Последствия: паства до крайности смущена.
РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (6)
Я ВЫСТАВЛЕН НА АУКЦИОН
– Мистер Хаус. – Тон совершенно нейтральный. – Да, мы сегодня встречались. Боюсь, вам придется сесть на кровать. Или вы предпочли бы спуститься в общий вестибюль?
– Нет, нет, все в порядке, – в смятении ответил Норман, опускаясь на краешек узкой кровати. Его взгляд беспорядочно перескакивал с предмета на предмет в крохотной комнатке.
– Выпьете что-нибудь? Насколько я помню, вы не употребляете алкоголя, поэтому, может быть, кофе или…
– Спасибо, нет. Хотя я закурил бы, если вы не против.
– А, «бей-голд»! Я сам когда-то предпочитал именно эту марку… Нет, спасибо, я не буду. Бросил. Я прибегал к ним, когда хотел избавиться от ясности в мыслях, и в результате пару раз едва не попал в беду.
Пристрелка. Внезапно Нормана осенило, как объяснить, что у него на душе. С еще не зажженным косяком в руке он сказал:
– Послушайте, мистер Мастерс, давайте я скажу то, ради чего пришел, а потом уйду и больше не буду вам докучать. Главное: я знаю, что за ленчем произвел на вас не слишком благоприятное впечатление, Элайху откинулся на спинку стула, положил правую ногу на левую, свел кончики пальцев и стал ждать.
– Я говорю не о том, ради какого впечатления притащили меня на этот ленч Старушка ДжТ и прочие из ее клики. Ко мне как к личности это отношения не имеет – сплошь цирк с корпоративным имиджем, мол, перед вами просвещенный работодатель, у которого цветной вице-президент, но все это вчерашний день. Крупные компании уже лет пятьдесят – шестьдесят так поступают и все лишь бы задобрить свою нечистую совесть. Я пришел извиниться за то, какое впечатление сам хотел произвести.
Он впервые поглядел Элайху прямо в лицо.
– Скажите откровенно: что вы обо мне думаете?
– Что я о вас думаю? – откликнулся Элайху и печально хмыкнул. – У меня не было шанса составить о вас какое-либо мнение. Если хотите, я скажу, что я подумал о том, как вы били на эффект при знакомстве.
– Именно это я и имел в виду.
– Вы показывали высокопоставленному посетителю, что можете быть еще большей сволочью, чем члены совета директоров «ДжТ».
Возникла пауза. Наконец Элайху уронил руки на колени,
– Что ж, я ответил на ваш вопрос, но, судя по вашему молчанию, пользы вам от этого никакой. Теперь ответьте на мой. Что с вами случилось, когда вас отозвали из-за конфликта в бункере Салманассара?
Норман мучительно сглотнул, его адамово яблоко дернулось.
– Ничего особенного, – пробормотал он.
– Я вам не верю. Вернувшись, вы были на автопилоте. За все время ленча в вас не промелькнуло ни тени индивидуальности, во всем, что вы делали или говорили, просматривался только набор условных рефлексов, отработанных настолько хорошо, что обманули бы любого, кроме, пожалуй, психолога… или дипломата. По одному тому, как человек входит в комнату, я научился видеть разницу между честным переговорщиком и делегатом, которого проинструктировали попугайски повторять официальную позицию правительства. Вы, возможно, в состоянии обмануть белых, на которых работаете, но я поседел, изучая человеческие уловки, поэтому я-то знаю.
Подавшись вперед, он взял левую руку Нормана в свои и кончиками пальцев осторожно надавил между сухожилиями. Норман был слишком ошарашен, чтобы как-то среагировать, потом выдернул руку, словно что-то его ужалило.
– Как вы догадались?
– Не догадался. Когда я был послом на Гаити, один старик в трущобах Порт-о-Пренса – думаю, вы назвали бы его знахарем, – научил меня понимать язык тела. На мгновение мне подумалось, что вы серьезно повредили эту руку, но никаких следов травмы я не обнаружил. Так чья это была рука?
– Моего прапрапрапрадеда.
– В дни рабовладения?
– Да.
– Отрублена?
– Отпилена. За то, что ударил своего хозяина и столкнул его в ручей.
Элайху кивнул.
– Вы, наверное, были совсем маленьким, когда впервые про это узнали.
– Лет шести, думаю.
– Нехорошо рассказывать подобное детям такого возраста.
– Как вы можете так говорить? Именно про это им и надо рассказывать. В шесть лет я был уже достаточно взрослым, чтобы узнать, что парнишка, который в нашем квартале нравился мне больше всех, которого я считал своим лучшим другом, без раздумья присоединился к другим ребятам, которые мне не нравились и которые называли меня грязным ублюдком-ниггером.
– Вы заметили, что теперь не так часто слышишь именно это оскорбление? Наверное, нет. Я замечаю сдвиги в словоупотреблении потому, что помногу лет провожу вне страны, а по возвращении вижу, сколько воды утекло. Сегодня вместо «ублюдок» говорят «паршивец» или «кровосос», имея в виду, надо думать, «больного гемофилией».
– Что? – Норман растерянно тряхнул головой.
– Если смысл моих слов неясен, я скоро к нему вернусь. Как на вас сказалась история о вашем предке?
– В детстве у меня часто болела рука. – Норман показал кисть. – Говорили, это ревматизм. Но это не было ревматизмом. Боли были психосоматические. Мне снились кошмары, в которых одни люди меня держали, а другие отпиливали мне руку. Я просыпался с криком, а мать орала мне из-за стены, чтобы я заткнулся и дал ей поспать.
– Вы не рассказывали ей о кошмарах? Уставившись себе под ноги, Норман покачал головой.
– Наверное, я боялся, что она станет ругать дедушку и запретит ему со мной про это разговаривать.
– А зачем вам было про это с ним разговаривать? Не важно… вам не обязательно все объяснять. Что такого случилось сегодня, что вытащило на свет ту психологическую травму в шестилетнем возрасте?
– Одна божья дщерь попыталась порубить Салманассара топором. Оттяпала кисть нашему технику.
– Понимаю. Ее смогут пришить?
– О да. Но врач сказал, что часть моторных функций, возможно, не восстановится.
– И вы оказались совершенно не готовы к случившемуся?
– Борода Пророка, не готов! Откуда мне было знать, что там не очередная гребаная демонстрация с выкрикиванием лозунгов и размахиванием флагами!
– Почему полиция компании не уладила все до вашего прихода?
– Сплошь бестолочи. Сказали, дескать, не решились стрелять с балкона из страха попасть в Салманассара, а к тому времени, когда они спустились в зал, я с девицей уже справился.
– Итак, вы с ней разобрались. Каким образом? Норман зажмурился, закрыл лицо руками. Когда он за говорил, его голос был едва слышен сквозь пальцы.
– Я однажды видел утечку жидкого гелия из находившегося под давлением шланга. Это навело меня на мысль. Я вытащил один из шлангов… и полил ей руку. Начисто заморозил. Скристаллизовал. По весом топора она обломилась.
– Надо полагать, ее теперь назад не пришьешь?
– Борода Пророка, нет! Она, наверное, тут же испортилась – как размороженное яблоко!
– Вам грозят серьезные последствия? К примеру, вы предстанете перед судом за то, что изувечили посетительницу?
– Разумеется, нет, – вырвалось у него почти презрительно. – «ДжТ» заботится о своих, а учитывая, что герла пыталась сделать с Салманассаром… В этой стране мы всегда больше печемся о праве собственности, чем о правах человека. Кому, как не вам, это знать?
– Ну, если дело не в последствиях, значит, в самом поступке. И какого вы теперь о себе мнения?
Норман уронил руки.
– Вы прошляпили свое призвание, да? – горько сказал он. – Вам надо было бы стать психоаналитиком.
– Мои неврозы – не из тех, какие можно спроецировать на других невротиков. Я кое о чем вас спросил, если я не слишком ошибаюсь, именно об этом вы и пришли поговорить. Так почему бы нам с этим не закончить?
Дрожащей рукой Норман поднес к губам почти забытый косяк. Теперь он запалил его, затянулся и задержал первый пых. Полминуты спустя он сказал:
– Что я чувствую? Какого я о себе мнения? Такое чувство, будто меня поимели. Мне стыдно. Я наконец сравнял счет. Я добыл трофей – я добыл руку Белого Человека. И как же я пришел к тому, что смог ее отрубить? Следуя правилам жизни, установленным Белым Человеком. А они ни к черту не годятся. Потому что какой прок от этой руки моему предку? Он же мертв!
Он снова пыхнул и на сей раз задерживал дым целую минуту.
– Да, пожалуй, мертв, – после недолго размышления согласился Элайху. – А что до сегодняшнего дня. Как по-вашему, его следует оплакивать сегодня?
Норман помотал головой.
– Вот и хорошо. – Элайху вернулся к прежней позе: локти на подлокотниках, кончики пальцев сведены. – Пару минут назад я упомянул кое о чем, что показалось вам притянутым за уши, – о том факте, что сегодня люди не называют друг друга словом «ублюдок», первоначальное значение которого было «незаконнорожденный». Это показательно. Родился ты в браке или вне оного, уже не имеет значения, так же было и для нас в дни рабства, когда наши прабабки и прадеды не женились – они просто размножались. Слово, которое употребляют сейчас в качестве оскорбления, по всей вероятности, означает «больной гемофилией». Это отражает озабоченность нашего общества: рожать детей, имея подобный пагубный ген, сегодня считается отвратительным и асоциальным поступком. Вы понимаете, к чему я?
– Мир меняется, – сказал Норман.
– Вот именно. Вам уже больше не шесть лет. Работодатель не может сделать со своими подчиненными то, что давным-давно сделал Белый Человек с вашим трижды прадедом. Но стал ли мир из-за этих банальностей раем?
– Раем?
– Ну конечно же, нет. Разве в настоящем недостаточно проблем, чтобы терзать себя из-за проблем прошлых?
– Да, но… – Норман беспомощно развел руками. – Вы даже не представляете, в какой тупик меня заманили! Я годами трудился, создавая самого себя теперешнего. Годами, Десятилетиями! Что мне теперь делать?
– Это вам решать.
– Надо же, какой легкий ответ – «Это вам решать»! Вы сами сказали, что годами живете вне страны. Вы не знаете, что представляет собой Белый Человек, даже сегодня, не знаете, как он все время на тебя наседает, раздражает, провоцирует. Вы просто не жили моей жизнью.
– Думаю, это разумное возражение.
– Например… – Невидящими глазами Норман уставился на стену над головой Элайху. – Вы слышали про женщину по имени Гвиневера Стил?
– Полагаю, она создала механический стиль, который сегодня в моде у женщин и от которого они походят скорее на роботов с конвейера, чем на живых существ, рожденных от матери.
– Верно. Она планирует вечеринку. Это будет квинтэссенция всего, о чем я говорил, эдакий склизкий микрокосм в стенах одной квартиры. Стоило бы потащить вас с собой, тогда бы вы…
Он остановился посреди фразы, внезапно ужаснувшись тому, что и кому говорит.
– Мистер Мастерс, прошу меня простить! Я не имею права говорить с вами в таком тоне! – Он вскочил на ноги, чтобы скрыть смущение. – Мне следовало бы самым искренним образом поблагодарить вас за терпение, а я вместо этого вас оскорбляю и…
– Сядьте, – сказал Элайху.
– Что?
– Я сказал, сядьте. Я еще не закончил, и вы тоже. Вы считаете, что вы передо мной в долгу?
– Конечно. Если бы я не смог сегодня с кем-нибудь поговорить, то, наверное, сошел бы с ума.
– Как точно вы выражаете мои чувства, – с тяжеловесной иронией сказал Элайху. – Могу я предположить, что в данный момент вы не слишком озабочены сохранностью секретов корпорации «ДжТ»?
– Я чертовски хорошо знаю, что они не в сохранности.
– Прошу прощения? – Элайху моргнул.
– Личная проблема… А, чего таить? Пару часов назад я узнал, что терка, которая последнее время у меня жила, экономическая шпионка; мой квартирант обнаружил подслушивающее устройство в полиоргане, которой она привезла с собой. – Норман лающе рассмеялся. – Все, что хотите узнать, только спросите… я всегда могу потом сказать, что это она украла тайну.
– Я бы предпочел, чтобы вы сказали мне открыто, если вообще готовы сказать.
– Да, мне не следовало этого говорить. Спрашивайте.
– С какой целью, по мнению людей из «ДжТ», я обратился к вашей корпорации?
– Не знаю. Мне не сообщили.
– Но сами вы догадались?
– Не совсем. Пару часов назад мы говорили об этом с моим квартирантом. Но ни к какому определенному выводу не пришли.
– Что, если бы я сказал, что намереваюсь продать ближайшего друга в рабство Белому Человеку и верю, что делаю это для его же блага? Что тогда?
Рот Нормана открылся, гулы сложились в правильное «О». Он щелкнул пальцами.
– Президента Обоми? – сказал он.
– Вы очень умный человек, мистер Хаус. Ну… и ваш приговор?
– Но что у них такое есть, что могло бы понадобиться «ДжТ»?
– Не «ДжТ» как таковой, скорее Государству.
– Которое не желает получить еще один кризис наподобие Изолы?
– Вы начинаете меня изумлять, и я не шучу. Норману стало не по себе.
– Откровенно говоря, это был один из вариантов, которые мы с моим квартирантом прокручивали. Хотя не услышь я об этом от вас, то не поверил бы.
– Почему? Годовой доход «ДжТ» почти в пятьдесят раз превышает валовой национальный продукт Бенинии; корпорация могла бы купить не одну слаборазвитую страну.
– Да, но, даже принимая во внимание возможности корпорации, коих я не могу оспаривать, факт остается фактом: что такого есть в Бенинии, что могло бы понадобиться «ДжТ»?
– Двадцатилетний проект восстановления страны, который создаст экономически развитый промышленный плацдарм в Западной Африке, опирающийся на лучший порт Гвинейского залива, способный на их условиях и на их собственной территории конкурировать с Дагомалией и РЭНГ. Государство получило данные компьютерного анализа, которые показывают, что вмешательство третьей силы станет единственным фактором, способным предотвратить войну из-за Бенинии, когда мой добрый друг Зэд умрет, а это случится скорее, чем мне хотелось бы думать. Он загоняет себя в могилу.
– И страна будет принадлежать «ДжТ»?
– Страна будет… скажем так, заложена «ДжТ».
– Тогда не делайте этого.
– Но если альтернатива – война?..
– Изнутри, с позиции младшего вице-президента корпорации, скажу, что по сравнении с тем, как способна тебя унизить и лишить самоуважения «ДжТ», война – это еще не самое худшее. Послушайте! – Норман с серьезным лицом подался вперед. – Знаете, во что они меня втянули? Я подписываюсь на выпуски «Бюро генеалогических изысканий», этого придурочного учреждения, которое утверждает, будто на основании генотипа способно отыскать ваших предков. А знаете ли вы, что я не стал платить им, чтобы они отыскали мои африканские корни? Я не смогу сказать, с каких двух тысяч миль вывезли моих черных предков!
– А предположим, это ваш – или мой – кузен отдаст приказ, и на Бенинию двинутся армии! Что ждет страну? Побежденный, отступая, выжжет за собой землю, и не останется ничего, кроме гор щебня и трупов!
Норман вдруг разом остыл и кивнул, пожав плечами.
– Наверное, вы правы. В конце концов, все мы люди.
– Позвольте я расскажу, в чем план. «ДжТ» даст кредит на финансирование проекта, а Государство через подставных лиц – в основном это будут африканские банки – выкупит пятьдесят один процент займа. «ДжТ» будет гарантировать пять процентов годовых на двадцать лет проекта и публиковать оценки роста акций из расчета восемь процентов. Это, кстати, прочно основано на компьютерных расчетах Государства. Когда эти данные будут заложены в Салманассар, они скорее всего подтвердятся. Тогда корпорация наберет преподавательский состав в основном из среды тех, кто в прошлом занимал посты в колониальной администрации, иными словами, привык к условиям жизни в Западной Африке. Первые три года будут посвящены диете, санитарии и строительству. Следующее десятилетие пойдет на обучение: первой ступенью станет обучение грамоте, затем последует программа технического образования, составленная так, чтобы превратить в квалифицированных рабочих восемьдесят процентов населения Бенинии. По вашему лицу видно, вы сомневаетесь, но скажу, что сам я верю в то, что это сработает. В любой другой стране мира не прошло бы, но в Бенинии пройдет. Последние семь лет уйдут на строительство заводов, запуск конвейеров, проведению линий электропередач, выравниванию дорог – иными словами, на создание промышленности и инфрастуктуры, которая сделает Бенинию самой развитой страной на континенте, не исключая даже Южную Африку…