В плане денег дело тоже был соблазнительное. Одна из страховых компаний даже придумала рекламный лозунг: «Работайте во сне». Просто лежи себе, а твои денежки пусть растут, превращаясь в состояние. Если вам пятьдесят пять, а пенсия у вас — двести в месяц, почему бы и не поспать лет двадцать? Проснешься — тебе опять пятьдесят пять, а пенсия — уже по тысяче ежемесячно. Не говоря уже о том, что проснешься-то в новом и прекрасном мире, где ты, возможно, проживешь дольше и будешь здоровее, а тысяча в месяц принесет тебе гораздо больше радости. На эту мысль нажимали все компании, и каждая, с цифрами в руках, неопровержимо доказывала, что ее акции позволяют делать больше (и быстрее!) денег, чем акции любой другой компании. «Делайте деньги во сне!»
Меня это не вдохновляло. До пятидесяти пяти мне было еще далеко. На пенсию я не собирался. Да и в семидесятом году я не видел ничего худого.
Точнее сказать, не видел до недавнего времени. Теперь же я, хочешь не хочешь, был вроде как на пенсии. Я, кстати, не хотел. Вместо свадебного путешествия я сидел во второразрядном баре и пил виски исключительно ради обезболивания души. Вместо жены у меня — ободранный кот, пристрастившийся к имбирному пиву. Что же касается того, нравится ли мне мое время, — я бы махнул его не глядя на ящик джина, да и то перебил бы все бутылки.
Но вот уж банкротом я точно не был.
Я сунул руку в карман, достал конверт. Открыл его. Там лежали две бумажки. Первая — чек на сумму, которой я еще ни разу не держал в руках. Вторая — акционерный сертификат фирмы «Золушка инкорпорейтед». Обе немножко помялись: я ведь таскал конверт в кармане с тех пор, как мне его вручили.
Так почему бы и нет?
Почему бы не сбежать и не переспать свои печали? Приятнее, чем поступить в Иностранный Легион; не так противно, как самоубийство, и это будет для меня полный развод — с людьми и событиями, испортившими мне жизнь.
Возможность разбогатеть не слишком кружила мне голову. Ну, я, конечно, читал «Когда спящий проснется» Г. Дж. Уэллса, когда это был еще просто обычный роман — еще до того, как страховые компании начали раздавать книгу бесплатно ради рекламы. Какие проценты могут набежать по смешанному вкладу, я представлял. Но я не был уверен, хватит ли у меня денег купить себе Долгий Сон и при этом положить в банк сумму, достаточно крупную, чтобы игра стоила свеч. Меня больше привлекало другое: ложишься баю-бай и просыпаешься в другом мире. Этот мир может оказаться гораздо лучше (по крайней мере, страховые фирмы очень стараются убедить в этом своих клиентов), а может быть, и хуже. Но уж другой — наверняка!
Об одном существенном отличии того, другого мира от нынешнего я определенно мог позаботиться: я смогу проспать достаточно долго, чтобы проснуться в мире, где нет Беллы Даркин. И Майлса Джентри тоже. Но Беллы в особенности. Если ее не будет на свете, то я смогу забыть ее, забыть, что она сделала со мной, вычеркнуть ее из памяти. Пока она жива, червячок воспоминаний будет постоянно точить мое сердце, напоминая о том, что она — всего в нескольких милях от меня.
Так-так, посмотрим, сколько же лет на это нужно? Белле двадцать три. Так, во всяком случае, она утверждает. (Правда, однажды она проговорилась, что помнит, как Рузвельт был президентом.
{25}
) Ну, тридцати-то ей еще нет, и если проспать семьдесят лет, то я еще смогу отыскать некролог. Семьдесят пять для верности.
Тут я вспомнил об успехах гериатрии. О ста двадцати годах поговаривают как о «нормальной» продолжительности человеческой жизни. Наверное, надо проспать сто лет. Только вряд ли найдется страховая компания, которая предлагает такой срок.
И тут, навеянная теплом от виски, мне в голову пришла злодейская мыслишка: вовсе не обязательно спать до тех пор, как Белла помрет. Вполне достаточно (более чем достаточно!) — и это прекрасная месть женщине — быть молодым, когда она состарится. Скажем, лет на тридцать моложе. Этого хватит, чтобы достать ее.
Я почувствовал прикосновение легкой, как пушинка, лапы к своей руке.
— Ма-а-а-ло! — объявил Пит.
— Ты проглот, — сказал я, подливая ему имбирного. Он терпеливо подождал и начал лакать. Но он нарушил стройную линию моих приятных размышлений. В самом деле, куда к черту я дену Пита?
Ведь кота нельзя отдать другим людям, как собаку: это против кошачьей натуры. Иногда кот привыкает к дому, но к Питу это не относится: с тех пор как девять лет назад его забрали от его кошачьей мамы, единственной стабильной вещью в этом изменчивом мире стал для него я. Даже в армии я умудрился держать его при себе, а уж там-то ради этого пришлось покрутиться.
Он был в добром здравии и, вероятно, болеть не собирался, хотя и держался весь на одних шрамах и рубцах. Если бы он отучился чуть что лезть в драку, то, наверное, еще лет пять исправно обеспечивал бы окрестных кошек котятами.
Я бы мог заплатить, чтобы его держали в конуре до конца его дней, что совершенно немыслимо, или сдать ветеринару, чтобы его усыпили, что тоже совершенно немыслимо, или просто бросить его. С кошками, в сущности, так: или ты несешь крест свой до конца, или бросаешь бедную тварь, и она дичает и теряет веру в высшую справедливость (именно таким образом Белла поступила со мной).
Так что, дружище, можешь забыть об этом деле. Жизнь твоя пошла вкривь и вкось, но это ни в коей мере не освобождает тебя от твоих обязательств перед этим насквозь испорченным котом.
Когда я достиг этих философских истин, Пит чихнул: это газ шибанул ему в нос.
— Gesundheit
{26}
! — сказал я ему, — и не пей так быстро.
Но Пит этот совет проигнорировал. За столом он умел вести себя лучше, чем я, и знал это. Наш официант ошивался у кассы, болтая с кассиром. Время ленча уже кончилось, и немногочисленные посетители сидели у стойки бара. Когда я сказал «gesundheit!», официант взглянул в нашу сторону и что-то шепнул кассиру. Оба посмотрели на меня, потом кассир поднял крышку стойки и пошел к нам. Я тихо сказал:
— Полиция, Пит.
Подойдя к столику, кассир огляделся и вдруг потянулся к сумке, но я сдвинул ее края плотнее.
— Извини, приятель, — сказал он без выражения, — но кота придется отсюда убрать.
— Какого кота?
— Которого ты кормил из этого блюдца.
— Не вижу тут никакого кота.
Тут он нагнулся и заглянул под стол.
— Он у тебя в этом мешке.
— Кот в мешке? — удивленно переспросил я. — Друг мой, это что — в переносном смысле?
— Чего?! Ты давай не умничай. У тебя в сумке кот. Ну-ка, открой!
— А ордер на обыск у тебя есть?
— Не болтай глупости. Ордер…
— Это ты болтаешь глупости: требуешь показать, что у меня в сумке, без ордера на обыск. Четвертая поправка к Конституции позволяет обыскивать без ордера только в военное время, а война уже давно кончилась. Теперь, если с этим все ясно, скажи, пожалуйста, официанту, чтобы повторил все еще по разу. Или сам принеси.
Лицо кассира приобрело страдальческое выражение.
— Дружище, я ничего не имею против тебя, но — я же беспокоюсь за свою лицензию. Видишь табличку вон там, на стене? Там же сказано: с собаками и кошками нельзя. Мы стараемся содержать наше заведение в отличном санитарном состоянии.
— Плохо стараетесь. — Я взял со стола свой стакан. — Видишь следы губной помады? Так что лучше следи за своей судомойкой, а не за клиентами.
— Не вижу я тут никакой помады!
— А я ее стер… в основном. Ну, давай отвезем этот стакан в санитарную лабораторию, пусть там сосчитают бактерий.
Он вздохнул.
— Ты что — инспектор?
— Нет.
— Тогда квиты. Я не лезу в твою сумку, а ты не тащишь меня в санитарную службу. Так что, если хочешь выпить еще, ступай к стойке и пей. За счет заведения. Но не здесь, не за столиком.
— Мы, собственно, собирались уходить.
Когда, шагая к выходу, я поравнялся с кассой, он поднял голову.
— Ты не обиделся?
— He-а. Просто я собирался на днях заглянуть сюда выпить со своей лошадью. Теперь не приду.
— Зря: в санитарных правилах про лошадей нет ни слова. Я вот хотел спросить тебя только об одном: твой кот правда пьет имбирное пиво?
— Ты про Четвертую поправку помнишь?
— Я же не прошу показать мне кота. Я просто хочу знать.
— Ну, вообще-то, — ухмыльнулся я, — он вообще-то предпочитает «ерша», но и неразбавленный тоже пьет, когда приходится.
— Почки испортит. Глянь вон туда, друг.
— Куда?
— Откинься назад, чтобы твоя голова оказалась рядом с моей. Теперь посмотри на потолок над кабинками. Видишь зеркала среди украшений? Я знал, что там кот, потому что я видел его.
Я сделал, как он сказал, и взглянул. Потолок в забегаловке был весь разукрашен, в том числе и зеркалами. Теперь я увидел, что некоторые из них были наклонены под таким углом, что кассир мог смотреть в них, как в перископы, не покидая своего поста.
— Приходится, — сказал он извиняющимся тоном. — Видел бы ты, что в этих кабинках творится… то есть творилось бы, если бы мы за ними не приглядывали. Скверный это мир.
— Аминь, брат.
Я пошел к двери. Снаружи я открыл сумку и понес ее за одну ручку. Пит высунул голову наружу.
— Слышал, что сказал этот тип? «Это скверный мир». Даже хуже, если два друга не могут спокойно выпить без того, чтобы за ними не шпионили. Так что решено.
— На-а-у? — спросил Пит.
— Как скажешь. Раз уж решили, чего тянуть?
— Мнау! — с энтузиазмом ответил Пит.
— Единогласно. Это как раз напротив.
Секретарша в приемной «Мьючел эшшуранс компани» оказалась великолепным образцом функционального дизайна. Элегантно-обтекаемая, как гоночная машина, которую можно разогнать до скорости в 4М
{27}
, она была оснащена этакой радарной установкой переднего базирования и всем остальным, необходимым для несения вахты. Я одернул себя, вспомнив, что она уже будет бабушкой, когда я проснусь, и сказал, что хотел бы побеседовать с продавцом.
— Присядьте, пожалуйста. Я сейчас узнаю, кто из наших агентов свободен.
Но прежде чем я успел сесть, она объявила:
— Вас примет сам мистер Пауэлл. Сюда, пожалуйста.
«Сам мистер Пауэлл» занимал кабинет, своими размерами внушавший посетителям, что дела у фирмы идут очень недурно. Он пожал мне руку (ладонь у него была потная), усадил в кресло, предложил сигарету и хотел было принять мою сумку, но я не выпустил ее из рук.
— Ну-с, сэр, чем могу служить?
— Я хочу купить Долгий Сон.
Брови у него одобрительно поползли наверх, а манеры стали еще обходительнее. Семидолларовой сделкой «Мьючел», похоже, тоже не побрезговала бы, но Долгий Сон — это шанс наложить лапу на все состояние клиента.
— Очень мудрое решение, — произнес он почтительно — Будь я свободен — сам бы поступил точно так же. Но… семья, заботы, сами понимаете. — Он протянул руку и достал бланк. — Клиен-ты-«сонники» обычно торопятся. Позвольте, я сэкономлю ваше время и заполню это сам… а медосмотр мы мигом организуем.
— Одну минуту.
— Да?
— Один вопрос. Вы можете организовать Холодный Сон и для моего кота?
Он удивился. Потом нахмурился.
— Вы шутите.
Я открыл сумку: Пит высунул голову.
— Вот, познакомьтесь — мой кореш; и ответьте, пожалуйста, на вопрос. Если нет, то я потопал в «Сентрал вэли лайабилити». Их контора ведь тоже в этом здании?
Теперь он выглядел напуганным.
— Мистер… э-э, извините, я не разобрал вашего имени?
— Дэн Дэвис.
— Мистер Дэвис, человек, вошедший в эту дверь, находится под покровительством «Мьючел эшшуранс». Я не могу отпустить вас в «Сентрал вэли».
— И как же вы намерены меня не пустить? С помощью приемов дзюдо?
— Ну зачем вы так! — Он расстроенно огляделся по сторонам. — В нашей фирме знают, что такое этика.
— Хотите сказать, что в «Сентрал вэли» не знают?
— Я этого не говорил; это ваши слова. Мистер Дэвис, я не хочу на вас давить…
— И не надо. Не удастся.
— Но возьмите образцы контрактов из каждой компании. Сходите к адвокату, а еще лучше — к юристу-текстологу. Разберитесь в том, что мы предлагаем — и выполняем! — и сравните с тем, что предлагает и якобы выполняет «Сентрал вэли». — Он опять огляделся и подвинулся ко мне вплотную. — Мне бы не следовало этого говорить — и я надеюсь, вы не станете на меня ссылаться, — но они даже не пользуются стандартными актуарными таблицами. Мы…
— Зато они, наверное, дают своим клиентам шанс?
— Что? Дорогой мистер Дэвис, мы распределяем между клиентами всю прибыль. Это требование нашего устава. А вот «Сентрал вэли» — акционерная компания.
— Тогда, может, мне стоит купить их ак… Слушайте, мистер Пауэлл, мы тратим время даром. Берет «Мьючел» моего дружка в клиенты или нет? Если нет, то я и так уже, наверное, подзадержался у вас.
— Вы хотите сказать, что готовы заплатить за то, чтобы эту тварь сохранили для вас в состоянии гипотермии?
— Я хочу сказать, что хочу купить Долгий Сон для нас обоих. И не называйте его «эта тварь». Его зовут Петроний.
— Пардон. Я сформулирую вопрос по-другому. Вы готовы внести соответствующую плату за то, чтобы мы поместили вас обоих — вас и, э-э, Петрония — в наше Хранилище?
— Да. Но не двойную плату. Что-то сверх обычной платы, конечно, но вы можете запихать нас обоих в один гроб. Ведь нечестно брать за Пита столько же, сколько вы берете за человека.
— Все это очень необычно.
— Безусловно. Но о цене мы поговорим позже. Или я буду торговаться с «Сентрал вэли». А сейчас я хочу выяснить, можете ли вы в принципе это сделать.
— Хм-м… — Он побарабанил пальцами по крышке стола. — Одну минуту. — Он снял трубку и сказал: — Беатрис, дайте мне доктора Берквиста.
Остальную часть беседы я не услышал. Он включил устройство, не позволяющее подслушивать. Но через некоторое время он положил трубку и улыбнулся так, словно у него умер богатый дядюшка.
— Хорошие новости, сэр! Я как-то совсем упустил из виду, что первые эксперименты проводились именно на кошках. Техника и критические параметры для них вполне известны. Как выяснилось, в одной лаборатории ВМС в Аннаполисе есть кот, который уже более двадцати лет в анабиозе.
— А я думал, весь тамошний военно-исследовательский комплекс разнесло, когда накрыли Вашингтон?
— Только наземные сооружения, сэр. Подземные уцелели. Так что это даже свидетельствует о совершенстве техники: свыше двух лет за этим котом следила только автоматика… и все же он жив — цел, невредим и молод. И вы, сэр, тоже проживете столько, на сколько вверите себя нашей фирме.
Мне показалось, что он сейчас осенит себя крестным знамением.
— Ладно-ладно, поехали дальше. Что у нас там еще?
«Еще» оказалось четыре. Первое — как платить за наше «обслуживание», пока мы нежимся в анабиозе. Второе — как долго я намерен проспать. Третье — во что я хотел бы вложить свои деньги, пока лежу в морозилке; и наконец, что будет, если я отдам концы и не проснусь.
Я выбрал двухтысячный год — круглое число, и всего в тридцати годах отсюда. Я побоялся, что если я просплю дольше, то совершенно растеряюсь в новом времени. Изменений, происшедших за последние тридцать лет — за мою жизнь, — достаточно, чтобы у человека глаза на лоб полезли: две больших войны и десяток малых, Великая Паника, искусственные спутники, переход на атомную энергию — да мало ли чего еще не было, когда я был мальчишкой, а теперь вот есть.
Возможно, что и в 2000-м я растеряюсь. Но если я не заберусь так далеко, то Белле не хватит времени для отращивания морщин.
Когда мы взялись решать, во что вложить деньги, я даже не стал обсуждать всякие государственные займы и прочие традиционные капиталовложения, потому что инфляция просто встроена в нашу финансовую систему. Я решил сохранить свои акции «Золушки» и вложить деньги в акции некоторых других компаний. Скажем, будет развиваться автоматика. Еще я выбрал одну фирму в Сан-Франциско, выпускавшую удобрения: она экспериментировала с дрожжами и съедобными водорослями; людей на свете с каждым годом все больше, а мясо дешеветь не собирается. А всю образующуюся прибыль я поручил мистеру Пауэллу вкладывать в фонд доверительного управления их компании.