— Что же, мне понравилось быть коммивояжером.
— Ну и хорошо, а то я остался без работы и подыскиваю партнера.
— Не знаю, — ответил я. — Я не заглядываю в будущее дальше, чем операция «Удар». Может быть, я останусь в армии, хотя не могу сказать, что военная служба нравится мне так же, как нравилась когда-то. Не знаю. Мне хотелось бы сидеть в винограднике под фиговым деревом.
— И ни кого не бояться, — закончил он за меня. — Хорошая мысль. Но почему бы вам, сидя под этим деревом, не развернуть несколько штук ситца? Ведь урожай с виноградника может подвести. Подумайте.
— Обязательно подумаю.
15
Мы с Магги поженились за день до штурма Нового Иерусалима. Медовый месяц продолжался ровно двадцать минут, пока мы стояли, держась за руки, на пожарной лестнице возле моего кабинета, — единственное место, куда не заходили посетители и начальники. Поэтому я вылетел на ракете, везя Хаксли на исходные позиции. Я попросил разрешения сесть за штурвал истребителя во время штурма, но Хаксли отказал мне в просьбе.
— Зачем, Джон? — сказал он. — Войну мы не выиграем в воздухе. Она решится на земле.
И он, как всегда, был прав. У нас было очень мало ракет и еще меньше надежных пилотов. Большая часть ВВС была выведена из строя, а некоторые летчики улетели в Канаду и были там интернированы. С теми машинами, что у нас были, мы могли только периодически бомбить Дворец, чтобы заставить их не высовываться наружу.
Кроме того, мы не могли серьезно повредить его, и это было известно и нам, и им. Дворец, такой роскошный снаружи, был под землей самым недоступным бомбоубежищем в мире. Он был рассчитан на прямое попадание ядерной бомбы — глубинные туннели выдержат. А Пророк и его отборные войска находились именно в этих туннелях. Даже та часть, что поднималась над землей, была относительно неуязвима для обычных бомб, которыми были снабжены наши самолеты.
Мы не прибегали к атомному оружию по трем причинам: во-первых, у нас не было ни одной атомной бомбы. Насколько мне известно, в США не было изготовлено ни одной атомной бомбы после окончания Третьей мировой войны и подписания договора в Иоганнесбурге. Во-вторых, мы не смогли бы добыть ни одной бомбы. Конечно, можно было попытаться выторговать две-три бомбы у Федерации, ежели бы нас признали законным правительством США, но если Канада нас уже признала, то Великобритания с признанием не спешила, также не было признания и со стороны Североафриканской федерации. Бразилия колебалась. По крайней мере, она послала в Сан-Луи своего поверенного в делах. Но даже если бы нас признали все члены Федерации и приняли в нее, она бы никогда не согласилась выделить атомную бомбу для сведения счетов в гражданской войне. И в-третьих, должен вас уверить, что мы бы не стали прибегать к атомному оружию, даже если готовая бомба лежала у меня на коленях. И не потому, что были боязливы. Дело в том, что бомба, сброшенная на Дворец, убила бы не менее ста тысяч наших сограждан в городе и почти наверняка Пророк остался бы жив.
Приходилось выкапывать Пророка из норы, как барсука.
В 00 часов 01 минуту мы двинулись ко дворцу со стороны реки Делавар. В нашем распоряжении было тридцать четыре наземных крейсера[71], тринадцать из них — настоящие тяжелые машины, остальные — либо устаревшие, либо легко вооруженные. Это все, что оставалось от бывших бронечастей Пророка. Остальные крейсеры были уничтожены верными ему офицерами. Тяжелыми машинами мы хотели взломать стены. Легкие должны были сопровождать транспортеры, везущие пятитысячный штурмовой отряд.
Мы слышали, как шла бомбежка Дворца, — глухие взрывы и содрогание воздуха доносились даже сюда. Бомбежка продолжалась уже тридцать шесть часов, и мы надеялись, что никому во Дворце не удалось выспаться за это время, тогда как все наши солдаты по приказу спали по двенадцать часов подряд.
Ни один из наших крейсеров не был рассчитан на то, чтобы быть флагманом, поэтому в конической башне одного из них мы устроили командный пункт, выбросив телевизор дальнего действия и освободив место для нужных нам приборов управления боем. За спиной скорчились в тесноте психооператор и его команда телепатов, состоявшая из восьми женщин и невротического четырнадцатилетнего мальчика. Теоретически каждый из них мог контролировать четыре, канала связи, но я сомневался, чтобы на практике это у них получалось.
Вперед мы двинулись зигзагами. Хаксли выхаживал по рубке спокойный, как улитка, посматривая мне через плечо и читая полученные сводки и донесения. Успевал он следить и за экранами телевизоров. Пеннойер командовал левым крылом и своим крейсером, Хаксли — правым крылом.
В 12.32 телевизоры погасли. Противник расшифровал нашу частоту и вывел из строя все транзисторы. Это было теоретически невозможно, но он это сделал. В 12.37 вышло из строя радио.
К этой неудаче Хаксли отнесся равнодушно.
— Переключитесь на светофонную связь, — сказал он.
Связисты уже предупредили его приказ: наши приемники и передатчики работали теперь на инфракрасных лучах — от корабля к кораблю. Прошел еще час. Хаксли так же неторопливо бродил по рубке, посматривая иногда на схему расположения движущихся крейсеров. Наконец он сказал:
— Пора перестраиваться в штурмовые порядки.
Я передал приказание крейсерам, и через девятнадцать минут последний крейсер доложил о готовности.
Я был доволен — некоторые водители еще четыре дня назад были шоферами грузовиков.
В 15.30 мы передали предварительный сигнал: «Выходим на боевые позиции». И я услышал, как наша орудийная башня содрогнулась — заряжали орудие.
В 15.31 Хаксли приказал открыть огонь.
Наша пушка выплюнула гигантский снаряд. От выстрела поднялась пыль и застила мне глаза. Машина от отдачи рванулась назад, и я чуть не упал. Мне никогда раньше не приходилось находиться рядом с тяжелым самоходным орудием, и я не ожидал, что отдача так сильна. Но после второго выстрела я уже был готов к отдаче.
Между выстрелами Хаксли смотрел в перископ, стараясь определить эффективность артиллерийского огня. Новый Иерусалим отвечал на наш огонь, но мы еще не вошли в зону действия его орудий. У нас было преимущество стрельбы по неподвижному объекту, расстояние до которого было нам известно с точностью до метра. Но, с другой стороны, даже снаряды такого орудия не могли разрушить стен Дворца.
Хаксли повернулся от перископа и приказал мне:
— Дымовая завеса, Джон!
Я, в свою очередь, крикнул офицеру связи:
— Всем телепатам готовность номер один!
Офицер связи доложил, что связи с другими крейсерами нет, зато психооператор с помощью телепатов уже восстанавливал связь. Через минуту заговорил подросток. Он передал нам ответ генерала Пеннойера: «Ослеплены дымом. Перемещаемся влево». Вскоре мы наладили связь через телепатов с кораблями второй линии и с самолетами-корректировщиками. Корректировщик доложил, что видимость у него нулевая и радар ему ничем не помогает. Я приказал ему оставаться в прежнем квадрате в расчете на то, что утренний ветер разгонит дым.
Впрочем, мы не зависели от корректировщика, потому что наше положение было отлично известно. Дым также нас не беспокоил, точность наводки и стрельбы от него не зависела. Противнику было хуже. Выпустив дымовую завесу, начальник обороны Дворца отныне полностью зависел от своего радара.
Радар во Дворце был в полном порядке. Вокруг нас рвались снаряды. Прямых попаданий в наш крейсер еще не было, но мы чувствовали, как он вздрагивал, когда снаряды взрывались совсем рядом. Сообщения от других крейсеров были невеселыми: Пеннойер сообщил, что «Мученик» получил прямое по-па-дание — снаряд разворотил переднее машинное отделение. Капитан «Мученика» старался обойтись одним двигателем и вдвое сбросил скорость, но от «Мученика» было мало толку. Орудие «Архангела» перегрелось, и ценность машины упала до нуля.
Хаксли приказал перестроиться по плану «Е». Он был рассчитан на то, чтобы снизить эффективность вражеского огня.
В 16.11 Хаксли приказал бомбардировщикам вернуться на базу. Мы были в пределах города, и стены Дворца были так близко, что мы могли пострадать от собственных бомб.
В 16.17 в наш корабль попал снаряд; Боевая башня заклинилась, орудие потеряло способность двигаться. Водитель был убит. Я помог психооператору надеть противогазы на телепатов. Хаксли поднялся с пола, надел шлем. Он посмотрел на боевую схему.
— Мимо нас через три минуты пройдет «Благословение». Передай, чтобы они снизили скорость до минимума и подобрали нас. Передай Пеннойеру, что я переношу флаг на «Благословение».
Мы перешли на другой крейсер без потерь, всей командой — Хаксли, я, психооператор и его телепаты. Лишь один из телепатов был убит и остался в крейсере — в него попал осколок снаряда. Еще одна телепатка вошла в глубокий транс, и мы вынуждены были оставить ее в замерзшей машине, что было куда безопасней, чем эвакуировать ее в пекло боя.
Хаксли изучал карты с моими пометками о движении крейсеров.
— Мне нужна связь, Лайл, — сказал генерал. — Пора начинать решительный штурм.
Я помог психооператору задействовать телепатов. Отказавшись от связи с «Мучеником» и забыв на время о резерве Пеннойера, мы смогли обойтись без двух потерянных телепатов. Но оставшимся пришлось трудиться с полной отдачей сил. Четырнадцатилетний подросток поддерживал даже пять линий связи. Психооператор беспокоился, выдержат ли его подопечные, но ничего не мог поделать.
Закончив передавать приказания крейсерам, я обернулся к генералу. Хаксли сидел на кресле, и сначала мне показалось, что он глубоко задумался, потом я понял, что он потерял сознание. Только подбежав к нему, я заметил, что по ножке кресла стекает кровь и капает на пол. Я положил его на пол и, расстегнув куртку, увидел торчащий между ребер осколок.
Я услышал голос связиста:
— Генерал Пеннойер докладывает, что он заканчивает маневр через четыре минуты.
Хаксли вышел из строя. Живой или мертвый, он в этом бою уже не будет участвовать. По всем правилам командование переходило к Пеннойеру. Но каждая секунда была на счету, и передача командования займет именно эти ценнейшие секунды. Что делать? Передать командование командиру «Благословения»? Я знал его — он был честный офицер, но без инициативы. Он даже не заглядывал в рубку, а управлял артиллерийским огнем из орудийной башни. Если я позову его, пройдет несколько минут, прежде чем он поймет, что делать дальше.
Что бы делал Хаксли, если бы он оказался на моем месте?
Мне казалось, что я размышляю целый час. В действительности хронометр показал, что прошло всего тринадцать минут между сообщением Пеннойера и моим ответом.
«Через шесть минут начинаем последний этап штурма. Приступайте к перестройке крыла соответственно плану».
Передав приказ, я вызвал к генералу санитаров.
Я перестроил свой фланг и отдал приказ «Колеснице»:
— Подплан «Д». Покиньте строй и приступайте к исполнению приказа.
Подплан «Д» предусматривал высадку транспортом «Колесница» десанта возле универмага, который был соединен туннелем с Дворцом. Из подземелья, где я впервые встретился с подпольщиками, десантники должны были маленькими штурмовыми группами рассредоточиться по Дворцу. Эти пятьсот человек были знакомы с расположением дворцовых помещений. Многие из них погибнут, но они создадут так нужную нам в момент атаки панику в стане противника. Отрядом этим командовал Зеб.
Мы готовы.
«Всем крейсерам. Начинаем атаку. Первый фланг — правый бастион. Левый фланг — левый бастион. Полная штурмовая скорость с соблюдением боевой дистанции. Беглый огонь. Повторить приказ».
С крейсеров поступали подтверждения.
Вдруг пришло неожиданное сообщение от подростка:
— Говорит капитан Ван Эйк. Ударьте по центральным воротам. Мы ударим по ним же с другой стороны.
— Почему центральные ворота? — спросил я.
— Они разбиты.
Если это правда, то это может решить все дело. Но я имел основание не доверять. Если они выследили Ван Эйка, то это ловушка. Не представляю, как он в разгар битвы со мной связался.
— Скажите пароль! — сказал я.
— Нет уж, сами скажите!
— Не скажу.
— Я скажу первые две буквы.
— Хорошо.
Он не ошибся. Я успокоился.
«В отмену прежнего приказа. Тяжелым крейсерам с обоих флангов штурмовать центральный бастион. Легким крейсерам перенести отвлекающий огонь на правый и новый бастионы. Повторите приказ».
Через девятнадцать секунд я отдал приказ приступить к штурму, и мы пошли вперед. Мне казалось, что мы летим на реактивном самолете, у которого прогорело сопло. Мы пробивались сквозь кирпичные стены, клонились на поворотах, чуть не перевернулись, свалившись в подвал разрушенного здания, и с трудом выбрались наверх. Я практически не управлял крейсером, как, впрочем, и все остальные командиры.
Когда мы замедлили движение, готовясь к новому выстрелу, я увидел, что психооператор приподнимает веко подростка.
— Боюсь, что он погиб, — сказал психооператор глухо — Я слишком перегрузил его в последние минуты. Еще две телепатки потеряли сознание.
Наше большое орудие выстрелило — мы отсчитали десять секунд после выстрела и двинулись дальше, набирая скорость. «Бенисон» ударил по стене дворца с такой силой, что я думал — он будет сплющен от удара. Стена выдержала. Водитель выпустил гидравлические ноги, и нос крейсера стал медленно задираться. Крейсер встал почти вертикально, и мне показалось, что он вот-вот опрокинется, но тут стена поддалась, и мы вывалились через пролом в следующий двор.
Наше орудие заговорило вновь — оно стреляло в упор по внутреннему Дворцу. Я подождал, пока последний из крейсеров войдет во внутренний двор, а затем приказал:
«Транспорты с десантом, вперед».
После этого я связался с Пеннойером и сообщил ему, что Хаксли ранен и командование переходит к нему.
Для меня бой кончился. Он шел вокруг меня, но я не принимал в нем участия — я, который всего несколько минут назад узурпировал верховное командование.
Я закурил сигарету и подумал: что же мне теперь с собой делать? Глубоко затянувшись, я вылез через контрольный люк в орудийную башню и выглянул в бойницу. Дым рассеивался. Я увидел, как откинулись борта транспорта «Лестница Иакова»[72] и солдаты, держа оружие наготове, посыпались во все стороны, разбегаясь в укрытия. Их встретил редкий неорганизованный огонь. «Лестница Иакова» уступил место «Ковчегу».
Командир десанта на «Ковчеге» имел приказ захватить Пророка живым. Я выскочил из башни, спустился в машинное отделение и отыскал запасной люк. Откинув крышку, я вывалился на землю и бросился за десантниками.
Мы вместе ворвались во внутренние покои.
Бой кончился. Мы почти не встречали сопротивления. Мы спускались с этажа на этаж все глубже под землю и наконец нашли бомбоубежище Пророка. Дверь была распахнута настежь, и Пророк был там, где мы его искали.
Но мы его не арестовали. Девственницы добрались до него раньше, и он уже не был властительным и грозным. От него осталось ровно столько, чтобы можно было его опознать.
— Угодно вам сказать что-нибудь до оглашения приговора? — невозмутимый взор Главного судьи внимательно изучал лицо обвиняемого. — Что ж, хорошо… Присяжные согласились в том, что вы нарушили один из основных пунктов, содержащихся в Ковенанте[73], и таким образом нанесли ущерб свободному гражданину. Мнение суда и присяжных таково, что деяние это было сознательным, поскольку вы были полностью осведомлены о возможности нанесения вреда этому свободному гражданину. Поэтому приговариваю вас к альтернативе. Выбирайте одно из двух.
Опытный наблюдатель наверняка заметил бы тень разочарования, скользнувшую по неподвижной маске безразличия, сквозь которую молодой человек взирал на ход собственного процесса. Выражение разочарования было, по меньшей мере, неуместно: его проступок принадлежал к числу тех, где наказание неизбежно — подобные приговоры нормальным людям не выносятся. Не дождавшись ответа, судья повернулся к приставу: