Затем Эйла почувствовала, что быстро проваливается в какую-то темноту. Но вскоре тьма рассеялась. Подернутое дымкой солнце освещало заснеженную долину. Метель кружила вокруг небольшого стада сбившихся в кучу овцебыков. Высота ее полета понизилась, и Эйла поняла, что она не одна, — Мамут находился где-то рядом.
Картина изменилась. Метель улеглась, однако снежные вихри, вздымаемые ветром, еще носились по степи, точно призрачные видения. Она вместе с Мамутом удалялась из этой белой пустыни. Затем Эйла заметила несколько бизонов, сгрудившихся возле подветренного склона узкой долины. Животные стоически пережидали этот дикий ветер. Эйла стремительно пронеслась вдоль речного русла, прорезавшего глубокое ущелье. Один из речных рукавов, сужаясь, уходил в теснину каньона с крутыми отвесными скалами, и Эйла увидела знакомую тропу, поднимавшуюся вверх по пересохшему руслу весенней речки.
Затем она вдруг внезапно влетела в темноту и где-то далеко внизу увидела слабый огонек и людей, собравшихся вокруг ширмы. Услышала монотонный гул голосов, вторящий ритмичной музыке барабанов. Приоткрыв глаза, Эйла разглядела туманные очертания лиц, увидела Неззи, Талута и Джондалара, с тревогой наблюдавшего за ней.
— С тобой все в порядке? — спросил Джондалар на языке Зеландонии.
— Да, да. Все хорошо, Джондалар. А что произошло? Где я была?
— По-моему, это ты должна рассказать нам об этом.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Неззи. — После обряда Поиска Мамут обычно любит глотнуть горячего чая.
— Не волнуйтесь, со мной все в порядке. — Сказав это, она села на циновке и взяла у Неззи чашку. На самом деле ей было немного не по себе. Она испытывала легкую усталость и головокружение, но в целом все было не так уж плохо.
— Мне кажется, Эйла, что на сей раз ты совсем не испугалась, — заметил Мамут.
Эйла улыбнулась:
— Да, не испугалась, но что мы там делали?
— Мы искали. Я знал, что ты обладаешь даром Поиска. Именно поэтому ты и являешься дочерью очага Мамонта, — сказал он. — Ты обладаешь и другими врожденными дарами, Эйла, но тебе не хватает знаний. — Мамут заметил, что она нахмурилась. — Не стоит заранее беспокоиться по этому поводу. У тебя еще будет время обо всем подумать.
Подливая всем желающим своей бражки, Талут наполнил и чашу Эйлы, пока Мамут сообщал им о результатах Поиска, рассказывая, где они были и что видели. Залпом выпив хмельной напиток — на сей раз он показался ей менее противным, — Эйла прислушалась к словам Мамута, но что-то явно отвлекало ее. Рассеянно окинув взглядом помещение, она заметила, что Диги и Торнек все еще играют на своих костяных инструментах. Правда, теперь они выбивали такой затейливый и веселый ритм, что Эйле невольно захотелось двигаться в такт. Она вспомнила, как танцевали женщины Клана, и, увлекшись этими воспоминаниями, уже почти не слушала, о чем говорит Мамут.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Эйла обернулась и заметила Ранека, который стоял возле очага Лисицы. Они обменялись улыбками. В этот момент Талут вновь наполнил чашу Эйлы, и Ранек тоже подошел к нему с опустевшим кубком. Наделив и его очередной порцией бузы, Талут вновь подсел к шаману и подключился к обсуждению возможной охоты.
— По-моему, тебе малоинтересен этот разговор, правда? Может, пойдем лучше поближе к Диги и Торнеку, они так чудесно играют, — тихо сказал Ранек на ухо Эйле.
— Нет, наверное, надо послушать. Они ведь говорят о будущей охоте, — сказала Эйла, пытаясь вновь сосредоточиться, но поскольку уже многое пропустила, то с трудом понимала, о чем идет речь. Однако ей показалось, что никого не волнует, слушает она их разговор или нет.
— Да не беспокойся, ты потом во всем разберешься. Они обо всем нам расскажут. Лучше послушай, как звучат барабаны, — сказал Ранек и умолк, давая ей возможность оценить веселую ритмичную мелодию, доносившуюся с другой стороны очага. — Ты когда-нибудь наблюдала, как Торнек играет? Он действительно отличный барабанщик.
Прислушавшись к мелодии, Эйла отметила красивый и четкий ритм. Она мельком взглянула на группу людей, обсуждавших план охоты, затем подняла глаза на Ранека и широко улыбнулась.
— Ладно, пожалуй, я и правда посмотрю на Торнека, — сказала она, очень довольная собственным решением.
Они уже направились к барабанщикам, когда Ранек вдруг остановился и, взяв Эйлу за руку, сказал очень серьезным и даже суровым тоном:
— Сейчас же перестань улыбаться, Эйла.
Улыбка мгновенно исчезла с ее лица.
— Но почему? — в полном недоумении спросила она, не понимая, что сделала плохого.
— Потому что улыбка делает тебя такой очаровательной, что у меня перехватывает дыхание, — выразительно произнес Ранек, как бы взвешивая каждое слово, а затем весело добавил: — Ну не могу же я постоянно находиться в бездыханном состоянии, так и умереть недолго!
Эйла молча улыбнулась, оценив его комплимент; затем, представив себе, как он задыхается от удушья, она заразительно рассмеялась. «Разумеется, он просто пошутил, — думала она, — хотя, наверное, в каждой шутке есть доля правды».
Джондалар наблюдал за ними. Дожидаясь, пока Эйла подойдет к нему, он с удовольствием слушал ритмичный барабанный перестук, однако его хорошее настроение тут же улетучилось, когда он заметил, что Эйла идет вместе с Ранеком. Жгучая ревность на мгновение затуманила его сознание, и у него вдруг возникло почти неукротимое желание избить этого наглеца, осмелившегося заигрывать с его любимой женщиной. Однако Ранек, несмотря на его чужеземную внешность, был Мамутои и принадлежал к Львиному стойбищу. А Джондалар был здесь всего лишь гостем. Он не мог в одиночку противостоять всем Мамутои. С трудом овладев собой, он постарался трезво оценить ситуацию. В сущности, Ранек и Эйла просто подошли вместе послушать музыку. Почему же это так разозлило его?
Размышляя о ритуале приема Эйлы, Джондалар по-прежнему испытывал двойственные чувства. Ему хотелось, чтобы ее приняли в какое-нибудь нормальное племя, поскольку она так этого хотела, да и сам он считал, что после этого его племя легче признает ее. Он видел, как Эйла была счастлива, обмениваясь подарками, и радовался за нее, однако при этом чувствовал и странную отстраненность от этого праздника, и усиливающуюся тревогу из-за того, что она может остаться здесь навсегда. Он даже начал подумывать, что зря отказался вступить в племя Мамутои.
В самом начале вечера Джондалар ощущал свою сопричастность к этому ритуальному празднику, но сейчас ему показалось, что он стал чужим для всех, даже для Эйлы. Теперь она стала членом этого стойбища. Это был вечер, устроенный в ее честь, общий праздник. А он не подарил ей сегодня никакого подарка, и она тоже ничего не приготовила для него. Раньше Джондалару это как-то не приходило в голову, но сейчас он понял, что и ему хотелось бы поучаствовать в этом обмене дарами. Правда, у него не было подарков ни для нее, ни для кого другого. Он путешествовал налегке, не имея запаса ценных вещей. Конечно, за время странствий он многому научился и приобрел важные знания, но пока у него не было случая применить их на деле. Его действительно ценным приобретением была Эйла.
С мрачным видом Джондалар наблюдал, как она смеется, беседуя с Ранеком, и чувствовал себя незваным гостем на этом веселом торжестве.
Глава 19
Когда обсуждение охотничьих планов подошло к концу, Талут вновь подлил всем желающим своего хмельного напитка, сделанного из мучнистых корней рогоза и множества других ингредиентов, набор которых постоянно менялся, поскольку Талут любил поэкспериментировать. Мамутои сосредоточились вокруг Диги и Торнека. Смех и шутки стали более оживленными. Музыканты играли, а остальные подпевали им хором, но иногда кто-то солировал. Несколько человек танцевали, но это были не те энергичные танцы, напоминавшие акробатическое представление, которые Эйла уже видела на предыдущем празднике, когда у костра перед домом отмечалась удачная охота. Сейчас танцующие просто топтались на месте, делая плавные ритмичные телодвижения под аккомпанемент барабанов, а временами и под собственное пение.
Джондалар почему-то стоял в стороне от общей компании. Эйла часто поглядывала на него. Несколько раз она порывалась подойти к нему, но на ее пути постоянно возникали какие-то препятствия. Вокруг было слишком много людей, которые сегодня, точно сговорившись, наперебой оказывали ей всевозможные знаки внимания. Кроме того, брага Талута слегка затуманила ее голову, и Эйла с легкостью увлекалась предложенной темой разговора, мгновенно забывая о собственных намерениях. Потом Диги уступила ей место за барабаном-черепом, и Эйла, поддерживаемая одобрительными возгласами, вспомнила некоторые музыкальные ритмы Клана. Эта довольно сложная и четкая музыка заинтересовала обитателей Львиной стоянки, и они с удивлением прислушивались к необычному звучанию. Если у Мамута и оставались какие-то сомнения относительно прошлой жизни Эйлы, то воспоминания, вызванные ее игрой, окончательно рассеяли их.
Затем в круг танцующих вышел Ранек и, двигаясь в такт музыке, пропел посвященный Эйле веселый куплет о Дарах Радости, изобиловавший игривыми и двусмысленными намеками. Подтекст его песни был достаточно очевиден, чтобы вызвать широкие ухмылки и понимающие взгляды окружающих, а также краску смущения на лице Эйлы. Диги подсказала ей танцевальные движения и примерные слова ответного шуточного куплета, но Эйла умолкла, не допев последнюю строчку, скрытый смысл которой должен был свидетельствовать об одобрении или неодобрении желаний, высказанных Ранеком. Не совсем понимая тонкости этой игры, она не знала, что именно должна ответить; у нее не было желания поощрять его ухаживания, но в то же время она считала его достаточно привлекательным, и ей не хотелось обижать его отказом. Ранек добродушно усмехнулся. Игривый шуточный стиль таких песенных диалогов служил благопристойным прикрытием для высказывания взаимного интереса. В данном случае даже прямой отказ был бы воспринят как шутка; поэтому незавершенный куплет являлся гораздо более обнадеживающим для Ранека.
От обилия хмельной бражки, смеха, шуток и внимания у Эйлы кружилась голова. Со всех сторон на нее сыпались добрые пожелания и комплименты, каждому хотелось побеседовать с ней, пригласить на танец или заключить в дружеские объятия. Она не могла припомнить другого такого радостного и веселого праздника, на котором к ней проявляли бы столь сердечное, теплое и дружеское отношение. Впервые она чувствовала себя любимой и желанной дочерью большой семьи. И всякий раз, обводя взглядом окружающих, она замечала обращенные на нее сияющие черные глаза и восхищенную белозубую улыбку.
Праздничный вечер подходил к концу, люди начали расходиться по своим очагам. Детей быстро разнесли по лежанкам. Фрали, по предложению Эйлы, пораньше ушла спать, и вскоре за ней последовало все семейство Журавлиного очага. У Трони разболелась голова — она весь вечер неважно себя чувствовала, — и, отойдя на время, покормить Хартала, она сама не заметила, как уснула. Затем молча удалился Джондалар. Он лежал растянувшись на лежанке, ожидая Эйлу и наблюдая за ней из-за приспущенного полога.
Уимез после нескольких кубков Талутовой бузы стал на редкость словоохотливым и, рассказывая о своих приключениях, откровенно заигрывал сначала с Эйлой, потом с Диги, а потом и со всеми остальными женщинами. Его игривые замечания неожиданно возбудили интерес Тули, и она начала подыгрывать ему, отвечая в той же шутливой манере. В итоге она пригласила Уимеза провести ночь в очаге Зубра вместе с ней и Барзеком. С тех пор как умер Дарнев, у нее еще не было случая разделить Дары Радости с двумя мужчинами.
Уимез рассудил, что сегодня ночью Ранек предпочел бы иметь очаг Лисицы в полном своем распоряжении, и решил, что, возможно, имеет смысл показать Эйле, что женщина может делить Дары Радости с двумя мужчинами одновременно. Он отлично видел, какая складывается ситуация, хотя и сомневался, что Ранек и Джондалар смогут прийти к какому бы то ни было согласию в отношении Эйлы. Кроме того, высокая и статная Тули выглядела сегодня особенно соблазнительной и к тому же имела массу достоинств и как вождь, и как женщина. Несомненно, она могла значительно повысить статус приглянувшегося ей мужчины. Кто знает, сможет ли он остаться в очаге Лисицы, если Ранек захочет привести туда свою избранницу?
Вскоре после того, как эта троица удалилась в помещение последнего очага, Талут, нежно обняв Неззи, увел ее в Львиный очаг. Диги и Торнек, забыв обо всем на свете, увлеченно импровизировали на своих инструментах, и Эйле показалось, что они уже играют одну из клановых мелодий. Затем она вдруг осознала, что они с Ранеком беседуют в полном одиночестве, и невольно смутилась.
— Похоже, все ушли спать, — сказала она немного невнятно. Эйла захмелела от бражки Талута и не слишком твердо стояла на ногах, покачиваясь взад и вперед. Большинство светильников уже было погашено, и огонь в очаге едва теплился.
— Может, и нам тоже пора… — улыбаясь, сказал Ранек. В его поблескивающих глазах Эйла прочла молчаливое приглашение и сочла его довольно соблазнительным, но не знала, как ей вести себя в данном случае.
— Да, я устала, — сказала она, нерешительно поворачиваясь в сторону своей лежанки. Но Ранек удержал ее, взяв за руку.
— Не уходи, Эйла, — сказал он вдруг умоляюще.
Она обернулась, и в тот же момент он жарко обнял и поцеловал ее. Ее губы податливо раскрылись под его страстными поцелуями, и он, почувствовав ее отклик, немедленно перешел к более решительным действиям и начал покрывать поцелуями ее лицо и шею, спускаясь к ложбинке между грудей. Он жадно сжимал руками упругую округлость ее бедер, баюкал в ладонях ее полные груди; его движения были столь стремительны и неистовы, словно он хотел одновременно наслаждаться всем ее телом, не зная, чему отдать предпочтение. Неожиданно ее захлестнула волна такого же страстного желания. Горячая влага смочила ее лоно, когда она почувствовала, как прижимается к ней его восставшее мужское копье.
— Эйла, я хочу тебя. Пойдем на мою лежанку, — прошептал он с жаркой, повелительной настойчивостью, увлекая ее к своему очагу, и она с неожиданной легкостью последовала за ним.
* * *
Весь вечер Джондалар с тоской наблюдал, как его возлюбленная веселится, поет и танцует в компании своих новых родственников. И чем дольше он смотрел на это веселье, тем сильнее чувствовал свою отчужденность. Но конечно, больше всего его раздражало поведение темнокожего резчика. Ему хотелось дать выход своему раздражению, решительно взять Эйлу за руку и увести подальше от этого шумного сборища; но теперь здесь был ее родной дом, и этот вечер был устроен в честь ее удочерения. Он не имел никакого права вмешиваться и портить им такой чудесный праздник. Поэтому его лицо благодаря постоянному самоконтролю хранило если не счастливое, то вполне благожелательное выражение; но при этом Джондалар чувствовал себя глубоко несчастным и быстро залег на свою лежанку, призывая спасительный сон, который, однако, никак не шел к нему.
Из темноты своей полузанавешенной лежанки Джондалар видел, как Ранек обнял Эйлу и повел ее к своему очагу. Провожая их отчаянным взглядом, он, казалось, не мог поверить собственным глазам. Как могла она согласиться провести ночь с другим мужчиной, зная, что он ждет ее? Ни одна женщина прежде не могла устоять перед обаянием Джондалара, а сейчас его любимая Эйла с легкостью приняла предложение другого мужчины. Он уже рванулся было за ними, чтобы вернуть ее и одним ударом кулака стереть улыбку с этой счастливой темнокожей физиономии.
Затем, представив себе сломанные зубы и кровавые последствия этого удара, Джондалар вспомнил о своем былом позоре и мучительном изгнании. А здесь он был всего лишь гостем, и его вполне могли просто выгнать в открытую степь, несмотря на приближение суровой зимы. Сейчас идти ему было решительно некуда. И кроме того, он не представлял себе жизни без Эйлы.
Но она предпочла ему другого. Она выбрала Ранека, у нее было право выбрать любого мужчину по собственному желанию. То, что Джондалар ждал ее прихода, вовсе не означало, что она должна обязательно прийти к нему. Но почему же она все-таки не пришла? Вполне понятно, что ей захотелось выбрать мужчину из своего нового племени, мужчину Мамутои, который весь вечер пел, танцевал и заигрывал с ней, с которым ей было легко и приятно. Мог ли Джондалар обвинять ее за это? Сколько раз сам он отдавал предпочтение тем женщинам, с которыми было легко.