– Вы проявили интерес к условиям соглашения, которые были мне предложены, – продолжал он. – Но я не счел нужным спросить вас о том же. Если вы примете мое предложение, я смогу обсудить с лордом Хейденом вопрос о причитающемся вам имуществе, если вы сочтете это приемлемым?
– Да, это вполне приемлемо.
Она не приняла этого во внимание, что могло означать только одно: ее двойственное отношение к его предложению. Он догадался об этом? Вероятно, да.
– Есть еще один вопрос, касающийся вашего брата.
– В парке вы сказали, что это не имеет для вас значения.
– Я сказал, что его преступление не может запятнать вас. И все же очень важно из-за вас и семьи, которую вы сможете обрести вновь, чтобы вы считали, что для вас он умер.
«Для вас он умер». Внезапно этот славный мистер Брадуэлл заговорил суровым и мрачным тоном и проявил даже некоторую самонадеянность, ставя жесткие условия для заключения брака, который еще мог и не состояться.
Его командный тон разбудил в Розалин дьявола, и она уже была готова сказать ему решительное «никогда».
– Он мой брат. Несправедливо просить меня об этом.
– Я не прошу, а требую.
Уже требует!
– Вы предлагаете вернуть мне половину моей семьи и в то же время настаиваете, чтобы я отказалась от другой половины.
– Если вы представляете себе это так, то да. Я требую этого от вас. В ночь аукциона я слышал, как вы объясняли леди Алексии, почему должны умереть для нее и вашей сестры. Когда она вам писала, вы возвращали ее письма нераспечатанными, чтобы не запятнать ее репутацию близостью с вами. Вы сказали, что это должно быть именно так. Если вы так представляли себе ту ситуацию, то, конечно, должны согласиться и с моими требованиями.
Розалин почувствовала, как ее лицо обдало жаром. Ее раздражало, что он загнал ее в угол, припомнив ей ее же слова и поступки.
– Я не стану считать его мертвым. Не смогу. Сказать по правде, есть надежда, что я смогу с ним увидеться. И я должна потребовать, чтобы вы дали мне обещание, что разрешите это свидание.
Ультиматум повис в воздухе. Человек, который мог стать ее мужем, обдумывал его. Розалин была почти готова услышать, что он берет свое предложение обратно, но вместо ожидаемого облегчения ощутила панику.
Если б он взял свое предложение назад, это был бы выход, которого она желала по причине, которую не могла объяснить ни Алексии, ни даже себе самой. И все же, оказавшись лицом к лицу с такой вероятностью, поняла, что если бы такое случилось, она не могла бы рассчитывать на достойную жизнь, которой требовали ее честь и порядочность.
Она уже была почти готова взять свои слова обратно. Тоненький одинокий, смущенный и неуверенный, голосок требовал, чтобы она сдалась. «Да, я сделаю, как вы хотите. Я сделаю все, если вы будете кормить меня, и льстить мне, и притворяться, что я вам небезразлична. Я забуду, кто я, и откажусь от своих мечтаний, и буду покорна вам, если вы станете покупать топливо для моего очага, чтобы я не мерзла».
Розалин сжала зубы до скрежета, чтобы не произнести этих жалких слов вслух.
Пока она ждала ответа, ее отчаяние возрастало. Она ненавидела себя за это, ненавидела за то, что на самом деле у нее не было выбора – только брак. Она даже ненавидела Тима за то, что он снова заставил ее балансировать на грани между полным крахом и полной зависимостью.
– Если он вернется в Англию, вы сможете увидеться с ним, – сказал наконец Брадуэлл. – Но вы не поедете на встречу с ним туда, где он сейчас скрывается. Выйдете ли вы за меня замуж или нет, вы к нему не поедете. Поэтому можете сбросить эту мысль со счетов. И не воображайте, что я не смогу вас остановить. Я могу это сделать и сделаю.
Ее лицо запылало. Он разгадал ее план и кто был тот человек, к которому она собиралась.
Этот компромисс не был великодушным. Она знала, что Тим никогда не вернется в Англию, не посмеет. Мистер Брадуэлл выигрывал, даже когда уступал.
По городу карета ехала очень медленно. Розалин бы хотела, чтобы это путешествие закончилось скорее. Этот разговор раздражал ее. Она опасалась, что Брадуэлл заметил ее отчаяние, пока она ждала его ответа. Если это было так, то он мог продолжать свои «объяснения» до тех пор, пока она не превратилась бы в покорное, не имеющее собственной воли дитя и не оставалась в этом браке, который он предлагал ей, именно такой.
И все же обида и раздражение взяли верх над благоразумием:
– Думаю, мне потребуется больше одного дня на раздумья, раз вы припасли столько условий. Умоляю вас, скажите, есть ли еще?
– Только одна мелочь.
– Просветите меня.
– Я не могу примириться со свободными нравами, господствующими в светском обществе. Я готов делиться всем, что мне принадлежит, но никогда не соглашусь делить вас с кем-нибудь.
– Однако вы попросите меня сказать правду до того, как убьете человека, которого слухи припишут мне в качестве любовника. Я полагаю, это утверждение соответствует истине?
Он усмехнулся:
– Соответствует. Это правда.
– Есть что-нибудь еще? Надеюсь, что нет. Я и так опасаюсь забыть какое-нибудь из столь неожиданных для меня условий. Нынче утром мне бы следовало захватить бумагу, чтобы записать их.
Он подался к ней и взял за руку. Этот жест содержал намек на право утешать ее и претендовать на власть над ней.
Его большой палец нежно погладил ладонь Розалин. Она отчетливо почувствовала его прикосновение сквозь перчатку. И от него по руке распространился трепет, охвативший ее.
– Не думаю, что хоть одно из моих условий смущает вас по-настоящему, – сказал Брадуэлл. – Если вам требуется больше времени для принятия решения, то не из-за тех вопросов, которые мы обсуждали сегодня. Если вы хотите ясности, как сказали сами, то мы должны говорить откровенно о подлинной причине ваших колебаний.
Они обсудили все важные вопросы, а также много такого, чего Розалин не ожидала.
– Сегодня вы всеведущи и очень требовательны.
– Ничуть не всеведущ. Когда я сделал вам предложение, вы упомянули о последнем, что вас беспокоит. – Он посмотрел ей в глаза. – Вы сомневаетесь, что справитесь с обязанностями жены и пытаетесь решить, будет ли интимная сторона супружеских отношений для вас отвратительна.
Розалин почувствовала, как все ее лицо окатило жаром.
– Я уже сказала вам, что лишена романтических иллюзий. По правде говоря, у меня нет на этот счет опасений, потому что вопрос остается открытым. Я честно предупредила вас о том, что предвижу, какими будут наши интимные отношения.
– Если бы я поверил, что это правда, то нашел бы способ заставить вас отказаться от брака со мной. Для того чтобы сделать эти отношения терпимыми, не требуются романтические чувства и иллюзии, мисс Лонгуорт. Я думаю, что они могли бы даже испортить дело. Вместо того чтобы мечтать о бессмертной романтической любви, вам лучше думать об этой стороне брака как о хорошей трапезе, утоляющей голод.
Розалин не могла поверить, что он способен говорить с такой прямотой. Джентльмен никогда бы себе этого не позволил. Но ведь он не был джентльменом. Более того, он ждал от нее более разумного ответа, чем смущение и ужас при столь бестактном обороте беседы.
«Трапеза, утоляющая голод». Для нее это был новый и непристойный способ говорить на подобную тему. Конечно, такой подход начисто уничтожал всякую романтику, но по крайней мере содержал намек на нечто более обещающее, чем она могла ожидать.
– И из чего будет состоять эта трапеза – из овсянки или фазана? – выпалила Розалин.
Брадуэлл тихонько рассмеялся, и ей показалось, что и сам он был теперь смущен.
– Видите ли, я не очень люблю овсянку. По горло сыта ею, – сказала Розалин.
– Есть много блюд, целое меню, из которого можно выбирать. Уверен, что мы сможем найти что-нибудь по вашему вкусу. Но мы узнаем это только если вы согласитесь сесть за стол.
Итак, окольными путями они подобрались к еще одному условию. Он говорил, что ожидает, что она примет его без излишнего драматизма и отговорок.
Розалин попыталась это представить. Представила себя лежащей в постели и этого мужчину рядом. Она готовилась к неприятному опыту, к безрадостной покорности, которые испытала за время своего короткого романа. Но почему-то эта картина взволновала ее. Это ожидание таило в себе элемент соблазнительного предвкушения и волновало ее физически.
Брадуэлл наблюдал за ней, и в выражении его лица для нее заключалось опасное очарование, как если бы он тоже представлял ее в постели и понимал, сколь волнующе это ожидание.
Он все еще держал ее руку. Но теперь сжал ее крепче, будто направлял и ограничивал. Потом мягко потянул к себе. За окном медленно проплывал городской пейзаж. С изящной легкостью и плавностью Брадуэлл посадил Розалин себе на колени.
Удивление уступило место тревоге. Свет в карете вдруг потускнел. Изогнувшись всем телом, Розалин увидела, что Брадуэлл задернул занавески.
– Что вы делаете?
Сквозь одежду она ощутила его бедра и попыталась встать, но рука, поддерживавшая ее за спину, не позволила, а иначе она бы упала или высвободилась бы. Розалин выпрямила спину, чтобы обеспечить себе хотя бы некоторую независимость.
– Что вы делаете? – повторила она.
Взгляд Брадуэлла следовал за кончиками пальцев, ласкавших ее щеку уже знакомым ей движением. Только на этот раз его прикосновения не прерывались. Он нежно приподнял ее подбородок, не позволив уклониться от поцелуя. Это был легкий поцелуй, как тот, в поле, но губы ее задрожали, а все тело охватил трепет.
– Я проверяю, справедливо ли вы оцениваете мое предложение и не живут ли в вас предрассудки? – Он снова поцеловал ее. – Я отдаю на ваш суд свое дело, с тем чтобы вы приняли окончательное решение при одном только условии, которое стоило внимания.
– Окончательное решение?
Значение, которое он вложил в эти слова, смутило Розалин. Она уперлась руками в его плечи и отпрянула.
Он улыбнулся и без усилия снова привлек ее к себе. Последовала медленная и не слишком серьезная борьба. Розалин не оборонялась по-настоящему, а он по-настоящему не настаивал. Она всего лишь пыталась высвободиться из этих слишком интимных и обязывающих объятий, он же продолжал ее удерживать.
Каким-то образом ему удалось удержать позицию. Но если он думал соблазнить ее, то серьезно заблуждался. Она снова принялась его отталкивать, упираясь в плечи.
– Боже милостивый! Не думаете же вы… здесь… в карете?
– Ни в коем случае. Конечно, только если вы не попросите об этом сами.
Просить об этом? Розалин изо всех сил старалась подавить усмешку.
Однако он ее заметил.
– Вы правы. Лучше оставить это до другого случая.
Розалин готова была посмеяться над его самонадеянностью, но не смогла, потому что он снова начал целовать ее. И вдруг его действия перестали ей казаться невинной игрой. Его поцелуй в поле удивил ее, поцелуй на кухне покорил, этот же напугал.
Возбуждение, струившееся прежде медленно, теперь мгновенно обрушилось на нее как наводнение. Его страстный и властный поцелуй смел все преграды, на которых держалась ее физическая инертность. Ее тело на этот раз откликнулось мгновенно, будто уже было знакомо с ожидавшим его наслаждением и жаждало испытать его снова.
Эти нежные прикосновения губ к ее губам привели ее туда, где не оставалось места ни для раздумий, ни даже для дыхания.
Его поцелуи в губы и шею соблазняли и волновали ее. Легкие покусывания мочки уха посылали трепет восторга в ее кровь. Если брак означал это, и только это, она бы, несомненно, приняла его предложение.
Но Розалин знала, что этим дело не ограничится и его страсть, как и ее собственная, будет усиливаться. Она ощущала это в нем, чувствовала. Розалин знала, к чему ведут эти маленькие радости и чем заканчиваются.
На этот раз Брадуэллу не пришлось ее уговаривать разомкнуть губы. Она покорилась его вторжению, потому что уже знала, какое это приносит наслаждение. Он завладел ее ртом и исследовал его нежно и тщательно, будто знал, как вызвать в ней трепет восторга и отклик, которые отзовутся во всех уголках ее тела. И скоро она перестала замечать что-либо, кроме этого, и желала только чувствовать и чувствовать наслаждение без конца.
Брадуэлл продолжал ее ласкать, и скоро этот весенний ветерок ее наслаждения превратился в жаркий летний ветер. Розалин чувствована прикосновение его руки под плащом сквозь ткань платья и корсет, теплой и твердой руки, уверенной в своих действиях. Хотя это властное прикосновение и смущало, и даже шокировало ее, тело покорялось ему и даже к нему стремилось. И вскоре Розалин начала раздражать преграда, отделявшая ее от него. Буря безумия грозила ворваться в ее сознание и затопить его.
Брадуэлл целовал ее и ласкал грудь, и эти ласки вызывали молниеносный и бурный отклик. Ее тело откликалось на них немедленно, будто только этого и ждало. Прикосновения его пальцев погружали Розалин в столь острое наслаждение, что ей уже трудно было его переносить.
Брадуэлл нашел отвердевший сосок и ласкал и дразнил его до тех пор, пока все ее тело не завибрировало. Образы других, более откровенных и интимных наслаждений и ласк, затопили ее сознание. Он доводил ее до безумия. До помешательства. Теперь она поняла, что он имел в виду, говоря о телесном голоде. Она поняла его намеки на возможность того, чтобы просить о близости, потому что мысленно уже просила.
Розалин сжимала руки, пытаясь сохранить связь с внешним миром, но его рука лишала ее этой возможности. Розалин сжимала зубы, чтобы удержаться от крика или стона. Она ждала облегчения…
И именно в тот момент, когда она была готова сорвать с себя одежду, чтобы ощутить его всем телом, всей кожей, что-бы он заполнил мучительную пустоту в ней, Брадуэлл остановился.
Розалин с трудом могла вздохнуть. Она была не в силах я думать. И сладостные нежные поцелуи, которыми закончился этот взрыв страсти, казались ей теперь жестокой шуткой. Она с трудом открыла глаза и заморгала, возвращаясь к реальной жизни, к сознанию, что сидит в экипаже, увидела его стенку и потолок, а потом и Кайла.
Он смотрел на нее, не более удовлетворенный, чем она. Возможно, он ждал, что она попросит о большем, как и предполагал и о чем сказал ей. И, да смилуется над ней Господь, она была почти готова это сделать, однако его пальцы, прижимавшиеся к ее губам, не позволили ей.
– Дайте согласие выйти за меня, Розалин.
Желание все еще управляло ее волей. Сладкая мука не прекратилась. Но по мере того как буря медленно стихала, ее охватывало ощущение покоя, красоты и свободы. Розалин будто погрузилась в блаженное и беззаботное оцепенение, пронизанное воспоминаниями о его поцелуях и прикосновениях. И это напомнило ей о том, что она чувствовала в тот день, лежа на холме и глядя вверх на безбрежное небо.
– Да. Я выйду за вас.
Глава 9
Клерк провел Кайла в спартанского вида гостиную в Сити, представлявшую собой часть анфилады комнат, таких, какими должен располагать солиситор. Кайл догадывался, что спальня, должно быть, расположена за закрытой дверью в дальнем конце комнаты, напротив венецианского окна с полукруглым стеклом наверху.
Приглашение в эту квартиру было вызвано его письмом лорду Хейдену. Должно быть, хозяин использовал ее для деловых встреч. Возможно, до женитьбы он встречался здесь с женщинами. Но скорее для частных дел, таких, какие значились в списке на страницах, горой наваленных на письменном столе у окна.
Лорд Хейден встретил и приветствовал его. Они устроились у камина в двух глубоких креслах, обитых красной тканью.
Воспоминание об их последней встрече отбрасывало мрачную тень и на эту. В тот раз лорд Хейден Ротуэлл пришел к нему, после того как Кайл отклонил подобное приглашение.
– Мисс Лонгуорт просила меня поговорить с вами от ее имени, – сказал лорд Хейден. – Она намекнула на то, что это предложили вы.
– Обдумывая мое предложение, она проявила отсутствие практичности и пренебрежение к финансовой стороне дела.