3
Я припал к ребристой колонне, что поддерживала арку, отделявшую основное пространство гимнастического зала от качалки, и заглянул внутрь. Потер гибкий белый намордник, прикрывавший результаты последней пластической операции; сквозь нейронные блоки просачивалось достаточно импульсов, чтобы у меня без конца зудели кости. Когда-нибудь, в Поднебесье, пластика позволит мне выдать себя за одного из перворожденных, эльфоподобных туземцев северо-западного континента. Те были величайшими чародеями Поднебесья; мне, возможно, никогда с ними не сравниться – зато у меня есть пара особенных талантов.
Зал за моей спиной был полон студентов с воинского потока, молотивших друг друга утяжеленными ротанговыми мечами по сорбатановой броне.
В переполненной качалке Майклсон выделялся. Студенты-чародеи обычно не заглядывали сюда до вечера, когда воители-гориллы отправлялись в классы или выходили на турнирную арену. Мой подопечный единственный в толпе недотягивал до центнера; даже женщины здесь перевешивали его на десять-одиннадцать кило. Хэри лежал на спине, выжимая штангу; лицо его кривилось от натуги.
Когда я стал проталкиваться через качалку, один из неандертальцев подтолкнул соседа: «Гля!» – и загородил мне дорогу, поигрывая гипертрофированными мускулами на груди. Я едва доставал ему до плеча.
– Че за дела, ведьмочка? Тебе не положено в такой час раком стоять?
Я ухмыльнулся под маской и обошел его тушу:
– Не, это только твои мечты. Будь я девчонкой, ты мог бы выбирать из трех дырок вместо двух у твоего кореша. – И побыстрее ушел, покуда озадаченный боевик пытался сообразить, как же его оскорбили.
Майклсон невидяще пялился в потолок. На лбу его выступили жилы. Штанга поднималась и опускалась. Признаюсь, он заинтересовал меня. Читая досье, я обнаружил, что его отцом был Дункан Майклсон – антрополог, тот самый Дункан Майклсон, чья монография о западном наречии служила в Консерватории учебником по этому языку.
Дункан Майклсон уже оказал на мою жизнь огромное влияние. Я с десяток раз перечитывал его «Предания перворожденных» – записи сказаний аборигенов северо-запада. «Предания» и привлекли мое внимание к эльфам.
Но упомянуть об этом при Хэри я, конечно, не мог. В том же досье я вычитал, что он никогда не говорит об отце.
Хэри оказался на добрую ладонь выше меня ростом, но едва ли тяжелее. Черные глаза и смуглая кожа, смоляные волосы, мышцы как канаты. Он, крякнув, выжал штангу еще раз – губы скривились в гримасе, сминая клочковатую черную бородку.
Я глянул на указатель снаряда: 80 кило – и невольно хмыкнул. Не захочешь, а впечатлишься: в досье значилось, что сам Хэри весит шестьдесят пять. Потом посмотрел на счетчик. Майклсон медленно выпрямил руки, и в окошке показалось «15».
Чандра упоминал, что Майклсон много времени проводит в зале, но, похоже, даже директор не знал, как много.
Мы с ним наспех разработали план, как завоевать доверие Майклсона. Судя по данным психоанализа, прямолинейность в данном случае не лучшая политика. Чистосердечное предложение помощи будет встречено в лучшем случае глухим отказом. План предусматривал постепенное налаживание отношений: сначала сдружиться, потом, может быть, дать пару советов насчет стратегии медитации во время грядущего семинара по виртуальному приключению, потом как бы нечаянно предложить свою помощь в учебе… И не давить.
Но сейчас, глядя, как Хэри Майклсон накачивает счетчик до вожделенной двадцатки, с каждым толчком все медленнее, с передышками в четыре-пять судорожных вздоха-всхлипа, я вошел в него.
На кратчайший, неуловимый миг я стал Хэри Майклсоном. Неподъемная штанга наваливалась на меня, работягу девятнадцати лет от роду, до мозга костей пропитанного памятью о бессчетных унижениях, что я претерпел от высших каст. Это я понимал, что малейший шанс на расплату недоступен мне от века, и это в моей груди полыхал ядерный пожар бессильного гнева, питаемый жгучим предвкушением провала.
Это один из моих талантиков – вхождение. Не телепатия – скорее излишне развитое воображение с интуицией пополам, но помогает здорово. В тот самый миг я отказался от плана Чандры. У меня был другой, лучше.
Когда Хэри дошел до предела – руки полусогнуты, жилы надулись, лицо синеет и глаза прикрыты от натуги, – я подошел к снаряду и, обеими руками ухватившись за штангу, поднял ее вместе с ним. Мне не пришлось напрягаться – хватило бы и одного пальца, чтобы вытянуть те один-два килограмма, что оказались для Майклсона лишними.
– Стоп! – рявкнул Хэри, когда штанга дошла до верхней отметки.
Снаряд застыл.
– Знаешь, не стоит качаться без помощника, – улыбнулся я.
Майклсон неторопливо присел. Взгляд его жег меня, точно печной жар.
– Тебя, жопа, никто не спрашивал, – бесстрастно ответил он. – И помогать не просил.
– Если бы я ждал просьбы, – процедил я сквозь улыбку, – мне бы пришлось ждать до ближайшего ледникового периода.
– Очень смешно. – Он с прищуром уставился на мою маску: – А ты кто такой, Борис Карлофф*?1
– Какой-какой Борис? Меня зовут Крис…
– Хансен. Знаю. Все в Кобелятнике тебя знают. Только о тебе и слышно. Чего надо?
Кобелятник – презрительная кличка, которую студенты-боевики дали Коллежу боевой тавматургии.
– Пару минут твоего времени. – Я пожал плечами. – Хотел попросить тебя о помощи.
Майклсон отвернулся к пульту снаряда.
– Отвали.
– Эй, девочки! – За нами воздвигся один из боевиков-неандертальцев. – Помочь с машинкой? Что, мужская рука нужна?
Майклсон даже не обернулся.
– Боллинджер, пошел на хрен.
– Ага, ща. Извините, мэ-эм.
Он смахнул Майклсона со скамьи и лег под штангу сам. Хэри так же неторопливо поднялся на ноги и встал рядом, спиной ко снаряду, совершенно неподвижно. Только желваки на скулах ходили.
Горилла – Боллинджер – перехватила штангу.
– Вес пошел. Два-ноль-ноль. Начали. – Когда на дисплее высветилось «200», он без особого напряга начал качать вес. – Видал? В этом твоя ошибка – недогружаешь.
– Давай, Хэри, пошли отсюда, – сказал я. – Мне правда надо с тобой поговорить.
– Ты ничего мне не скажешь. Интересного.
Я набрал полную грудь воздуха и – была не была!
– Типичный работяга, – презрительно бросил я, и на миг мне показалось, что вышло совсем по-отцовски.
Майклсон обернулся ко мне, точно поворотный кран:
– Что?
– Вы, низшие, все как один. «Отвали, кореш, это не мое дело». Это наследственное. Вот почему вам никогда не выбраться из трущоб.
Майклсон сделал ко мне шаг. Один. Глаза его горели.
– Ты просто напрашиваешься , чтобы я отвернул тебе голову.
– Ну, в общем, да, – признался я. – Именно так.
Он моргнул.
– Что-что?
– Какое слово тебе непонятно?
Он присмотрелся ко мне, потом скривил губы в хищном оскале: очень много зубов, и никакого веселья.
– Я – за.
– Ладно. Тогда пошли в додзё.
– Давай. Только погоди немного…
Он обернулся к снаряду. Плечи Боллинджера слегка подрагивали – он поднимал штангу уже в четырнадцатый раз. Когда груз оказался в наивысшей точке, Хэри нагнулся и резко ударил здоровяка ребрами ладоней по локтевым сгибам. Руки Боллинджера дрогнули, и штанга рухнула ему на грудь. Выкатив зенки, он попытался было выдавить: «Стоп! Стоп!», но ему не хватало воздуха.
– Знаешь, не стоит качаться без помощника. – Майклсон потрепал его по щеке и ухмыльнулся мне: – После вас, мадам.
Я ухмыльнулся в ответ:
– Спасибо, мисс!
Огрызнулся удачно. И все равно мурашки побежали по спине. Я начал понимать, как опасен может быть Хэри Майклсон. И решил, что буду с ним чертовски осторожен.
4
Додзё находятся точно над гимнастическим залом, этажом выше. Все они разного размера и конфигурации, но одно у них общее – пол и стены из трехсантиметрового слоя сорбатана: чтоб не расшибиться. И на одной стене прозрачный сорбатан всегда прикрывает зеркало – чтобы наблюдать за своим «боем с тенью» или вроде того.
Мы с Майклсоном встретились в зале. Я уже надел обязательную полуброню: сантиметр сорбатана прикрывает локти, колени, голову, шею и жизненно важные органы. Майклсон остался в пропотевшей футболке и мешковатых панталонах – и все.
– Ты не надел броню, – заметил я.
– Гениально, бизнес-мальчик. – Он глумливо усмехнулся. – И как ты заметил?
Чтобы успокоиться, я представил себе ночное небо над Поднебесьем – силуэт дракона на фоне полной луны. Если не справлюсь, то так и не увижу этого в натуре.
– Ну, – начал я, – броня полагае… – И тут он врезал мне со всех сторон разом.
Ощущение было такое, словно в молотилку попал, – он коленями бил меня по неприкрытым бедрам, локтями и кулаками по ребрам, лбом под ложечку, и, прежде чем до меня дошло, что происходит, намордник мой уткнулся в пол, руки-ноги почему-то не двигались, и было дико больно .
– Будешь еще рассказывать про подлых работяг? – Голос над моим ухом звучал громко и отчетливо, и внезапно меня пронзила мысль: я могу здесь сдохнуть.
Если он захочет, то убьет меня. Легко.
И ничего ему не будет: несчастный случай на тренировке. Будет жить как прежде – а меня через миг не станет.
И похоже, что ему этого очень хочется.
Странное чувство: кишки превращаются в воду, руки-ноги обмякают, в глазах проступают слезы – наверное, это неосознанный рефлекс, притвориться слабым и беззащитным в расчете на ответный родительский инстинкт. Но мне почему-то казалось, что у Майклсона с такими инстинктами туго.
Я ухмыльнулся в пол.
– А, тебе просто повезло.
Миг ошеломленного молчания. Потом Хэри отпустил меня – не мог удержать от хохота. Я тоже выдавил смешок. Потом перевалился на спину, сел и стал ощупывать суставы – не вывихнуто ли чего.
– Гос-с-споди. Не думал, что это кому-то под силу. Во всяком случае, так легко. Ты знаешь, что по рукопашному бою я в группе один из первых?
Майклсон фыркнул.
– Ты по всем предметам в группе один из первых. Но это не значит, что ты во всем разбираешься.
– Знаю. Поэтому и обратился к тебе.
Хэри присел, обхватив колени руками.
– Слушаю.
В глазах его светилась ничем не прикрытая подозрительность, вечноуклончивое нижнекастовое «чо надо?».
– Я слышал, ты едва вытягиваешь курс по рукопашному бою, – ответил я. – И не провалил его только потому, что – как это у вас, работяг, говорят? – можешь любого в группе раскатать в тонкий блин. Мне через четыре месяца отправляться в Поднебесье, и, кажется, ты можешь меня научить кое-чему такому, чего я не нахватаюсь от Толмана.
– Толман – дебил, – отозвался Майклсон. – Ему важнее заставить тебя делать по-своему , по-толмановски, чем научить выживать.
– Это мне и нужно. Научиться выживать.
– А мне с того что?
Я пожал плечами.
– А ты сможешь вышибать дух из бизнесменского отродья каждый день четыре месяца кряду.
Он долго мерил меня холодным взглядом. Я чуть не заерзал. Наконец Хэри одним плавным движением принял боевую стойку.
– Вставай.
– Броню надевать не станешь?
– А по-твоему, надо?
Я вздохнул.
– Бог с тобой.
Мы стояли друг напротив друга, отражаясь в зеркальных стояках. Я уверен был, что Хэри не станет кричать «Готов… Пошел!», как в учебных спаррингах, так что был готов, когда он вдруг отвел взгляд: опустил руки, прикрывая пах, – и был вознагражден таким левым хуком в ухо, что череп зазвенел.
– Урок первый. Это называется «обман зрения », Хансен. Каждый раз, как встречу твой взгляд, получишь по шее.
Я потряс головой и поднял руки. Майклсон ткнул себя в грудь:
– Сюда смотри. Всегда смотри сюда. Так ты охватываешь взглядом все тело – глаза лживы, Хансен, но тело не обманет. А пинок по яйцам руками не блокируют, а принимают на бедро. Опустишь руки – опять же получишь по шее. Понял?
– Кажется… – И я захлебнулся, получив апперкот правой под ложечку.
– Урок второй. Бить надо тогда, когда противник этого не ждет. Лучше всего когда он трындит что-нибудь. Пока треплешь языком, думаешь, что сказать дальше, а не…
Тут уже я ему отвесил прямой в челюсть. Больно рассадил костяшки. Майклсон отступил на пару шагов, утер губы – пальцы его покраснели – и ухмыльнулся.
– Знаешь, – пробурчал он, – есть даже хиленький такой шанс, что мы сойдемся.
«Сработало, – мелькнуло у меня в голове. – Я отправляюсь в Поднебесье».
5
Неделю спустя я опять сидел в кабинете у Чандры. Зеленые, желтые, лиловые синяки усеивали мою шкуру так густо, словно какая-то сволочь засунула мне в душевой рассекатель пачку краски для росписи по коже.
– Я прошу разрешения воспользоваться кабиной ВП.
Директор воззрился на меня, словно на таракана редкой разновидности:
– Сегодня утром меня вызывал Вило. Хотел знать, как продвигается его Майклсон. Я ему соврал. Сказал, будто все в порядке.
– Через десять дней, – хладнокровно промолвил я, – у Хэри начинается второй курс по ВП. Вы же хотите, чтобы он сдал зачет? Я думал, что дождусь от вас помощи.
– Хансен, твое время на исходе. Я не думаю, что ты многому научишь этого студента, позволяя ему ежедневно избивать тебя до бесчувствия.
– Позволяя ? Администратор, вы никогда не видели его в бою…
– Он зачислен в Коллеж боевой магии, как и ты. Вы хотя бы начали работать над его техниками визуализации? Над вхождением в транс? Ты не добился ничего.
– Администратор, я встречаюсь с ним ежедневно по часу или два..
– И не занимаетесь ничем полезным для вас обоих. Или ты думал, что я шучу, объясняя, что именно поставлено на карту?
– Так найдите другого наставника! – взорвался я. – Я не напрашивался на эту работу – вы мне ее подсунули! Я справляюсь как могу !
Щеки мои горели. Истинный бизнесмен никогда не выходит из себя в присутствии члена низшей касты. Отец так не поступил бы. Должно быть, я так долго общаюсь с Хэри, что нахватался от него.
– Нет-нет! – Чандра замотал головой. – Ты лучший студент на курсе. Если я заменю тебя кем-то другим, Вило подумает, что я пытаюсь подставить Майклсона.
Он прищурился, и я вошел в него.
Я – администратор Вильсон Чандра. Все свои шестьдесят с гаком лет я провел на службе, из них последние пятнадцать – директором студийной Консерватории: пост, не дающий никакой власти, зато требующий полной отдачи. Чтобы только войти в парадные двери, приходится целовать в задницу каждого праздножителя, инвестора и бизнесмена на свете, нянчиться с их капризными ставленниками, дрочить совет управляющих, поглаживать раздутое самомнение бывших актеров из преподавательского состава и при всем этом каким-то образом еще выпускать актеров, способных не просто выжить в Поднебесье, но еще и давать Студии доход, оправдывающий мое собственное существование.
Полтора десятка лет я совсем неплохо справлялся со всем этим – и что я имею теперь? Кровожадный гангстеришка указывает мне, кого я могу, а кого не могу выпустить из школы, учит, как мне работать, а сопливый бизнесменчик ноет, что его изнеженную задницу заставили , понимаете ли, что-то делать!
Я откинулся на спинку кресла, моргая под маской. Теперь я понял. Он действительно хотел, чтобы Хэри провалил экзамен: потому что это уязвит Вило. И он хотел, чтобы свою задачу провалил я, потому что я – бизнесмен. Двойной удар по высшим кастам, и притом безнаказанный. Мелочная мстительность, тот нож в спину, который его каста всегда приберегала для своих хозяев. Угрозы Вило по поводу его семьи он не принял всерьез, а Хэри был для него всего лишь пешкой, фантом в игре.