— Боже, по-моему, в такое время просто нельзя заниматься политическими маневрами!
Старик удивленно поднял брови.
— Это по-твоему.
В конце концов я задал вопрос, ради которого и пришел к нему в кабинет: где Мэри?
— Странно, что ты спрашиваешь, — буркнул он. Я промолчал, и он добавил: — Там, где ей положено быть. Она охраняет Президента.
Первым делом мы направились на закрытое заседание специального комитета из представителей обеих палат. Когда мы туда явились, на стереоэкране как раз показывали моего приятеля — антропоида по кличке Наполеон — сначала его с титанцем на спине, а затем крупным планом самого титанца. Паразиты похожи один на другого, как две капли воды, но я знал, чей этот, и был просто счастлив, что он уже мертв.
Потом показали меня. Я видел, как меня привязывают к креслу, и выглядел я, чего уж там говорить, не лучшим образом: когда человек действительно напуган, это его не красит. Титанца сняли с обезьяны и пересадили на мою голую спину. Я — на экране — тут же потерял сознание, после чего чуть не потерял сознание в зале. Описывать дальнейшее не стану: тошно.
Но, в конце концов, я увидел, как тварь сдохла. Ради этого стоило посмотреть и все остальное.
Запись кончилась, и председатель произнес:
— Итак, джентльмены?
— Господин председатель!
— Слово предоставляется джентльмену из Индианы.
— Без всякого предубеждения к вопросу, хочу, тем не менее, заметить, что в Голливуде делают комбинированные съемки и получше.
В зале загомонили, и кто-то крикнул: «Тише! Тише!»
После этого вызвали для дачи свидетельских показаний руководителя биологической лаборатории, а затем пригласили к стойке меня. Я назвал свое имя, постоянный адрес, должность и ответил на несколько вопросов о моем пребывании под властью титанцев. Вопросы читали по бумажке, и больше всего меня задело то, что мои ответы их, в общем-то, не интересовали. Трое из членов комитета читали во время слушания газеты.
Из зала мне задали вопросы только двое.
Один сенатор спросил:
— Мистер Нивенс… Ваша фамилия действительно Нивенс?
Я подтвердил.
— Мистер Нивенс, из ваших слов я понял, что вы занимаетесь оперативной работой.
— Да.
— Надо полагать, в ФБР?
— Нет. Мой начальник отчитывается непосредственно перед Президентом.
Сенатор улыбнулся.
— Так я и думал. А теперь, мистер Нивенс… вы ведь профессиональный актер, не так ли? — И он сделал вид, что сверяется со своими бумагами.
Видимо, я пытался отвечать слишком правдиво. Хотел объяснить, что действительно играл летом один сезон, но, тем не менее, я самый что ни на есть настоящий агент-оперативник. Бесполезно.
— Достаточно, мистер Нивенс. Спасибо.
Второй вопрос задал пожилой сенатор, которому хотелось знать мое мнение о расходовании денег налогоплательщиков на вооружение других стран — при этом он пространно изложил свои собственные взгляды. У меня к этой проблеме отношение сложное, но высказаться мне все равно не дали. Секретарь сразу же заявил:
— Вы свободны, мистер Нивенс.
— Послушайте, — попытался отстоять свое я, — вы, похоже, считаете, что вас хотят обмануть. Ну так принесите сюда детектор лжи! Или допросите меня под гипнозом. А то это заседание больше походит на дурную шутку.
— Вы свободны, мистер Нивенс!
Я сел.
Старик говорил, что цель этого совместного заседания — подготовка резолюции о введении военного положения и предоставлении Президенту чрезвычайных полномочий. Но похоже было, что от нас отмахнулись еще до голосования.
— Плохи наши дела, — сказал я Старику.
— Не обращай внимания, — ответил он. — Президент понял, что тут ничего не выйдет, едва только узнал состав комитета.
— И что нам теперь делать? Ждать, когда паразиты захватят весь Конгресс?
— Президент собирается обратиться за полномочиями непосредственно к Конгрессу.
— Он их получит?
Старик промолчал и нахмурился еще больше.
Совместное заседание обеих палат Конгресса было секретным, но мы присутствовали по прямому указанию Президента и сидели на маленьком балкончике позади трибуны. Открыли заседание с соблюдением всех формальностей, затем «поставили в известность» Президента. Он явился сразу же, в сопровождении своих помощников и телохранителей, но охрана теперь состояла из наших людей.
Мэри тоже оказалась в свите. Кто-то поставил рядом с Президентом складное кресло для нее; она делала пометки в своем блокноте и то и дело вручала Президенту какие-то бумаги — короче, изображала секретаршу. Но на этом маскарад заканчивался. Выглядела она, словно Клеопатра в теплую ночь — одним словом, так же неуместно, как кровать в церкви. Внимание на нее обращали не меньше, чем на Президента.
Я перехватил ее взгляд, и она улыбнулась. Я тоже расплылся в улыбке, но Старик тут же ткнул меня в бок. Пришлось возвращаться с небес на землю.
Президент четко и последовательно объяснил Конгрессу ситуацию. Прямолинейностью и логикой доклад больше напоминал отчет о конструкторских разработках — и примерно в такой же мере был эмоционален. Президент просто излагал факты. Затем отложил текст и продолжил:
— Ситуация складывается столь необычная и страшная, столь далекая от всего того, с чем приходилось сталкиваться стране, что для преодоления кризиса я вынужден просить Конгресс о предоставлении широких полномочий. В некоторых районах необходимо будет ввести военное положение. На какое-то время нам придется пойти на значительное ущемление гражданских прав. Свобода перемещения должна быть ограничена. Неприкосновенность от обысков и арестов должна уступить место праву на безопасность для всех. Поскольку любой гражданин, независимо от его положения в обществе и лояльности, может против своей воли оказаться прислужником нашего тайного врага, всем гражданам придется смириться с некоторым ограничением прав и в какой-то мере поступиться личным достоинством до полной победы над чумой. Я с тяжелым сердцем прошу Конгресс утвердить эти крайне необходимые меры.
Президент сел.
Настроение зала определить обычно не сложно. Конгрессмены были явно обеспокоены, но все же Президент не убедил их до конца. Вице-президент поглядывал на лидера сенатского большинства: по договоренности, он должен был предложить резолюцию.
Не знаю, то ли лидер большинства покачал головой, то ли просигналил еще как-то, но на трибуну он не поднялся. Неловкая пауза затягивалась, а из зала то и дело выкрикивали: «Господин Президент!» и «Тихо! Тихо!»
Вице-президент, не замечая других желающих выступить, предоставил слово члену своей партии, сенатору Готлибу. Этот «гвардейский конь» проголосует даже за свое собственное линчевание — в том случае если оно включено в программу партии. Начал Готлиб с заверений собравшихся в своей крайней преданности Конституции, «Биллю о правах»
{6}
и чуть ли не Гранд-Каньону. Затем скромно упомянул свою долгую службу и очень высоко отозвался о месте Америки в истории. Я поначалу думал, что он просто тянет время, пока команда выработает новые формулировки, но потом вдруг понял, к чему все это говорится: он предлагал изменить порядок работы заседания с тем, чтобы отстранить в порядке импичмента и предать суду Президента Соединенных Штатов!
Видимо, не до одного меня дошло не сразу: сенатор так густо пересыпал свою речь трескучими ритуальными фразами, что трудно было понять, в чем суть предложения. Я посмотрел на Старика.
Тот не отрывал глаз от Мэри.
Она, в свою очередь, смотрела на него, словно ей не терпелось сообщить какую-то важную новость.
Старик выхватил из кармана отрывной блокнот, что-то торопливо нацарапал, сложил записку и кинул ее Мэри. Она поймала записку на лету, прочла и передала Президенту.
Тот сидел с совершенно беззаботным видом, словно и не замечал, как один из его старых друзей на глазах у всего Конгресса крошит в капусту главу государства и с ним безопасность республики. Он прочитал записку, медленно повернул голову и взглянул на моего шефа. Старик кивнул.
Президент подтолкнул локтем вице-президента. Тот наклонился, и они о чем-то зашептались.
Готлиб все еще гремел. Вице-президент постучал молоточком.
— Прошу прощения, сенатор.
На лице у Готлиба промелькнуло удивление, но он тут же с собой справился.
— Я еще не закончил.
— Я ни в коем случае не хочу лишать вас слова. Но в силу важности предмета вашего выступления вас просят пройти на трибуну.
Готлиб бросил на вице-президента недоуменный взгляд, но все же двинулся вперед. Кресло Мэри загораживало ведущие на трибуну ступеньки, но вместо того, чтобы просто подвинуться, она вдруг засуетилась, потом подняла кресло и повернулась, совсем преградив сенатору путь. Готлиб остановился, и она, покачнувшись, задела его. Тот поймал ее за руку — отчасти чтобы и самому удержаться на ногах. Мэри что-то сказала, он ответил, но слов никто не расслышал. Наконец Готлиб прошел к трибуне.
Старик дрожал, как гончая, завидевшая добычу. Мэри подняла взгляд и кивнула.
— Взять его! — сказал Старик.
В то же мгновение я перемахнул через барьер и в прыжке обрушился на Готлиба. Старик успел крикнуть: «Перчатки!», но времени не было. Я одним рывком разодрал пиджак на спине сенатора и увидел под рубашкой пульсирующее тело паразита. Я рванул рубашку, и теперь его могли видеть все.
Чтобы зафиксировать то, что творилось в зале в последующие несколько секунд, не хватило бы и десятка стереокамер. Я двинул Готлиба по голове, чтобы не трепыхался. Мэри придавила ему ноги. Президент вскочил и крикнул: «Вот! Теперь вы все видите!» Вице-президент тоже стоял, но в полной растерянности лишь стучал своим молоточком. Конгресс превратился в толпу, мужчины кричали, женщины визжали. Старик громогласно раздавал приказы президентской охране.
Спустя какое-то время оружие в руках телохранителей и стук молоточка утихомирили страсти, и в зале воцарилось некоторое подобие порядка. Слово взял Президент. Случай, сказал он, дал конгрессменам возможность увидеть врага своими глазами. Все могут подойти по очереди и посмотреть на пришельца с самого большого спутника Сатурна. Не дожидаясь реакции на свое предложение, он указал на первый ряд и попросил всех сидящих там подняться.
Весь первый ряд двинулся на трибуну.
Мэри оставалась рядом. Люди проходили мимо нас, и одна женщина даже впала в истерику. Когда прошли человек двадцать, я заметил, что Мэри снова подала знак Старику, и на этот раз даже чуть опередил его приказ. Конгрессмен оказался молодым и здоровым, из бывших морских пехотинцев — могла бы завязаться драка, но двое наших стояли рядом, и мы уложили его рядом с Готлибом.
После этого, несмотря на протесты со стороны некоторых конгрессменов, началась повальная проверка. Женщин я хлопал по спине и одну поймал сразу. Чуть позже решил, что поймал еще одну, но, к моему смущению, оказалось, что я ошибся и принял за паразита складки жира. Мэри выявила еще двоих, затем очень долго — около трехсот человек — никто не попадался. Очевидно, носители оттягивали развязку, оставаясь в конце зала.
Восьмерых вооруженных охранников, даже если со мной, Мэри и Стариком получалось одиннадцать стволов, было явно мало, и если бы секретариат не организовал подкрепление, большинство паразитов сумели бы уйти. С помощью дополнительной охраны мы поймали тринадцать слизняков, десять из них живьем. Из носителей только один был тяжело ранен, остальные, можно сказать, не пострадали.
13
Разумеется, Президент получил чрезвычайные полномочия, и Старик стал его главнокомандующим de facto. Наконец-то мы могли двигаться вперед. У Старика уже был готов достаточно простой план. Карантин, который мы предлагали, пока зараза еще не расползлась из Де-Мойна, теперь вряд ли бы помог. Прежде чем начинать сражение, нужно было узнать, где враг. Но правительственные агенты не могут проверить двести миллионов человек, люди должны сделать это сами.
Поэтому первым этапом операции «Паразит» планировался режим «Голая спина». Смысл состоял в том, что все — абсолютно все — должны раздеться до пояса и оставаться раздетыми до тех пор, пока титанцы не будут обнаружены и уничтожены. Женщинам, конечно, можно носить бюстгальтеры с застежкой на спине: в конце концов, паразит не может спрятаться под тонкой лямочкой.
К речи, с которой Президент собрался выступить по стереовидению, мы подготовили специальный фильм. Быстрыми действиями удалось сохранить в живых семь паразитов, что мы поймали в священных залах Конгресса, и все они жили теперь на спинах животных-носителей. Мы решили показать их и частично, без наиболее отвратительных фрагментов, запись моего допроса. Планировалось, что сам Президент появится перед камерами в шортах, а манекенщицы в приложении продемонстрируют образцы одежды этого сезона для «модно раздетых граждан», включая и панцирь для головы и спины, защищающий человека даже во сне.
Все это, непрерывно глотая черный кофе, мы приготовили за одну ночь. В качестве «убойного» финала программы планировался фрагмент с заседания Конгресса, обсуждающего чрезвычайное положение, где все — и мужчины, и женщины — сидят с голыми спинами.
За двадцать восемь минут до эфира Президенту позвонили из здания Конгресса. Я при этом присутствовал, поскольку Старик с Президентом работали всю ночь, а меня держали при себе для различных поручений. Мы все были в шортах, поскольку в Белом доме уже вступил в силу режим «Голая спина». Президент даже не стал глушить от нас свои реплики в трубку.
— Да, — ответил он. — Ты уверен? Хорошо, Джон, что ты посоветуешь?.. Ясно. Нет, я думаю, это не пойдет… Видимо, мне лучше явиться самому. Скажи им, пусть подготовятся. — Президент оттолкнул от себя аппарат и приказал одному из своих помощников:
— Передай, пусть немного задержат эфир. — Затем повернулся к Старику. — Пойдем, Эндрю. Нам нужно в Капитолий.
Он послал за своим камердинером и направился в гардеробную рядом с кабинетом. Вскоре вышел, уже полностью одетый, как для важного государственного мероприятия, но ничего не стал объяснять. Все остальные как были в «гусиной коже», так и двинулись в Капитолий.
Там снова шло совместное заседание, и у меня возникло такое чувство, будто я оказался в церкви без штанов: все конгрессмены и сенаторы были одеты, как обычно. Потом я заметил, что курьеры щеголяют в одних шортах, без рубашек, и мне стало немного легче.
Некоторым, очевидно, легче умереть, чем потерять достоинство. Сенаторы здесь среди первых, да и конгрессмены не отстают. Они дали Президенту полномочия, которые он запрашивал, режим «Голая спина» тоже обсудили и одобрили. Но никто не хотел понимать, что это касается и их самих. В конце концов, их ведь уже досмотрели и признали чистыми. Возможно, кто-то и осознавал, что это не бог весть какой довод, но никому не хотелось быть инициатором публичного стриптиза. Они сидели одетые и уверенные в себе.
Поднявшись на трибуну, Президент выжидал до полной тишины в зале, а затем медленно и спокойно начал раздеваться. Оставшись голым по пояс, он повернулся спиной к залу, расставил руки, и лишь после этого заговорил.
— Я сделал все, чтобы вы могли видеть: руководитель государства не стал пленником врага. — Президент выдержал паузу. — А как насчет вас?
Последнее слово он выкрикнул, окинув взглядом весь зал, затем ткнул пальцем в младшего секретаря.
— Например, ты, Марк Каммингс! Ты лояльный гражданин Соединенных Штатов или зомби, работающий на захватчиков? Рубашку, быстро!
— Господин Президент… — С места поднялась Чарити Эванс из штата Мэн. С виду — симпатичная учительница. Я сразу заметил, что она хотя и полностью одета, но на ней вечернее платье. До пола, но с таким вырезом, что дальше некуда. Она повернулась, словно манекенщица: выше поясницы спина была голая.
— Этого достаточно, господин Президент?
— Вполне достаточно, мадам.
Каммингс с красным, как свекла, лицом расстегивал пиджак. В центре зала встал еще кто-то — сенатор Готлиб. Выглядел он так, словно ему лучше было бы остаться на больничной койке: серые щеки запали, губы совсем посинели. Но держался он прямо и с невероятным достоинством последовал примеру Президента. Затем обернулся, показывая спину всем собравшимся: после паразита на спине еще оставалась красная сыпь.