Подошел Павел Родионович и предложил ей руку, чтобы отвести на ужин в столовую. Анна оглянулась на Андрея, но того уже на прежнем месте не было. Только другие гости проходили перед ее взглядом, мундиры другого цвета, сюртуки и фраки…
Уже перед самыми дверями в столовую произошло то, что неминуемо когда-нибудь должно было случиться. Каким-то странным образом Анна столкнулась с Марией, что следовала в столовую в нарушение приличий одна, без спутника. Столкнулась в прямом смысле — задели плечами друг друга, когда Анну обгоняла быстрым шагом фигура в алом атласном платье. Анна не сумела сдержаться, издала из-за сомкнутых губ сдавленный протестующий звук, и Мария обернулась к ней, бросила на нее взгляд, полный едкого презрения, изогнула губы насмешливо.
— Вы зря стараетесь, mademoiselle Annette! Он, как и мадам графиня ведает, насколько вы недостойны его, — тихо, так чтобы ее услышала только Анна, прошептала Мария, кривя губы. Анна едва сдержалась, чтобы не ударить ее прямо по этим губам сложенным веером, но не ответить на этот выпад было совсем не в ее правилах.
— Но и вы, мадам, тоже, как оказалось, — отчеканила она в голос, ни от кого не таясь, заставляя обернуться впереди идущую пару. — Иначе бы носили совсем другую фамилию!
Сама того не ведая, Анна ударила в самое сердце ту, и Мария злобно прищурила глаза, пытаясь найти достойный ответ на эту реплику, от которой слезы подступили к глазам.
— Vous etes… vous etes detestable! Vilaine! [187] — выкрикнула Мария в лицо Анны. Позади сдавленно ахнула шокированная мадам Элиза, как-то сжался комично от этого скандала Павел Родионович, явно смущенный этой женской ссорой.
— Да как вы смеете! — бросила Анна в ответ, сжимая ручку веера. О, отчего она не мужчина?! — Да будь мы обе мужеского пола, я бы заставила проглотить эти слова у барьера! Кровью бы вашей смыла, слышите?
— А я бы с большим удовольствием сделал это с вашим мужем или братом за это оскорбление, будь у вас таковые тут! — прогромыхал из-за спины Анны неслышно подошедший поручик Бранов, слышавший почти каждое слово из этого обмена любезностями. — У вас дурное воспитание, мадам! И отвечать за эту промашку ваших учителей пришлось бы защитнику вашему, будь он тут!
— А отчего вы решили, что в этом доме для Марии Алексеевны не найдется защитника? — раздался позади очередной голос. Андрей только приблизился к кружку, что образовался у дверей столовой и, услышав последние слова гусара, не мог не вмешаться. — Мария Алексеевна на попечении моей тетушки Марьи Афанасьевны, а стало быть, коли супруг ее не имеет возможности ответить вам, то вполне могу встать для ответа я.
— Ah, de grace, messieurs! [188] — Анна заметила, как мелькнула острая ненависть к кавалергарду во взгляде поручика, как упрямо сжал тот губы под усами, и как окаменели черты Андрея в ответ на это. Перепугалась до дрожи в руках той напряженности, что повисла в этот миг в проходной комнате. — Это просто недоразумение! Только и всего. К чему эти речи?
А Мария улыбнулась и приблизилась к Андрею неспешно, провела веером по его локтю.
— Merci bien, Андрей Павлович, je vous suis tres reconnaissant [189]. Полагаю, поручик даже не предполагал, говоря то, что есть персона в силе достойно ответить ему на его слова.
Анна едва удержалась, чтобы не ударить ее от возмущения ее словам. Неужто она не видит, что только распаляет своими словами гусара, который даже ус прикусил, чтобы сдержаться и не нагрубить ей? Или ее тщеславие так жаждет той дуэли, тень которой ныне так и витала в воздухе над ними?
Поручик открыл рот, чтобы что-то сказать Андрею, по-прежнему не отводящему взгляда от его глаз, но Анна не дала ему такой возможности — схватилась за его локоть свободной рукой, потянула в сторону столовой, защебетала без умолку:
— Ах, пойдемте, милый Григорий Александрович, — впервые обращалась к нему по имени, и он отвлекся от кавалергарда, подчинился ее воле. — Пойдемте же в столовую, на нас уже оборачиваются, дивясь нашей задержке! Вы сядете подле меня? Ах, я совсем позабыла, что обещала это место милому Павлу Родионовичу! Вы позволите, Павел Родионович? Я боюсь оставлять Григория Александровича — как бы снова не пришла ему в голову та шальная идея, что он всенепременно должен прогнать из своей головы!
Она и все время ужина отвлекала гусара глупой болтовней, которую ненавидела, злясь и на Бранова, что свирепо смотрел на Андрея наискось через стол, и на его оппонента по этим взорам, который явно забавлялся яростью поручика, подкидывая дров в ее огонь. Ах, эти мужчины, злилась Анна, замечая очередной обмен взглядами, неужто им так не терпится поиграть с судьбой? Руки тряслись от волнения, она толком ничего и не ела за ужином, только лениво ковыряла в каждой перемене вилкой. Та радость, возникшая при тихих словах Андрея, то предвкушение чего-то особенного испарились ныне, оставив только рассеянность и тревогу, сжимающую грудь. Она попыталась и после ужина не отпустить от себя поручика, но тот вдруг вспылил, заметил ей резко:
— Я вам не юнец неразумный, Анна Михайловна! Не пекитесь так о моей судьбе! Я сам ее творец! — откланялся, передавая ее руку Петру, что сидел от нее за ужином по правую руку.
Конечно, Бранов просил прощения после, когда перешли в парадную гостиную для завершения званого ужина за маленькими чашечками кофе и холодным мороженым, щедро сдобренным фруктами из оранжереи имения. Но Анна только устало кивнула ему в ответ, хотя и протянула руку для пожатия ответного. Только ныне она поняла, что надобно было действовать через его противника, более хладнокровного и не столь вспыльчивого. Что она и попыталась сделать, когда гости стояли на крыльце дома в темноте летней ночи, ожидая, пока подадут экипажи, наслаждаясь прохладой после душных комнат.
— Андрей Павлович, могу ли я надеяться на ваше благоразумие…? — но он не дал ей договорить, поднял вверх ладонь, и она смолкла.
— Soyez tranquille! [190] Даже шнуры на ментике вашего гусара будут целы, это я вам обещаю, Анна Михайловна, — ответил он ей резко, и она вздрогнула от холода его голоса.
— Bonne nuit! [191] — присела вдруг стоявшая подле них Катиш, заметив знак Михаила Львовича, что их карету уже подали к подъезду. Андрей кивнул ей в ответ, после повернулся к Анне, чтобы и той кивнуть на прощание, но она вдруг протянула руку вперед, задержала его от того, положив сложенный веер на его локоть.
— Не сердитесь на меня, Андрей Павлович, je vous prie [192], - тихо проговорила Анна и смело встретила его взгляд. — Что бы вы ни думали, моя вина в той ссоре не столь велика, как могла бы быть. Я желала ее, не скрою, но не последствий… Это сущее безумие!
Он ничего не ответил на ее слова, только подал руку, чтобы проводить к карете, в обход лакея помог занять место в экипаже. Только, когда она уже сидела, легко пожал руку на прощание. Так же молча, без единого слова.
— Петухи вздыбили перья и готовы к драке, — заметил Петр шепотом только для Анны, растирая свою больную ногу, что тихо ныла от усталости и напряжения. Она резко повернула к нему голову.
— Ты думаешь?
— Наверняка. Хотя кто знает? По каменному лицу твоего кавалергарда ничего и не понять было, когда они вышли с балкона, где уединились после ужина. Это поручик будто лопался от злости, а вот Оленин — истинно statue de marbre [193]. Я даже порой сомневаюсь, бьется ли сердце под мундиром. Что ты натворила, ma chere? Отчего весь шум и гам?
— Я послужила причиной той ссоры, не скрою, но распалила этот огонь не я. Ты думаешь, будет… duel?
— Поживем-увидим, — пожал плечами ее брат, откидываясь на спинку сидения, закрывая глаза, в подражание отцу и мадам Элизе, что казалось, дремали, утомившись за время праздника. Катиш же смотрела в окно и обрывала лепестки цветов boutonniere, что на ленте были у нее на запястье.
— Ты думаешь, он влюблен в нее? — вдруг шепотом спросила она, перегнувшись через Петра к Анне. Та вздрогнула от неожиданной прямоты и смелости подобного вопроса, которых вовсе не ждала от petite cousine, но не стала отвечать, только пожала плечами.
Сон той ночью совсем не шел к Анне. Она ложилась в постель, вставала, ходила по спальне и снова ложилась. Наконец сдалась и разбудила Глашу, спавшую на узком диванчике в будуаре, приказала привести к ней Дениску, внука Ивана Фомича, что служил в имении одним из казачков.
— Он же почивает, — не могла понять Глаша спросонья приказа барышни. — Ночь ведь!
— Почивает — разбуди! — резко ответила та, борясь с желанием взять за плечи девушку и хорошенько встряхнуть. Та кивнула в ответ, быстро отыскала под диваном туфли и выскользнула из покоев барышни. Вскоре вернулась с заспанным Дениской, веснушчатым мальчуганом лет десяти, который получил приказ от Анны бежать к границам Святогорского, последить за дорогой, что ведет к имению, а после вернуться и рассказать ей, что видел.
За окном уже светало, когда Дениска вернулся и, задыхаясь от быстрого бега, стал рассказывать:
— Все, как барышня сказала! И доктор поехал на луг графини, что у леса граничного, и гусар с коробкой у седла. Вот такая коробка была, — и он показал побелевшей лицом барышне размеры той коробки, что вез с собой Бранов. Анна тут же заметалась по комнате, не стала будить Глашу, снова тихо посапывающую в будуаре, бросилась сама в гардеробную. Платье схватила самое простое — из тонкого ситца английского, с пуговками впереди, которое могла бы надеть сама, без помощи. Но все же замешкалась, запуталась, одеваясь, в проемах рукавов, чуть не порвала ткань, ткнувшись резко в «фонарик».
Оттого и задержалась, несмотря на спешность, на бег, которым пустилась по залесной аллее [194], путаясь в подоле. Первый выстрел услышала уже в лесу, когда пробиралась по узкой тропинке в сторону Святогорского, цепляясь шалью за ветви деревьев и диких кустарников, которые тянулись к ней, словно пытаясь остановить. Анна тут же встала, как вкопанная, приложив ладонь к бешено колотящемуся сердцу. Мелькнуло перед глазами вдруг лицо Андрея, когда тот разворачивался от окна к ней, вошедшей в гостиную, пару дней назад. Задрожали колени, захотелось сесть прямо на эту тропу, не ходить далее, подчиняясь страху, разливавшемуся в груди, захватывающему ее с головой до пят.
Но она все же качнулась вперед, побежала по тропинке далее, свернула с нее у самого выхода на луг, что виднелся в просвете между деревьями. Она знала по описанию казачка, что Бранов остановился у трех сосен, стоявших на краю луга, чуть поодаль от лесной кромки. Значит, там все происходит.
И верно, они были у тех сосен. Мирно жевали траву привязанные к стволам лошади, приученные к звукам выстрелов, замер у одной из сосен уездный доктор, низенький и плотный немец Михель, резкими шагами ходил возле него незнакомый Анне офицер в армейском мундире. Стоял, высоко подняв голову, Бранов с одной рубашке и наброшенном на плечи ментике. Напротив него в двух десятках шагов — Андрей, тоже без мундира, в рубашке и камзоле, целясь в гусара из пистолета в вытянутой руке.
Анна прикрыла глаза на миг, облегченно выдыхая, прислоняясь к стволу деревца, что было подле. Значит, первый выстрел был поручика. И судя по тому, что на белоснежных камзоле и рубахе Андрея она не заметила ни единого кровавого пятна, этот выстрел не достиг своей цели. Можно было уйти тотчас, как поняла это, но она задержалась, обхватив тонкий ствол руками, прижавшись к нему щекой.
Нет, она и не думала выходить на луг из своего лесного укрытия — рисковать своим именем ради гусара даже мысли не было в голове в этот миг. Но осталась, чтобы мысленной мольбой обратиться к Андрею на промах, как дал «пуделя» [195] гусар до того, не ранить и, упаси Бог, не убить поручика. Осталась, чтобы убедиться, что он таков, как она думала о нем. Господи, помоги, взмолилась Анна.
Резким движением рука Андрея ушла вверх, направляя пулю в небо. Вздрогнул заметно всем телом гусар, за миг до выстрела закрывший глаза. Зааплодировал поступку Андрея доктор, явно довольный, что дело обошлось без крови. Анна же тихо заплакала, выпуская то напряжение, что сковало ее тело до того момента.
— Благодарю тебя, Господи, — прошептала она, прижимаясь щекой еще плотнее к шершавой коре дерева. — Благодарю тебя, что он такой… mon etonnant [196] …
Глава 9
После последнего выстрела в воздух недавние противники сошлись на середине разделявшего их некогда расстояния, обнялись и трижды расцеловались, примиряясь. Прошка, денщик Андрея, подал господам по рюмке водки, которую те должны были выпить за мир меж ними.
— Жаль, что я промахнулся, — упрямо мотнул головой Бранов, поправляя едва не соскользнувший с плеч ментик. — Я ведь вас не люблю, Андрей Павлович, очень не люблю. До глубины души! И отчего к вам так благоволит Фортуна? Но она, — он сделал некий упор при этом слове. — Она выбрала вас нынче, мне же остается только склонить голову пред ее выбором. И все же я понимаю, отчего был сделан этот выбор — по чести вашей и достоинству, по благородству вашей души. Я питаю к вам глубокое уважение, Андрей Петрович, за ваш поступок вдвойне. Но любить вас… Нет, любить вас никогда не буду!
— Ну, полноте! — Андрей кивнул на поднесенные Прошкой рюмки, взял одну из них. — Мне и уважение от вас по сердцу, Григорий Александрович. Paix! [197]
— Paix! — поднял ответно рюмку гусар. Опрокинули одним махом обжегшую горло и нутро водку, снова расцеловались троекратно. Бранов вдруг размахнулся и бросил рюмку в широкий ствол сосны, разбивая ту на осколки. — На примету! [198] Пусть будет так!
А потом насторожился, оглянулся к лесу, когда расслышал в тишине летнего утра тихий вскрик. Стал вглядываться в лесную кромку на северной стороне луга, пытаясь разглядеть за стволами и зеленью кустов, откуда звук этот был, кому принадлежит. Видно, девки деревенские в лесу собирают что. Хотя, нахмурился Бранов, рано по ягоды-то ходить, не пора еще. Отчего тогда по лесу ходят?
Андрей недолго смотрел в ту же сторону, покусывая лениво травинку, потом повернулся к Бранову, протянул ему руку для пожатия на английский манер.
— Ну, прощайте, Григорий Александрович. До завтрака надо бы мне вернуться в усадьбу, а то вопросы пойдут ненужные. Ни к чему они нам, верно?
— Прощайте, ротмистр, — краткое пожатие, и былые соперники и их секунданты разъехались, каждый в свою сторону.
Когда Анна почувствовала чужое присутствие в наполненном утренними лучами солнца лесу? Когда так ясно ощутила на своей спине чей-то взгляд? Она шла по тропинке, возвращаясь в Милорадово, кляня весь белый свет и частным образом — жгучее растение, в молодые заросли которого она имела неосторожность оступиться, наблюдая с удивлением, как расцеловываются недавние противники. Дивно, право, у этих мужчин, думала тогда она. Только желали друг другу смерти, только держали друг друга под дулами пистолетов, а уже обнимаются, как старые друзья. Да еще и пьют, расцеловываясь, скривилась она. А потом замерла на месте, уловив каким-то шестым чувством движение в густой зелени за своей спиной, оглянулась резко, пытаясь поймать его уже зрительно среди переплетения ветвей и неровных рядов стволов. Постояла недолго на тропе, вглядываясь — вдруг стало боязно, показалось, что даже лесные птахи смолкли в глубине леса, что померк солнечный свет.