А я тут же его добил.
— Тебя развели, как лоха.
— В каком смысле? — Слава захлопал ресницами.
— В прямом. Давай-ка повторим все, что ты мне сказал. В воровстве тебя обвинили, даже несмотря на то, что деньги нашлись, соответствующую запись в трудовую тебе сделали, твои сбережения у тебя забрали, заявление в полицию не написали... И я абсолютно уверен, что это все произошло меньше, чем за час, и без вмешательства комиссии.
— Какой комиссии?
Я усмехнулся.
— Ну ясно. Нашли лоха. Ладно, не ссы, сейчас все сделаем, — я выудил из кармана телефон и среди звонков нашел нужного абонента.
— Кому ты собрался звонить? — поинтересовался Слава. Я взглянул на него исподлобья и ответил.
— Папе. Он у меня полковник полиции, — и, не дожидаясь следующего вопроса парня, нажал вызов, поднося телефон к уху.
— Пап, привет.
— Привет, — раздалось на том конце. — Ты где пропадаешь? Мать уже волноваться начала.
— Да у меня тут у друга проблемы возникли еще три месяца назад, а он только сегодня удосужился рассказать о них. В общем, помощь твоя нужна.
— В чем дело?
— Его в воровстве на работе обвинили, а это не он. Я все тридцать два готов отдать за это. Деньги сразу нашли. Полицию не вызывали и заявление не писали, но в трудовую запись о воровстве сделали. И как я понял, полицию ему пообещали не вмешивать, если он отдаст свои деньги.
Папа довольно громко фыркнул в трубку.
— Поздравляю. Можешь передать своему другу, что он идиот и лох.
— Я уже сказал ему это. Ты поможешь?
— Помогу, чего уж там. Имя, фамилию друга скажи и место работы.
— Мищенко Святослав, а работал... Ты где работал? — обратился я уже к Славе.
— Кафе «Гуси-лебеди» на Самойловой, — быстро протараторил он. Я же повторил название кафе и его улицу отцу.
— Хорошо. Я разберусь. Ты-то домой сегодня придешь?
Я покосился на Славу, что не сводил с меня глаз и прислушивался к разговору.
— Нет. Пригляжу за другом, а то он от безысходности сегодня сигануть хотел то из окна, то под машину...
Глаза Славы широко распахнулись.
— Отставить, — грозно произнес папа. — Сказал же, что со всем разберусь.
— Есть, отставить. Ладно, давай, пока. И спасибо.