— Ради бога, доктор, неужели нет никакого выхода? — Кинг вскочил и забегал по кабинету.
Ленц с горечью отметил про себя, что сам генерал-директор стоит на грани того самого нервного состояния, о котором они говорили. — Нет, — сказал он медленно. — Выхода нет. Позвольте, я продолжу. Вы не можете доверить управление реактором менее чувствительным, менее ответственным людям. Это все равно что доверяться безмозглому идиоту. А ситуационные неврозы лечатся только двумя способами. В первом случае, когда невроз возникает из-за неправильной оценки ситуации, достаточно помочь больному правильно оценить обстоятельства. Все его страхи исчезают. Для них никогда и не было реальных оснований. Больной просто их вообразил. Во втором случае больной правильно судит об окружающем и справедливо оценивает ситуацию как угрожающую. Его страх вполне нормален и обоснован, но он не может преодолевать его до бесконечности — и сходит с ума. В этом случае единственное лечение — изменение обстановки. Я пробыл у вас достаточно долго, чтобы убедиться: здесь дело обстоит именно так. Вы, инженеры, правильно оцениваете страшную опасность вашей Большой Бомбы, и это сознание неизбежно сведет всех с ума. Единственный выход — остановить реактор.
Кинг продолжал метаться по кабинету, словно стены были клеткой, в которой он был заперт со своей неразрешимой дилеммой.
— Неужели ничего нельзя сделать?! — воскликнул он, на мгновение остановившись.
— Вылечить — нельзя. Облегчить болезнь, пожалуй, возможно.
— Каким образом?
— Ситуационные психозы возникают из-за недостатка адреналина. Когда человек испытывает нервное напряжение, железы, чтобы ему помочь, усиленно выделяют адреналин. Но если напряжение слишком велико, адреналиновые железы не справляются со своей задачей и человек заболевает. Это и происходит здесь. Адреналиновая терапия может отдалить душевное расстройство всего организма. С точки зрения общественной безопасности второе, конечно, предпочтительнее, но… тогда у вас скоро не останется физиков.
— И больше вы ничего не можете посоветовать?
— Нет. Пусть ваши психиатры займутся профилактикой. Они у вас люди способные.
Кинг нажал кнопку и коротко приказал что-то Штейнке. Повернувшись снова к Ленцу, он спросил
1
:
— Вы побудете здесь, пока не подадут машину?
Ленц решил, что Кингу это было бы приятно, и согласился.
Внезапно раздался металлический щелчок, и на стол Кинга упал цилиндрик пневматической почты. Вытащив из него белый листок картона, визитную карточку, генерал-директор с удивлением прочитал ее и протянул Ленцу:
— Не могу понять, зачем я ему понадобился. Вы, наверное, не хотите, чтобы он вас здесь видел?
Ленц прочел по карточке: «Томас Р. Харрингтон, доктор математики, капитан ВМС США, директор Морской обсерватории».
— Нет, почему же, — возразил он, — Мы с ним знакомы, и я буду только рад…
Харрингтон был явно чем-то озабочен. Он вздохнул с облегчением, когда Штейнке, пропустив его в кабинет, исчез в соседней комнате, и сразу же заговорил, обращаясь к Ленцу, который сидел ближе к двери:
— Вы мистер Кинг? Постойте, да это же Ленц! Что вы здесь делаете?
— Я здесь по приглашению, — ответил Ленц совершенно правдиво, но не полно, здороваясь с Харрингтоном за руку. — Знакомьтесь: генерал-директор Кинг, капитан Харрингтон.
— Как поживаете, капитан? Рад вас видеть.
— Для меня большая честь познакомиться…
— Садитесь, прошу вас.
— Благодарю. — Харрингтон сел, положив на угол стола свой портфель. — Вы, конечно, хотите знать, зачем я к вам явился вот так, без приглашения?..
— Я счастлив познакомиться..
В действительности все эти церемонии были уже слишком для натянутых нервов Кинга.
— Вы очень любезны, но… Кстати, нельзя ли сделать так, чтобы ваш секретарь, который меня впустил, забыл мое имя? Я понимаю, что это кажется вам странным, но…
— Совсем нет, я ему скажу!
Кинг был заинтригован и решил не отказывать своему выдающемуся коллеге в таком пустяке. Он вызвал Штейнке к видеофону и отдал соответствующее приказание.
Ленц встал, показывая, что уже давно собирается уйти. Уловив взгляд Харрингтона, он пояснил:
— Я полагаю, вы хотите поговорить наедине.
Кинг вопросительно посмотрел на него, потом на Харрингтона, потом опять на Ленца.
— Я лично ничего не имею против, — запротестовал астроном после секундной заминки. — Решайте сами, доктор Кинг! Честно говоря, я буду только рад, если Ленц останется.
— Я не знаю, что вы хотите мне сообщить, — заметил Кинг, — но доктор Ленц здесь тоже по конфиденциальному поручению.
— Очень хорошо! В таком случае все в порядке. Перейду прямо к делу. Доктор Кинг, вы знакомы с механикой бесконечно малых величин?
— Разумеется.
Ленц подмигнул Кингу, но тот предпочел этого не заметить.
— Да, да, конечно. Вы помните шестую теорему и переход от тринадцатого уравнения к четырнадцатому?
— Кажется, помню, но я сейчас взгляну.
Кинг встал и направился к шкафу, но Харрингтон остановил его нетерпеливым жестом:
— Не беспокойтесь! У меня все есть.
Он открыл ключом портфель и извлек потрепанный блокнот с выпадающими листками.
— Вот! А вы, доктор Ленц, знакомы с этими построениями?
Ленц кивнул:
— Я как-то их проглядывал.
— Прекрасно. Итак, я полагаю, что вы со мной согласитесь, что ключ к решению всей проблемы именно здесь, в переходе от тринадцатого уравнения к четырнадцатому. Этот переход кажется вполне обоснованным и справедлив в определенных условиях. Но что, если мы расширим его значение и проследим всю цепь логического построения для всех возможных состояний материи?
Он перевернул страницу и показал те же два уравнения, разбитые на девять промежуточных. Ткнув пальцем в среднюю группу математических знаков, Харрингтон спросил, тревожно заглядывая собеседникам в глаза:
— Видите? Вы понимаете, что это значит?
Кинг помолчал, шевеля губами, потом ответил:
— Да, кажется, я понимаю… Странно. Да, так оно и есть!
Харрингтон должен был бы обрадоваться, но он только тяжело вздохнул.
— Я надеялся, что хотя бы вы найдете ошибку, — проговорил он, чуть не плача, — но, боюсь, теперь надеяться не на что. Дестрей сделал допущение, действительное для молекулярной физики, однако у нас нет ни малейшей уверенности, что оно действительно для физики атомной. Я полагаю, вы сознаете, что это значит для вас, доктор Кинг…
Голос Кинга превратился в хриплый шепот.
— Да, сознаю, — сказал он, — Да… Это значит, что, если наша Большая Бомба взорвется, она взорвется мгновенно и целиком, а не так, как предполагал Дестрей… И тогда один Бог знает, что здесь, что здесь останется.
Капитан Харрингтон откашлялся.
Но тут заговорил Ленц:
— А что, если мы проверим ваши расчеты и они окажутся непогрешимыми, — что дальше?
Харрингтон всплеснул руками:
— Я для того сюда и приехал, чтобы спросить вас: что будет дальше?
— Дальше ничего, — угрюмо сказал генерал-директор. — Ничего сделать нельзя.
Харрингтон уставился на него с нескрываемым изумлением.
— Но послушайте! — взорвался он наконец. — Разве вы не понимаете? Ваш реактор необходимо демонтировать, и немедленно!
— Успокойтесь, капитан! — Невозмутимый голос Ленца был словно холодный душ. — И не надо злиться на бедного Кинга — все это волнует его больше, чем вас. Поймите его правильно. Речь идет не о физической проблеме, а о политической и экономической. Скажем так: остановив реактор, Кинг уподобился бы крестьянину, который оставил бы свой дом, виноградник, скот и семью на склонах Везувия и сбежал, потому что когда-нибудь сможет произойти извержение вулкана. Этот реактор не принадлежит Кингу, он всего лишь служащий. Если он остановит реактор против воли владельцев, они просто вышвырнут его за порог и наймут другого, более покладистого. Нет, нам необходимо убедить хозяев.
— Президент мог бы их заставить, — высказал предположение Харрингтон. — Я могу обратиться к президенту…
— Разумеется, можете, по инстанции, через свой департамент. Возможно, вы его даже убедите. Но что он сделает?
— Как — что? Все! Ведь он же президент!
— Подождите! Вот вы, например, директор Морской обсерватории. Представьте, что вы взяли молоток и вознамерились разбить главный телескоп. Что у вас выйдет?
— Да, пожалуй, ничего, — согласился Харрингтон. — Мы с нашего малютки глаз не спускаем. Охрана…
— Так и президент ничего не может решать самостоятельно, — продолжал Ленц. — Допускаю, тут еще мог бы повлиять Конгресс, поскольку Комиссия по атомной энергии от него зависит. Но что вы скажете о приятной перспективе читать нашим конгрессменам курс элементарной механики?
Эту перспективу Харрингтон сразу же отверг, однако не сдался.
— Есть другой путь! — сказал он. — Конгресс зависит от общественного мнения. Нам нужно только убедить народ, что реактор представляет собой смертельную угрозу для всего человечества. А это можно сделать и не прибегая к высшей математике.
— Да, конечно, — согласился Ленц. — Вы можете поднять шум и перепугать всех до полусмерти. Вы можете вызвать такую панику, какой еще не видела даже эта полусумасшедшая страна. Ну уж нет, спасибо!
— Хорошо, но что в таком случае предлагаете вы?
Ленц немного подумал, прежде чем ответить.
— Это почти безнадежно, однако попробуем вколотить в головы директоров компании хоть крупицу здравого смысла.
Кинг, который, несмотря на усталость, внимательно следил за разговором, спросил:
— А как вы это сделаете?
— Не знаю, — признался Ленц. — Мне надо подумать. Но это мне кажется самым верным путем. Если у нас ничего не выйдет, можно вернуться к варианту Харрингтона — к широкой кампании в печати.
Харрингтон взглянул на часы довольно необычной формы и присвистнул:
— Боже правый, я забыл о времени! Официально я сейчас должен быть в Центральной обсерватории.
Кинг невольно заметил время, которое показывали часы Харрингтона.
— Сейчас не может быть так поздно! — возразил он.
Харрингтон удивленно посмотрел на него, потом рассмеялся.
— Конечно, здесь сейчас на два часа меньше! Но мои часы радиосинхронизированы с городскими часами в Вашингтоне, а там другой пояс.
— Вы сказали «радиосинхронизированы»?
— Да. Остроумно, не правда ли? — Харрингтон показал свои часы. — Я называю их телехронометром. Это племянник придумал специально для меня. Голова парень! Он далеко пойдет. Конечно, — лицо его омрачилось, словно эта маленькая интерлюдия только подчеркнула весь ужас нависшей над ним угрозы, — конечно, если кто-нибудь из нас останется в живых!
Вспыхнула сигнальная лампочка, на экране возникло лицо Штейнке. Кинг выслушал его и сказал:
— Машина ждет вас, доктор Ленц.
— Пусть ею воспользуется капитан Харрингтон.
— Значит, вы не улетаете в Чикаго?
— Нет. Ситуация изменилась. Если вы не возражаете, я еще попытаюсь кое-что сделать.
В следующую пятницу, когда Штейнке ввел Ленца в кабинет Кинга, тот встретил гостя чуть ли не с распростертыми объятиями:
— Откуда вы взялись, доктор? Я и не ждал вас раньше чем через час-два.
— Только что прибыл. Чтобы не ждать, я нанял машину.
— Что-нибудь удалось?
— Ничего. Они твердят свое: «Независимые эксперты утверждают, что расчеты Дестрея безупречны, а потому компания не потерпит истерических настроений среди своих служащих».
Кинг забарабанил по столу, уставившись в пространство. Потом он круто повернулся к Ленцу и сказал:
— А вы не считаете, что президент компании прав?
— Что вы имеете в виду?
— Может быть, мы все трое — вы, я и Харрингтон — попросту заработались и свихнулись?
— Исключено.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Я нашел других «независимых» экспертов, которые не работают на компанию, и дал им проверить расчеты Харрингтона. Все сходится.
Ленц не стал упоминать о том, что устроил эту проверку отчасти потому, что не был до конца уверен в здравом смысле самого генерал-директора.
Кинг резко наклонился и нажал кнопку.
— Сделаем одну попытку, — объяснил он. — Посмотрим, удастся мне напугать этого болвана Диксона или нет. Штейнке! Соедините меня с мистером Диксоном.
— Слушаюсь, сэр.
Минуты через две экран видеофона ожил, и на нем возникла физиономия президента компании Диксона. Он был не у себя, я в зале совета директоров энергетической компании в Джерси-Сити.
— Да! — сказал Диксон. — Это вы, генерал-директор?
Голос его был одновременно ворчлив и добродушен.
— Мистер Диксон, — начал Кинг. — Я потревожил вас, чтобы объяснить вам всю серьезность действий компании. Моя репутация ученого позволяет мне утверждать, что Харрингтон полностью доказал…
— Ах, вы об этом? Мистер Кинг, я думал, вы поняли, что с этим уже покончено.
— Но, мистер Диксон…
— Прошу вас, генерал-директор! Если бы действительно было хоть какое-то основание для опасений, неужели бы я колебался? Знаете ли, у меня самого есть дети и внуки…
— Именно потому…
— Именно потому мы стараемся вести дела компании так, чтобы избегать ненужного риска и приносить пользу обществу. Но у нас, кроме того, есть и ответственность. Сотни и тысячи вкладчиков рассчитывают на приличные дивиденды.
— Я приму это к сведению, мистер президент! — процедил Кинг ледяным тоном.
— Бросьте, мистер Кинг, не обижайтесь. Кстати, хорошо, что вы меня вызвали. Только что закончилось специальное заседание совета. Мы решили дать вам возможность выйти в отставку — разумеется, с сохранением полного оклада.
— Я не подавал в отставку!
— Знаю, мистер Кинг! Однако совет решил, что вы…
— Понимаю. Прощайте!
Кинг выключил экран и повернулся к Ленцу.
— «С сохранением полного оклада»! — повторил он. — Я могу теперь жить безбедно до конца моих дней и наслаждаться жизнью, как в морге!
— Совершенно верно, — согласился Ленц. — Ну что ж, испробовали этот путь. Полагаю, теперь можно позвонить Харрингтону. Пусть попробует чего-нибудь добиться через печать и наших политиканов.
— Да, пусть попробует, — повторил Кинг с отсутствующим видом. — Вы возвращаетесь в Чикаго?
— Нет, — пробормотал Ленц. — Нет. Я, пожалуй, полечу прямо в Лос- Анджелес, а оттуда на вечерней ракете махну прямо к антиподам.
Кинг посмотрел на него с удивлением, но промолчал.
— Я сделал здесь все, что мог, — ответил Ленц на его невысказанный вопрос. — И я предпочитаю быть живым пастухом в Австралии, чем мертвым психиатром в Чикаго.
Кинг яростно закивал головой:
— Прямой смысл! Я гроша ломаного не дам за этот реактор, готов хоть сейчас остановить его и последовать за вами!
— Нет, Кинг, не прямой смысл. Прямым путем попадешь из огня да в полымя, чего я как раз и не собираюсь делать. А почему бы вам не остаться? Тогда с помощью Харрингтона вы сможете нагнать на них такого страху!..
Лицо Штейнке возникло на экране.
— Шеф, здесь Харпер и Эриксон.
— Я занят.
— Они срочно хотят вас видеть.
— О господи! Ладно, впусти их, — проговорил Кинг устало. — Теперь уже все не важно.
Они не вошли, а влетели. Харпер — первым и сразу заговорил, сообразив, что генерал-директор не в духе и действительно занят:
— Шеф, мы нашли, мы своего добились! И все расчеты сходятся до последней единички!
— Что вы нашли? Чего добились? Говорите толком.
Харпер только усмехнулся. Это был час его триумфа, и он хотел насладиться им до конца.
— Шеф, помните, несколько недель назад я просил дополнительных ассигнований, не объяснив, зачем они мне нужны?
— Да, конечно. Но в чем, наконец, дело?
— Сначала вы заупрямились, но потом выдали деньги, помните? Так вот, за это мы вам принесли подарок — вот он, перевязанный розовой ленточкой. Это величайшее достижение в атомной физике с тех пор, как был расщеплен атом урана! Это — атомное горючее, шеф, атомное горючее, безопасное, компактное, управляемое! Подходящее для ракет, для электростанций, для всего, что душа пожелает!