– Теперь перейдем к делу, – сухо, почти враждебно произнес он. – Вам предстоят совершать полеты по маршрутам, которые я вам буду давать в каждом отдельном случае. Вам придется летать на машине, которую, надеюсь, не трудно будет изучить. Это самолет марки «Метеор». У него есть некоторые особенности, с которыми я вас познакомлю. Пройдемте со мной.
Гейм с готовностью поднялся с места. Они прошли приемную, где к ним присоединился Скаддер, и вышли в туннель. Дрезина стояла на месте, но Вуда нигде не было видно. Скаддер включил рычаг скоростей, и машина снова устремилась вперед, на этот раз несколько под уклон. Когда Гейм вслед за Прайсом сошел с дрезины, он увидел, что туннель в этом месте упирался в большую стальную дверь. Скаддер вложил в замок ключ… Гейм ожидал, что вот сейчас они переступят порог нового помещения и начнут выбираться на поверхность, но ничего подобного не произошло. За открытой дверью находился лифт. Скаддер нажал одну из многочисленных кнопок, и кабина лифта, точно оборвавшись, стала падать вниз. Впрочем, ощущение движения тотчас же прекратилось, и определить, на какое именно расстояние они опустились, Гейм не смог.
– Свет! – скомандовал Прайс, когда они вышли из лифта.
Скаддер привел в действие какой-то механизм, мощный луч прожектора ушел в глубину и стал что-то нащупывать.
– Ну! – нетерпеливо понукал Прайс.
– Сейчас, сейчас, сэр… – бормотал Скаддер. Наконец луч прожектора метнулся влево и снова замер.
– Видите? – обратился Прайс к летчику. Но тот пока ничего не видел.
Прайс торжествующе рассмеялся:
– Вот вам первая особенность вашего «Метеора», капитан, – вы не видите его.
Но теперь, напрягая зрение, Гейм различил неподалеку что-то смутно отсвечивающее на фоне темной стены.
– Идите сюда, – и Прайс, взяв Гейма под руку, отошел в сторону.
Луч прожектора переместился, и теперь перед Геймом оказалась не черная, а белая стена.
– Видите? – снова спросил Прайс.
И опять, лишь напряптти зрение, Гейм сумел различить на белом фоне нечто весьма неопределенное по форме, а по цвету напоминающее морскою звезду.
Прайс ждал ответа. Гейм молча пожал плечами. Тогда Прайс, сделав летчику знак следовать за ним, торжествующе направился к тому месту, где луч прожектора упирался в стену. Только подойдя почти вплотную, Гейм увидел своеобразный, с короткими стреловидными крыльями самолет, сделанный из какого-то незнакомого ему материала, способного как бы просвечиваться на любом фоне. Самолет стоял на платформе, которая, по-видимому, и выбрасывала его в нужный момент в воздух.
– Мой «Метеор», капитан, следовало бы именовать одновременно и хамелеоном, – сказал Прайс. – Свойство этого самолета – мгновенно применяться к фону, на котором он появляется, и в зависимости от угла, под которым на него смотрят. Это весьма ценно. Я не предлагаю вам сейчас же заняться изучением «Метеора», для этого у вас еще будет время. Мне просто хотелось, чтобы вы поняли, на какой необыкновенной машине я даю вам возможность летать, поняли и оценили это.
– Подземный ангар великолепен, – произнес Гейм.
– Вы находите? – Прайс был явно польщен. Он шепнул что-то Скаддеру, тотчас прожектор погас, и они очутились в полнейшей темноте. Не успел еще Гейм сообразить в чем дело, как Прайс приказал: – Смотрите вверх!
Летчик поднял голову. Где-то высоко-высоко раздвинулся потолок, и Гейм увидел спокойное ночное небо, усеянное крупными и яркими звездами. Ему казалось, что он стоит на дне необычайной глубины колодца. Но вот Прайс распорядился, и обе половинки потолка сошлись.
Когда дрезина двинулась обратно и остановилась у знакомой двери, Гейм подумал, что уже теперь-то Прайс отпустит его спать, но тот снова пригласил его в свой кабинет.
– Мне осталось сегодня сказать вам немного… – начал Прайс, закуривая сигару. – Скажите мне, мистер Гейм, вы верите во всемогущество атомной бомбы?
Капитан с изумлением посмотрел на Прайса: какого же ответа ждет он от него, от офицера воздушных сил?
Прайс, прищурившись, молча смотрел на него, затем, довольный, захихикал.
– Вы не верите в нашу атомную бомбу, Гейм, – тихо, заговорщическим тоном продолжал Прайс. – Вот за это вы мне еще больше нравитесь. Вы молодец, капитан. Но боже вас избавь где-нибудь проговориться, это будет не патриотично и может стоить вам головы, особенно если об этом узнает мой сын Гарольд.
Гейм хотел возразить, но Прайс жестом остановил его:
– Меня вы можете не опасаться, я тоже не верю в то, что с помощью атомной бомбы Соединенным Штатам удастся установить свое господство над всем миром. К тому же русские тоже владеют этим секретом, а Китай давно выбросил Чан Кай-ши и стал союзником России. Мы с вами понимаем, что все это значит. Но пусть мой Гарольд пока тешится, ему нужна вера во всемогущество оружия, которое он производит и которым торгует. Сейчас вы отправляйтесь спать, а завтра вместе с вашим помощником выедете на юг…
Гейм вопросительно взглянул на Прайса.
– Через несколько дней, – продолжал тот, – на атомном полигоне Юкка-Флэтс, в штате Невада, состоится очередное испытание атомной бомбы. Оно будет произведено в присутствии подразделений армии. Там будет и Гарольд, чтобы еще больше уверовать в свою идею, там будете и вы, но для того, чтобы воочию убедиться в иллюзорности этой идеи. Гуд бай, Гейм, – и Прайс углубился в свои бумаги.
Гейм встал.
– Слушаюсь, – ответил он. – В котором часу завтра я должен покинуть вашу виллу?
– В двенадцать за вами придет Скаддер.
Летчик возвращался в свою комнату в сопровождении Скаддера, через главный подъезд. Кровать его стояла на прежнем месте, а на соседней, как ни в чем не бывало, безмятежно спал Финчли.
Было уже поздно, когда Гейм очнулся от тяжелого, не давшего ему отдыха сна. В открытые окна врывался свежий ветерок с Гудзона и аромат цветов. Мурлыкая что-то себе под нос, Финчли возился у чемодана.
– И здоров же ты спать, – сказал он, заметив, что Гейм проснулся.
– Что ты делаешь? – спросил его Гейм.
– Разве не видишь? Распаковываю наши чемоданы, пора переходить на оседлый образ жизни, – бодро ответил бортмеханик.
– Ну так укладывай все обратно, – приказал Гейм и начал поспешно одеваться.
– А в чем дело? – осведомился Финчли. Гейм взглянул на часы:
– Через два часа мы покидаем виллу Прайса.
– Почему?
– Мы отправляемся в штат Невада.
– Зачем?
– Для участия в испытании атомной бомбы на полигоне Юкка-Флэтс.
Финчли в крайнем изумлении посмотрел на приятеля.
– Тебе что-нибудь приснилось, Стив? – с тревогой в голосе спросил он.
Гейм возразил:
– Я слишком мало спал в эту ночь, чтобы видеть сны, Боб. После я тебе все объясню, а сейчас давай собираться. Скоро за нами придет Скаддер.
– Как? Эта горилла здесь? – Финчли от удивления даже присвистнул и принялся поспешно укладывать вещи в чемоданы.
Скаддер подал автомобиль точно в 12.00.
Глава девятая
Командировка кончалась. Капитан государственной безопасности Сергей Русаков и его начальник полковник Соколов должны были возвратиться в Москву с поездом, который проходил через Краснотал на следующий день рано утром. Русаков чувствовал себя превосходно: задание, с которым он приезжал в Краснотал, удалось выполнить успешно и в срок. Пришлось, правда, основательно поработать, порядком устать, но теперь все уже было позади, завтра утром он покинет Краснотал, а сегодня можно не спеша пройтись по чистым, тенистым улицам этого украинского городка и пораньше лечь спать, чтобы вовремя поспеть к отходу поезда.
Но ни Русакову, ни его начальнику полковнику Соколову не пришлось отдохнуть перед дорогой, а утром поезд на Москву ушел без них. Неожиданно им пришлось заняться операцией, которую полковник назвал «Незваный гость».
…В семь часов вечера полковник Соколов возвратился в гостиницу и немедленно вызвал капитана, только что вернувшегося с прогулки.
– Будьте готовы в восемь ехать вместе со мной к генералу Бондаренко, – сказал он Русакову.
– Разрешите спросить – зачем? – обратился к нему капитан.
– Приглашены на ужин перед отъездом, – пояснил Соколов.
Русаков хотел было от участия в ужине уклониться, но полковник рассердился.
– Раз приглашают, надо идти, – сказал он неожиданно сурово и, помолчав, добавил: – Боитесь оказаться лишним? А генералу-то, может, вас будет приятнее видеть, чем меня. Эх, комсомолия… не понимаешь!
Русаков действительно ничего не понимал и продолжал молча смотреть на шагавшего взад и вперед начальника. За два года службы под его руководством Русаков впервые видел полковника столь глубоко взволнованным. Что же случилось? Генерал Бондаренко был старым другом Соколова. Почему же ему будет приятнее видеть у себя Русакова?
– Простите, Иван Иванович, – сказал он, обращаясь к полковнику, – а не тактичнее ли мне все-таки не идти?
Соколов строго взглянул на него.
– Нет, – ответил он. – Мы пойдем вместе. Во-первых, это будет приятно генералу Бондаренко, во-вторых, легче мне… Дело в том, – пояснил полковник, – что у Бондаренко был сын… Генерал на днях сказал мне, что вы, капитан, напоминаете ему его Сашу.
Генерал извиняющимся тоном сказал жене:
– Мы пройдем ко мне, потолкуем, а ты вели подать нам туда чаю.
В сопровождении хозяина Соколов и Русаков прошли в его залитый ярким светом вечерней зари кабинет. Русаков полагал, что вот сейчас генерал скажет им на прощанье что-то веселое, шутливое и что именно эти, последние минуты встречи друзей и будут самыми легкими и приятными. Но, к его удивлению, произошло нечто совсем обратное. Никто не шутил и не смеялся. Как только закрылась дверь кабинета, и Бондаренко и Соколов, казалось, даже внешне изменились: у генерала опустились плечи, он согнулся так, будто какое-то горе придавило его. Соколов же сразу подтянулся и стал строже обычного. Это было заметно по блеску глаз, по плотно сжатым губам, – уж Русаков-то знал своего начальника. Бондаренко сказал Соколову:
– Расскажи… Я для этого и пришел сюда… чтобы тут без Маши (так звали жену генерала) спросить у тебя подробности гибели моего сына.
– Я уже писал тебе, – тихо ответил Соколов. – Мне тяжело, очень сейчас тяжело, друг.
И Русаков видел, что полковнику действительно было очень тяжело.
– Я знал, что, встретив меня, ты будешь спрашивать, – снова заговорил Соколов, – и… боялся этой минуты.
Наступило тягостное молчание.
Лучи предзакатного солнца наполняли комнату золотым светом.
Генерал сказал:
– Саша был моим единственным сыном. Я так любил его…
– Он погиб с честью, – перебил его Соколов.
– Да, знаю, он не нарушил присягу. Но… я хочу услышать от тебя, понимаешь, услышать, как произошло несчастье.
– Хорошо, – глухо ответил полковник. – Как ты знаешь, гитлеровцы тогда свирепствовали в Крыму. Партизанский отряд, в котором случайно очутились вместе я и твой Саша, был окружен в южной части Яйлы. – Полковник взял лежавший на письменном столе лист бумаги и стал набрасывать на нем схему расположения отряда. – Мы находились вот здесь, среди скал, без продовольствия и боеприпасов. Гитлеровцы наседали на нас со всех сторон… Мы знали, что скоро нам помогут, выручат. Единственно, что угнетало нас, – наши раненые товарищи, которые были обречены на верную смерть.
Резкое, крупное, будто вырубленное из гранита лицо Соколова выдавало волнение. Серые его глаза, прикрытые нависшими над ними густыми бровями, пристально смотрели на генерала.
– Нужно было во что бы то ни стало достать хоть немного хлеба, спасти людей… Но к кому обратиться? Население окружающих деревень само голодало – фашисты всех обобрали до нитки. Русских арестовывали, истребляли – и гестапо и карательные отряды. Пока мы ломали себе головы над тем, что делать, Саша, твой сын, попросил разрешить ему попытаться пробраться в долину и там, у верных людей, достать хлеба для раненых.
Генерал опустил голову.
– Дело в том, – продолжал полковник, – что у нас в отряде был один партизан из местных жителей, молодой человек лет двадцати, высокий, сильный. Звали его Али Каримов. До войны он учился в одном из московских вузов. Война застала его в Крыму, у родных. На фронт он почему-то так и не попал, но когда фашисты ворвались в Крым, ушел к партизанам. После того как отряд Карпенко наскочил на засаду, Али вместе с несколькими уцелевшими партизанами пробрался к нам, воевал с нами плечом к плечу, часто ходил в разведку и всегда приносил ценные сведения. Он первым сообщил, что немцами сформирован новый карательный отряд во главе с предателем Абдуллой Османовым. Отряд этот состоял из уголовников. Много наших людей погибло от их рук. Говорили, что главарь банды – молодой парень, сын человека, владевшего в прошлом огромными виноградниками в Крыму. Одно время немцы бросили карателей Османова на ликвидацию партизан под Феодосией, а затем бандиты полезли против нас. Это они помогли гитлеровцам окружить наше убежище. Али Каримов часто скрежетал зубами, рассказывая нам о преступлениях бандита Абдуллы Османова, и жалел, что тот до сих пор не попал к нему в руки. А что бывало с попадавшими к нему в руки карателями из того же отряда Османова, мы знали: их Али собственноручно уничтожал. Саша сдружился с Али, иногда вместе с ним ходил в разведку, а однажды во время стычки с бандой Абдуллы Османова Али своим телом прикрыл Сашу. После этого случая дружба Саши и Али стала еще теснее, и вот Саша пришел к нам и сообщил, что среди местных жителей имеется много людей, преданных Советской власти, тайно сочувствующих нам, и если бы мы смогли установить с этими людьми связь, можно было бы получить у них немного хлеба для наших товарищей, находящихся в тяжелом состоянии. Идти на это дело одному Саша считал слишком рискованным. Сопровождать его вызвался Али.
Посовещавшись, мы решили все же воздержаться пока от их предложения. Оба они ушли от командира огорченные. «Поверьте, – говорил нам Саша со слезами на глазах, – не могу же я сидеть тут сложа руки и спокойно смотреть, как умирают от голода мои боевые друзья!» А друзей у Саши – весь отряд, партизаны любили его за чистую душу, за горячее сердце. Саша ушел дежурить в наш полевой госпиталь, а потом, ночью, куда-то исчез. Нашли его записку командиру, в которой он сообщал о том, что вместе с Али идет в долину за хлебом для товарищей. Он просил не беспокоиться и заверял, что через день вернется. Решили мы серьезно поговорить с Сашей… Но прошел день, другой, прошло четыре дня, а Саши все не было. Больше мы его не видели…
Полковник умолк. Бондаренко всем телом тяжело подался в его сторону.
– Что ж было потом? – проговорил он сдавленным голосом.
Полковник продолжал машинально чертить ненужную уже теперь схему.
– Через несколько дней нам стало известно, что Саша вместе со своим другом Али попал в лапы немцев. Сперва их допрашивали в гестапо, потом передали Абдулле Османову.
– Дальше, дальше, – почти беззвучно шептал Бондаренко.
– Бандиты согнали окрестное население в село Покровское, и… там, на площади, Саша героически погиб.
Генерал встал с кресла. Лицо его, казалось, окаменело.
– Я хочу знать подробности, – сказал он сурово.
– Бандиты хотели запугать партизан, – опять глухо, через силу заговорил полковник. – Сашу… распяли. Сначала распяли, а потом… сожгли живым.
Генерал пошатнулся. Русаков бросился поддержать его, но он вдруг выпрямился во весь рост и странно спокойным голосом приказал:
– Дальше.
Полковник поднял голову и вопросительно посмотрел на генерала.
– Ты не все рассказал мне, – сурово сказал Бондаренко. – Ты не сказал мне, кто командовал тогда бандитами и что стало с Али Каримовым.
– Казнью распоряжался Абдуллэ Османов… А… Али, друг Саши, оказался… на самом деле это был…
– Кто же он был на самом деле? – почти вскричал генерал Бондаренко.
– Абдулла Османов.