— Конечно, нет, — ответил Планше, несколько удивленный неожиданно оказанной ему честью.
— Скажите же моим добрым и верным парижанам, — продолжала Анна Австрийская с улыбкой, значение которой д’Артаньян сразу понял, — что вы видели короля, спящего в своей кроватке, и королеву, готовую тоже лечь спать.
— Скажу, ваше величество, и все, кто со мной, подтвердят это, но…
— Что еще? — спросила Анна Австрийская.
— Простите меня, ваше величество, — сказал Планше, — но верно ли, что в постели сам король?
Анна Австрийская вздрогнула.
— Если есть среди вас кто-нибудь, кто видел короля, — сказала она, — пусть он подойдет и скажет, действительно ли это его величество.
Один человек, закутанный в плащ, закрывавший лицо, подошел, наклонился над постелью и посмотрел.
У д’Артаньяна промелькнула мысль, что человек этот замышляет недоброе, и он уже положил руку на шпагу; но от движения, которое сделал этот человек, наклоняясь, лицо приоткрылось, и д’Артаньян узнал коадъютора.
— Это действительно король, — сказал тот, поднимая голову. — Да благословит господь его величество!
И все эти люди, вошедшие озлобленными, теперь с чувством смирения благословили царственного ребенка.
— Теперь, друзья мои, — сказал Планше, — поблагодарим королеву и удалимся.
Все поклонились и вышли по очереди, так же бесшумно, как вошли. Планше, вошедший первым, уходил последним.
Королева остановила его.
— Как вас зовут, мой друг? — сказала она.
Планше обернулся, очень удивленный таким вопросом.
— Да, — продолжала королева, — принять вас я считаю такой же честью, как если бы приняла принца, и мне бы хотелось знать ваше имя.
«Да, — подумал Планше, — чтобы отделать меня, как принца. Благодарю покорно!»
Д’Артаньян затрепетал, как бы Планше, поддавшись на лесть, словно ворона в басне, не назвал своего имени, и королева не узнала, что Планше служил у него.
— Ваше величество, — почтительно ответил Планше, — меня зовут Дюлорье, к услугам вашего величества.
— Благодарю вас, господин Дюлорье, — сказала королева. — А чем вы занимаетесь?
— Я торгую сукном, ваше величество, на улице Бурдоне.
— Это все, что мне хотелось знать, — сказала королева. — Премного обязана вам, любезный Дюлорье; мы еще увидимся.
— Прекрасно, — прошептал д’Артаньян, отводя полог, — Планше не дурак; сразу видно, что прошел хорошую школу.
Различные участники этой странной комедии с минуту смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Королева все еще стояла у дверей, д’Артаньян наполовину высунулся из своего убежища, король, приподнявшись на локте, готов был снова лечь при малейшем шуме, который указал бы на возвращение толпы; но шум не приближался, а, напротив, удалялся, становился все слабее и, наконец, совсем затих.
Королева вздохнула. Д’Артаньян отер свой влажный лоб. Король соскочил с постели и сказал:
— Едем!
В эту минуту показался Ла Порт.
— Ну что? — спросила королева.
— Ваше величество, я проводил их до самых ворот, — отвечал камердинер. — Они объявили своим товарищам, что видели короля и что королева говорила с ними, и теперь они расходятся, гордые и довольные.
— О негодяи! — прошептала королева. — Они дорого поплатятся за свою дерзость! — Затем, обратясь к д’Артаньяну, прибавила: — Сударь, ни от кого не получала я лучших советов. Продолжайте: что нам теперь делать?
— Ла Порт, — сказал д’Артаньян, — закончите туалет его величества.
— Значит, мы можем ехать? — спросила королева.
— Когда вашему величеству будет угодно: вам остается только спуститься по потайной лестнице; я буду ждать у выхода.
— Ступайте, — сказала королева, — я следую за вами.
Д’Артаньян сошел вниз; карета была на месте, и мушкетер сидел на козлах.
Д’Артаньян взял узел, положенный Бернуином в ногах мушкетера; в нем лежали шляпа и плащ кучера г-на Гонди. Д’Артаньян накинул на себя плащ и надел шляпу.
Мушкетер сошел с козел.
— Идите, — сказал ему д’Артаньян, — освободите вашего товарища, который стережет кучера. Затем садитесь оба на лошадей, отправляйтесь на Тиктонскую улицу, в гостиницу «Козочка», возьмите там мою лошадь и лошадь господина дю Валлона, оседлайте и снарядите их по-походному и на поводу приведите их из Парижа в Кур-ла-Рен. Если в Кур-ла-Рен вы уже никого не застанете, поезжайте в Сен-Жермен. Все это — по королевскому приказу.
Мушкетер приложил руку к шляпе и пошел исполнять полученные приказания.
Д’Артаньян сел на козлы. За поясом у него была пара пистолетов, в ногах лежал мушкет, позади — обнаженная шпага.
Вышла королева; за нею шли король и герцог Анжуйский, его брат.
— Карета коадъютора! — вскричала королева, отступая на шаг.
— Да, ваше величество, — сказал д’Артаньян, — но садитесь смело; я сам правлю.
Королева села в карету. Король и его брат вошли вслед за нею и сели по бокам.
— Входите, Ла Порт, — сказала королева.
— Как, ваше величество? — сказал камердинер. — В одну карету с вашими величествами?
— Сегодня не до этикета, дело идет о спасении короля. Садитесь, Ла Порт.
Ла Порт повиновался.
— Опустите занавески, — сказал д’Артаньян.
— А не покажется ли это подозрительным? — спросила королева.
— Будьте покойны, ваше величество, — сказал д’Артаньян, — у меня готов ответ.
Занавески были опущены, и карета быстро покатила по улице Ришелье. У заставы вышел навстречу караул из двенадцати человек; впереди шел старший с фонарем в руке.
Д’Артаньян сделал ему знак подойти.
— Вы узнаете карету? — спросил он сержанта.
— Нет, — ответил тот.
— Посмотрите на герб.
Сержант поднес фонарь к дверце.
— Это герб коадъютора! — сказал он.
— Тсс! Он там вдвоем с госпожой Гемене.
Сержант расхохотался.
— Пропустить! — приказал он. — Я знаю, кто это.
Потом, подойдя к опущенной занавеске, сказал:
— Желаю приятно провести время, монсеньор.
— Нахал! — крикнул ему д’Артаньян. — Из-за вас я потеряю место!
Заскрипели ворота, и д’Артаньян, увидев перед собой открытую дорогу, стегнул изо всей силы по лошадям, которые понеслись крупной рысью.
Через пять минут они настигли карету кардинала.
— Мушкетон! — крикнул д’Артаньян. — Подними занавески в карете ее величества.
— Это он! — сказал Портос.
— Кучером! — воскликнул Мазарини.
— И в карете коадъютора! — прибавила королева.
— Черт возьми, господин д’Артаньян, — сказал Мазарини, — вы золотой человек.
Глава 9
Как Д’Артаньян и Портос выручили от продажи соломы: один — двести девятнадцать, а другой — двести пятнадцать луидоров
Мазарини хотел ехать немедленно в Сен-Жермен, но королева объявила, что будет ждать лиц, которым назначила в Кур-ла-Рен свидание. Она только предложила кардиналу обменяться местами с Ла Портом. Кардинал охотно согласился и пересел из одной кареты в другую.
Слух о том, что король собирался выехать в эту ночь из Парижа, распространился не без причины: десять или двенадцать человек были посвящены в эту тайну с шести часов вечера, и, как они ни были осторожны, им не удалось скрыть своих приготовлений к отъезду. Кроме того, у каждого из них было несколько близких людей; а так как ни один из отъезжавших не сомневался, что королева покидает Париж с самыми мстительными замыслами, то каждый предупредил своих друзей или родственников. Поэтому слух об отъезде облетел город с быстротой молнии.
Первою вслед за каретой королевы приехала карета принца; в ней находились г-н Конде с супругой и вдовствующая принцесса, его мать. Их обеих разбудили среди ночи, и они не знали, в чем дело.
Во второй карете были герцог Орлеанский, герцогиня, их дочь и аббат Ла Ривьер, неразлучный фаворит и ближайший советник герцога.
В третьей, наконец, прибыли г-н де Лонгвиль и принц Конти, зять и брат принца Конде. Они подошли к карете короля и королевы и приветствовали ее величество.
Королева заглянула в карету, дверцы которой остались открыты, и убедилась, что она пуста.
— А где же госпожа де Лонгвиль? — спросила она.
— В самом деле, где же моя сестра? — спросил принц Конде.
— Герцогиня нездорова, ваше величество, — ответил герцог де Лонгвиль, — и поручила мне принести ее извинения вашему величеству.
Анна бросила быстрый взгляд на Мазарини, который ответил ей едва заметным кивком.
— Что вы на это скажете? — спросила королева.
— Скажу, что она осталась заложницей у парижан, — ответил кардинал.
— Почему она не приехала? — тихо спросил принц у брата.
— Молчи! — ответил тот. — У нее, наверное, есть на то основания.
— Она губит нас, — сказал принц.
— Она нас спасет, — ответил Конти.
Кареты подъезжали одна за другой. Маршал де Ла Мельере, маршал Вильруа, Гито, Вилькье, Коменж съехались одновременно; явились также и оба мушкетера, ведя на поводу лошадей д’Артаньяна и Портоса. Последние тотчас же сели на коней. Кучер Портоса сменил д’Артаньяна на козлах королевской кареты, а Мушкетон занял его место и, по известной читателю причине, правил стоя, подобно древнему Автомедону.
Королева, которую все время отвлекали разные мелочи, искала глазами д’Артаньяна, но гасконец, со свойственной ему предусмотрительностью, уже скрылся в толпе.
— Отправимся вперед, — сказал он Портосу, — и запасемся хорошим помещением в Сен-Жермене, потому что никто о нас не позаботится. Я очень устал.
— А меня страшно клонит ко сну, — ответил Портос. — И подумать только, что дело обошлось без малейшей стычки. Право, эти парижане просто дураки.
— Лучше сказать, что мы ловко провели их, — сказал д’Артаньян.
— Пожалуй.
— А как ваша рука?
— Лучше. Но как вы думаете, теперь они от нас не ускользнут?
— Кто?
— Ваш чин и мой титул?
— Думаю, что нет, готов даже поручиться за это. Впрочем, если о нас забудут, я напомню.
— Я слышу голос королевы, — сказал Портос. — Она, кажется, хочет ехать верхом.
— О, ей, может быть, и очень хочется, но только…
— Что?
— Кардинал не захочет. Господа, — продолжал д’Артаньян, обращаясь к двум мушкетерам, — сопровождайте карету королевы и не отходите от дверец. А мы поедем вперед подготовить помещение.
И д’Артаньян поскакал вместе с Портосом в Сен-Жермен.
— Едемте, господа! — сказала королева.
Карета королевы тронулась, а за нею потянулись остальные экипажи и более пятидесяти всадников.
В Сен-Жермен прибыли без всяких происшествий. Выходя из кареты, королева увидела стоявшего у подножки принца Конде, который, сняв шляпу, протянул ей руку.
— Какой сюрприз ожидает парижан завтра утром! — сказала Анна Австрийская, и лицо ее так и сияло.
— Это война, — ответил принц.
— Ну что ж, война так война. Разве победитель при Рокруа, Нордлингене и Лансе не с нами?
Принц поклонился в знак благодарности.
Было три часа ночи. Королева первая вошла в замок; все последовали за нею. В ее свите было около двухсот человек.
— Господа, — сказала, смеясь, королева, — располагайтесь в замке, он просторен, места хватит на всех. Только нас сюда не ждали, и мне сообщили сейчас, что здесь всего три кровати; одна для короля, другая для меня…
— А третья для Мазарини, — тихонько заметил принц.
— Значит, мне придется спать на полу? — спросил Гастон Орлеанский с беспокойной улыбкой.
— Нет, монсеньор, — отвечал Мазарини, — третья кровать предназначена вашему высочеству.
— А вы? — спросил принц.
— Я совсем не лягу, — сказал Мазарини, — я должен работать.
Гастон велел указать ему, где комната с кроватью, нисколько не заботясь о том, где и как поместятся его жена и дочь.
— Ну а я все-таки лягу, — сказал д’Артаньян. — Пойдемте со мной, Портос.
Портос пошел за д’Артаньяном, как всегда полагаясь на изобретательность своего друга.
Они шли рядом по замковой площадке. Портос с недоумением глядел на д’Артаньяна, который высчитывал что-то на пальцах.
— Четыреста штук по пистолю за каждую, это составляет четыреста пистолей.
— Да, — сказал Портос, — четыреста; но откуда возьмутся эти четыреста пистолей?
— Пистоля мало, — продолжал д’Артаньян, — скажем — по луидору.
— Что по луидору?
— Четыреста по луидору — выходит четыреста луидоров.
— Четыреста? — спросил Портос.
— Да, их двести человек, и каждому надо по крайней мере две. По две на человека, всего четыреста.
— Но чего?
— Слушайте, — сказал д’Артаньян.
И так как кругом было множество всякого народа, с удивлением глазевшего на приезд двора, он досказал свою мысль на ухо Портосу.
— Понимаю, — сказал Портос, — отлично понимаю. По двести луидоров на брата, это недурно. Но что скажут об этом после?
— Пусть говорят что угодно. Да про нас не узнают.
— Кто же займется раздачей?
— А на что у нас Мушкетон?
— А моя ливрея? — сказал Портос. — Ее могут узнать.
— Он вывернет ее наизнанку.
— Вы, как всегда, правы, мой дорогой! — воскликнул Портос. — Откуда, черт возьми, вечно являются у вас мысли?
Д’Артаньян улыбнулся. Оба друга свернули в первую улицу. Портос постучался в дом направо, а д’Артаньян в дом налево.
— Соломы! — потребовали они.
— У нас нет, сударь, — ответили хозяева, отворившие ворота, — обратитесь к торговцу сеном.
— А где его искать?
— Последние ворота по этой улице.
— Направо или налево?
— Налево.
— А можно в Сен-Жермене достать еще у кого-нибудь соломы?
— Да. У хозяина трактира «Коронованный ягненок» и у фермера Гро-Луи.
— Где они живут?
— На улице Урсулинок.
— Оба?
— Оба.
— Хорошо.
Друзья постарались разузнать адреса второго и третьего так же точно, как и адрес первого. Затем д’Артаньян отправился к торговцу сеном и приобрел у него полтораста связок соломы — все, что у того было, — за три пистоля. Вслед за тем он отправился к трактирщику, где застал Портоса, купившего двести связок примерно за столько же. Наконец, фермер Луи продал им сто восемьдесят связок. Все вместе составило четыреста тридцать связок.
Больше соломы в Сен-Жермене не было.
На эти закупки ушло не больше получаса. Мушкетону дали надлежащие указания и поручили вести эту импровизированную торговлю. Ему было приказано не уступать солому дешевле, чем по луидору за связку. Таким образом, ему вручили соломы на четыреста тридцать луидоров.
Мушкетон только качал головой, ничего не понимая в затее двоих друзей.
Д’Артаньян, взвалив на себя три связки соломы, вернулся в замок, где все, дрожа от холода и клюя носом, с завистью посматривали на короля, королеву и герцога Орлеанского, отдыхавших на своих походных кроватях.
Появление д’Артаньяна вызвало всеобщий смех в большом зале, но д’Артаньян и виду не подал, что заметил насмешки. Он принялся устраивать себе ложе из соломы с такой ловкостью и с таким веселым видом, что глаза разгорелись у всех этих людей, страшно хотевших спать и не знавших, как бы устроиться.
— Солома! — восклицали они. — Солома! Где можно достать соломы?
— Хотите, я покажу? — сказал Портос.
И он проводил желающих к Мушкетону, который щедро раздавал солому по луидору за связку. Нашли, что это немного дорого; но когда очень хочется спать, кто не заплатит двух-трех луидоров за несколько часов крепкого сна?
Д’Артаньян десять раз подряд устраивал и уступал свою постель, а так как предполагалось, что он, как и все другие, заплатил по луидору за связку, то ему менее чем за полчаса перепало десятка три луидоров. К пяти часам утра за связку соломы давали восемьдесят луидоров, но ее уже нельзя было достать.