Киссур Ятун повел гостя в покой брата, а Неревена отослали на кухню.
- Зачем вы водитесь с этим маленьким шпионом? - упрекнул советника Киссур Ятун.
Ванвейлен озадаченно вздрогнул:
- Откуда вы взяли, что он - шпион? Чей?
- По-вашему, юноша такого росточка и происхождения может быть порядочным?
Ванвейлен понурил голову. Неревен и в самом деле ходил за ним, как привязанный. Ванвейлен думал, что делается это по приказанию Арфарры - но даже и это готов был Арфарре простить.
Сеньоры в серединной зале не замолчали, конечно, при виде Ванвейлена - знатные господа тайн не имеют, - а продолжали громко обсуждать завтрашнюю петицию. Махуд Коротконосый настаивал, чтоб пункт, запрещавший горожанкам иметь в приданом золотые украшения, был перенесен с десятого на восьмое место. "Да, - подумал Ванвейлен, - яйцо не станет квадратным", и спросил Махуда:
- А что городское прошение? Как вы к нему относитесь?
- Я бы сказал, - ответил Махуд, - что в нем есть дельные мысли. Вот, например, запретить рыцарям торговать... Все погибнет, если то, что выгодно, станет еще и почетно.
Марбод Кукушонок в горнице был один: лежал среди атласных подушек и рассеянно крутил свиток с послезавтрашним прошением. Ванвейлен заметил в полутьме, на низком столике, еще книги, и среди них - хорошо знакомый свод законов Золотого Государя, и подумал, что Кукушонок все-таки изменился.
"А я - еще больше", - подумал Ванвейлен.
- А что, - спросил Кукушонок, - правда ли, что вы рассорились с обвинителем Ойвеном?
"Рассорились - это мягко сказано", - подумал Ванвейлен. Четыре дня назад у входа в ратушу некто в зеленом пытался пырнуть Ойвена кинжалом: тот выбежал на улицу в разорванных одеждах, громко крича. Тут же вокруг закрутился народ, а из народа сама собой возникла маленькая личная охрана, из всего этого стало возникать городское постановление, что-де гражданину Ойвену надобно иметь известное число телохранителей. Арфарра почуял неладное, послал Ванвейлена, Ванвейлен - сыщика Доня.
Некто в зеленом был разыскан, и покушение вышло - фиктивным; Ойвен боялся, впрочем, дождаться настоящего. Ванвейлен мягко, но ненавязчиво сумел убедить Ойвена, что нынче и так много армий, не надо создавать свою собственную, что для его охраны хватит и боевых монахов... Гражданин обвинитель поморгал колючими глазками и согласился: при том так как-то вышло, что это не советник Арфарра, а советник Ванвейлен ему не доверяет.
- Правда ли, - отвечал Ванвейлен, что вы по-прежнему в ссоре с Лухом Медведем?
Лух Медведь был молодой рыцарь, который с весны взъелся на Кукушонка, - однако ж подписал прошение.
Оба помолчали. Ванвейлен смотрел на руки Кукушонка - сильные, с длинными цепкими пальцами, с зеленым нефритовым кольцом. Волка кормит пасть, воина - руки. Ванвейлен смутился и отвел глаза.
- А чем, - спросил мягко Кукушонок, - вам, советник, не нравится наше прошение?
Ванвейлен усмехнулся:
- Этот вопрос обсуждался уже и будет обсуждаться завтра.
- А что бы вы из него убрали и что добавили?
- В нем ни убавить, ни прибавить, - сказал Ванвейлен. - Волков не обучишь вегетарианству...
- Да, - сказал Марбод Кукушонок. - Вижу я, вы теперь с другими лазите за Ятуновым мечом.
Ванвейлен вздрогнул. Откуда он узнал? Потом понял, что Кукушонок просто - вспоминал, и успокоился.
- Да, - проговорил Марбод Кукушонок, - Белый Эльсил сказал мне: "Придет день, и ты раскаешься, что этот человек жив". Я, однако, не раскаиваюсь. Тут он снял с руки кольцо и протянул его Ванвейлену, а Ванвейлен улыбнулся и протянул свое.
Больше они ни о чем не говорили. Потом Кукушонок попросил помочь ему встать, и они вместе вышли во двор замка, где недавно растаял красный снег, и поцеловались на прощание.
Когда Кукушонок вернулся обратно в свои комнаты, у его постели сидел пожилой адвокат и мешал железным прутом в жаровне. Он слышал весь разговор.
- Ну, - сказал адвокат, - и зачем его было звать? Это же маленький советник Арфарра...
- Когда, - сказал Кукушонок, - Алом вызвал на поединок Пернатого Вея, всем было известно, что Вея можно поразить лишь его собственным копьем. И Алом попросил перед боем поменяться копьями, а Пернатый Вей не посмел отказать, ибо был человеком благородным. Господин Ванвейлен - благородный человек, и, если бы что-то знал, - предложил бы. И что, однако, он так на мои руки глядел? А если, - осклабясь, прибавил Кукушонок, - он человек неблагородный, он, по крайней мере пойдет и донесет Арфарре о моем нездоровье и речах Махуда...
Кукушонок отодвинул в сторону прошение, как вещь совершенно ненужную, и вместе сел с адвокатом над бумагами.
А королевский советник Ванвейлен поехал от замка Ятунов на Песчаный Лог, что в Мертвом Городе. Там, под самыми городскими стенами, освящали новую - и первую - городскую больницу для бедных. Собралась вся городская верхушка, были советник Арфарра и господин Даттам.
Погадали на прутьях, и гадание вышло очень хорошим; потом прутья собрали в связку и отдали бургомистру; бургомистр напомнил, что прутья легко переломать поодиночке и нельзя сломать в связке, и советник Арфарра и господин Даттам перевили руки и выпили за прутья, которые нельзя сломать в связке. Люди глядели и радовались.
- Хорошо, что обвинителя Ойвена нет, - сказал один цеховик другому. Это же как злой дух при советнике Арфарре!
Был ли обвинитель Ойвен злым духом при советнике - неизвестно. Но вот что он кричал на улицах, что люди из цехов скупают все земли, а беднякам нечего есть, и добивался, чтоб никто не мог купить новых земель больше, чем на сто золотых шагов, и чтобы каждому бедняку был выделен один золотой шаг - это уж точно.
В это время Лосси, по прозванию Розовое Личико, зашел в рыбную лавку. Лосси много повидал в свои двадцать семь лет, а теперь служил у Шамуна Большеротого. Шамун Большеротый был с недавних пор вассалом Даттама, и Даттам дал Шамуну землю под городом: сто восемьдесят золотых шагов.
Итак, Лосси Розовое Личико зашел в рыбную лавку, разинул рот и стал разглядывать полки. Наконец восхищенный взор его остановился на двух плававших за белым стеклом рыбах. Рыбы были то плоскими, зелеными и чешуйчатыми, то вдруг раздувались, становились в точности как шар, и из этого шара лезли желто-красные иголки. Рыбы эти назывались ушанчики, и Лосси это прекрасно знал.
- Экое чудо! - сказал Лосси, - это что ж такое?
Хозяин лавки оглядел посетителя. На ногах у Лосси были деревянные башмаки, на плечах - бродячий плащ с конопляной завязкой, и вид он имел чрезвычайно придурковатый: только что из деревни. Хозяин решил пошутить и сказал:
- А это - рыба Суюнь.
Рыба Суюнь водилась далеко-далеко, в Серединном Океане в империи, и отвар из ее чешуи приносил здоровье на тысячу лет.
- Правду, однако, говорят у нас в деревне, - сказал Лосси, - в городе в лавке можно купить все, даже рыбу Суюнь... И сколько ж она стоит?
Торговец увидел, что дело серьезное, вздохнул и сказал:
- Ну, если из деревни... уступлю, за сколько взял: два "золотых государя" штучка... только покупать-то надо сразу обоих, самца и самочку.
Лосси вздохнул, достал из-под плаща тряпочку, размотал и высыпал на доску.
- А здесь сколько?
Стали пересчитывать всякую пузатую мелочь и рубленую медь, и вышло на три золотых государя.
Торговец долго думал, потом прослезился и махнул рукой:
- Ладно! Бери, раз из деревни! Торгуем себе в убыток!
Красная цена рыбкам была - три гроша. Лосси нанизал рыб на прутик и вышел с ними на улицу. На улице было солнечно, людно и весело. Младший хозяйский сын жарил в плоском чане с кипящим маслом карасей, и раздавал приятелям и клиентам. Далеко Лосси идти не пришлось: мимо как раз ехал обвинитель Ойвен.
Лосси закричал и бросился перед конем:
- Господин Ойвен! Мы все - маленькие и пришлые. Молимся вам... то есть за вас... То есть я хочу сказать, что вот купил рыбу Суюнь и чтоб вам жить всегда.
Лосси запнулся от избытка чувств и протянул прутик. Все вокруг засмеялись. Обвинитель Ойвен глянул на ушанчиков, перевел взгляд на простоватого парня, недавно из деревни, и понял, что жадные торговцы опять надули бедного человека.
- Друг мой! - сказал обвинитель Ойвен. Тебя провели, это не рыба Суюнь, это ушанчик.
На шум сходились люди. Привели из лавки торговца. Лосси напустился на него с упреками:
- Как так! Опозорил меня перед таким человеком!
- Сколько же он с тебя слупил за рыбу Суюнь? - спросил обвинитель Ойвен.
- Тридцать золотых государей, - отвечал Лосси.
- Что ты врешь! Три, а не тридцать! - закричал лавочник.
Кто ж, однако, поверил?
Лавочник заскулил, но делать нечего - пришлось отдать Лосси деньги. Торговцы сгрудились в кружок и принялись ругать обвинителя Ойвена. А старший сын лавочника бросил жарить своих рыб и вцепился в Лосси:
- Отдай! Задушу!
В эту минуту на улице появился хозяин Лосси Шамун Большеротый, и увидел, как торговец бьет его слугу. Шамун схватил торговца за шкирку, покрутил в воздухе и швырнул на мостовую. Лавочники заорали. При виде Шамуна настроение обвинителя Ойвена сильно переменилось. Он заметил на плаще Шамуна Даттамовы цвета и золотую цивету, а потом припомнил и его самого.
- Стойте, добрые люди! - сказал Ойвен. - Сдается мне, дело это не так просто, и как бы этот слуга не провел честных людей!
От таких слов хозяин лавки бросился на Лосси с рыбным вертелом. Лосси отпрыгнул. Вертел провалился в глубокий противень: масло выплеснулось и обрызгало рыцарский плащ с золотой циветой.
- Палец за палец, око за око! - вскричал Шамун Большеротый, подхватил лавочника и усадил его на противень. Тот заорал, выдираясь, не своим голосом.
Началась всеобщая свалка, в толпе закричали:
- К Арфарре! Пойдемте к Арфарре-советнику! Он тут, рядом!
Кровь ударила обвинителю Ойвену в голову. Почему к Арфарре? Он, обвинитель Ойвен, на месте, а они кричат: к Арфарре! И обвинитель закричал громче всех:
- К Арфарре-советнику!
Когда толпа вкатилась во двор новой больницы, Даттам и Арфарра уже прощались друг с другом. Их окружали цеховые мастера, и толпа тоже, в основном, была из свидетелей-лавочников. Лосси Розовое Личико как-то выпал и смылся с деньгами. К Шамуну Большеротому пристали по пути другие Даттамовы рыцари. Входя во двор, обвинитель Ойвен заметил, как с лошади слезает Клайд Ванвейлен.
Ойвен знал, куда тот ездил и зачем; и вновь закусил губу, ибо с Ойвеном в замке Ятуна даже драться бы не стали: приказали б избить палками, или усадили бы на противень с маслом, как несчастного лавочника.
Рыбные торговцы закричали, перебивая друг друга и излагая обстоятельства дела, а обвинитель Ойвен поднял руку и сказал:
- Дело не в одном человеке! Дело в принципе! Для того ли город освободился от рабства, чтобы новые сеньоры хозяйничали на его улицах и скупали его земли? Люди господина Даттама обижают и торговца, и простолюдина, наглости у них больше, чем у сеньоров, а денег больше, чем у горожан! Тощий народ и жирный народ спорят из-за земли, а Даттам скупил половину этой земли и посадил на нее своих грабителей.
Господин Даттам поглядел на своих людей и на лавочников вокруг, подошел к обвинителю Ойвену и схватил его за суконный воротник.
- Твоя, - сказал Даттам, - специальность, тараканий хвост натравливать простой народ на людей зажиточных... Вот вы этим и занимайся. Это у тебя хорошо получается. А если ты и твои покровители попробуют замахнуться на что-нибудь другое...
А в продолжение всей этой речи Ойвен пятился от Даттама, а Даттам держал его за воротник и шел за ним.
А во дворе больницы сделали лужу для буйволов, добротную лужу, с травертиновым бортиком и расписным столбом. Ойвен, пятясь, наткнулся на этот столб, и Даттам приложил его макушкой так, что глаза у Ойвена поехали вверх, а все остальное вниз, и обвинитель с плеском свалился в лужу. А Даттам потряс руками, будто хотел стряхнуть кончики пальцев, и продолжал:
- Это я, - сказал Даттам, - превратил эту страну во что-то человеческое. Это я добился того, что сеньоры больше не считают неприличным уметь читать, и детей своих учат грамоте. Это я добился того, что здесь вновь покупают шелка и книги, что торговцев на дорогах больше, чем грабителей...
Даттам замолчал и повернулся, чтоб идти, но тут заговорил советник Арфарра.
- Да, - сказал, усмехаясь, Арфарра. - Это вы научили знать обирать крестьян, чтобы купить шелка, это вы добились, что страна кишит нищими, которые продают себя в рабство за гроши, это вы научили сеньоров торговать, но при этом оставаться сеньорами... Я понимаю, - продолжал Арфарра - вам выгоднее иметь дело с насильниками и монополистами. Дай вам только возможность - и вы бы задушили городские цеха, как котят, и установили бы цены, от которых покраснеют даже перья белых кречетов.