– Ну, это обещание слишком расплывчато, – прямо сказала я. – Мы, все здесь присутствующие, живем своим ремеслом вы, например, иногда едите эти маленькие священные символы, испеченные из ржаной муки, замешанной на воде, и за это получаете пять или шесть ливров в год, я же получаю примерно столько да, оказывая обществу более приятные услуги высоко им ценимые. Через несколько минут вы продемонстрируете свою невероятную извращенность, и я, как свидетельница этого кошмара, буду знать вашу тайну и смогу в любой момент скомпрометировать вас. Допустим, вы будете все отрицать и в свою очередь обвинять меня во всех грехах. Но у меня хватит золота на адвокатов, которые разоблачат вас и лишат нынешнего положения. Короче говоря, вы платите каждой из нас по шесть тысяч цехинов, обещаете мне устроить аудиенцию у папы, и будем считать сделку заключенной, закончим на этом торг, а наши будущие отношения не принесут нам ничего, кроме удовольствия. Мало на свете женщин, которые могут сравниться со мной в распутстве, бесстыдстве и порочности, а мое необыкновенно извращенное воображение прибавит вашему наслаждению такое блаженство и такую остроту, каких не изведал ни один смертный.
– Однако вы недешево себя оцениваете, прекрасное дитя, – хмыкнул Бернис, – но я не могу отказать в просьбе такому обольстительному созданию, и вы получите аудиенцию у его святейшества, Кстати, в мои намерения не входит ничего скрывать от вас, и я скажу, что он сам повелел организовать нынешний вечер, желая, до того, как сам познакомится с вами, услышать наши впечатления.
– Прекрасно, – оживилась я, – выкладывайте деньги, и я в вашем распоряжении.
– Как, прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
– Но если вы получите деньги заранее, а потом вдруг вам придет в голову…
– Я вижу, – прервала я его, всплеснув руками, – вы совершенно не знаете женщин моей национальности. Француженки искренни, о чем свидетельствует само название[17] , и хотя стойко держатся, что касается до своих интересов, они не способны нарушить уговор и отказаться от своего слова, получив деньги.
Альбани переглянулся со своим собратом и молча втолкнул меня в маленькую комнату, где отпер секретер и достал оттуда требуемую сумму в банковских билетах. Бросив один лишь взгляд в это вместилище сокровищ, я затрепетала от азарта.
«Вот удобный момент, – подумала я. – чтобы стащить деньги, тем более, что после столь мерзких развлечений, которым эти негодяи будут предаваться в моей компании, они не посмеют преследовать или обвинить меня».
Прежде чем кардинал успел закрыть секретер, я закатила глаза и повалилась на пол, так искусно разыграв обморок, что испуганный хозяин выскочил за помощью. Я мигом вскочила на ноги, схватила целую горсть банкнот и за какую-то долю секунды обогатилась на целый миллион. Потом, также быстро, закрыла секретер, будучи уверенной, что из-за суматохи кардинал не вспомнит, закрыл он крышку или нет.
Все это требовало меньше времени, чем я затратила, рассказывая об этом, и когда в комнату влетели Альбани, Олимпия и Бернис, я по-прежнему лежала на полу. При их появлении я открыла глаза, боясь, что они примутся приводить меня в чувство и обнаружат пухлую пачку, которую я второпях сунула под юбки.
– Все в порядке, мне уже хорошо, – слабым голосом произнесла я, отстраняя их руки. – Моя чрезвычайная чувствительность иногда приводит к таким конфузам, но теперь мне уже лучше, и через минуту я буду готова к работе.
Как я и предполагала, Альбани, заметив, что секретер закрыт, решил, что сам запер его, и, ничего не заподозрив, со счастливым видом повел меня в богато убранный салон, где должна была происходить оргия.
Там уже были еще восемь человек, которым предстояло играть значительную роль в нынешней мистерии: четверо мальчиков лет пятнадцати, все – настоящие купидоны, и четверо копьеносцев от восемнадцати до двадцати лет, вооруженные поистине устрашающими членами. Таким образом в комнате собрались двенадцать человек ради того, чтобы доставить удовольствие двум развратным отцам церкви, – я говорю двенадцать, потому что Олимпии также предназначалась роль скорее жертвы, нежели жрицы, в этом спектакле: служить этим господам ее заставляли развращенность, жадность и тщеславие, так что ее положение в данном случае ничем не отличалось от нашего.
– Итак, мы начинаем, – Бернис оглядел меня и моих наперсниц и прибавил, – вы получили приличное вознаграждение, поэтому будем считать, что мы купили право обращаться с вами как с продажными девками, стало быть, вы должны беспрекословно подчиняться нам.
– Совершенно справедливо, – сказала я. – Вы желаете, чтобы мы разделись?
– Да.
– Тогда покажите нам гардеробную, где мы можем оставить одежду.
Когда мы оказались втроем в полутемной комнате, я разделила объемистую добычу на три части, которые мы рассовали по карманам, потом разделись и обнаженными вошли в салон, где нас ожидали кардиналы.
– Я буду исполнять обязанности церемониймейстера, – заявил Бернис. – Наш уважаемый хозяин поручил это мне, и вы все будете слушать мои распоряжения. Мы только что бегло осмотрели ваши задницы, милые дамы, а теперь обследуем их внимательнее. Подходите ближе по одной и предъявите свои прелести для осмотра. Затем то же самое сделают наши мальчики, после чего каждая из вас перейдет в распоряжение чистильщика и подготовит его к работе, чтобы к концу первого акта они, все четверо, были в полной боевой форме.
Вступительная церемония происходила следующим образом: мы по очереди переходили от одного блудодея к другому, они целовали, тискали, покусывали, обнюхивали, щипали и царапали наши задницы, потом мы быстро занимали свои места возле чистильщиков и вместе с мальчиками возбуждали их.
– Переходим к следующему этапу, – произнес церемониймейстер. – Два отрока станут на колени и будут сосать нам фаллос, мы тоже самое будем делать с юношами, а чтобы еще сильнее возбудить их, две женщины прижмутся ягодицами к их лицу; правой рукой каждый из нас будет массировать инструмент чистильщика, а левой – задницу отрока; две другие дамы также опустятся на колени и будут щекотать нам яички и анус.
– В третьей сцене, – сообщил Бернис, чтобы мы могли заранее представить себе весь спектакль и запомнить свои роли, – мы ляжем вот сюда, и нас будут возбуждать женщины, а два отрока присядут на четвереньки и подставят нам свои анусы, чтобы мы могли сосать им анус; кроме того, они должны целовать задницы двух других женщин, а те, в свою очередь, будут ласкать члены отроков. Что же до четверых чистильщиков, мы возьмем их на себя, ибо руки наши будут свободны.
– Следующая сцена будет происходить таким образом, – продолжал любезный кардинал. – Обе женщины, которые еще не сосали нас, возьмут наши фаллосы в рот, а две других будут готовить четырех юношей к акту содомии: сократировать их языком, облизывать анус, словом, они должны сделать все, чтобы эти четыре копья взметнулись вверх и отвердели, и вот когда они раскалятся и задрожат от нетерпения, дамы смажут влажным языком наши отверстия и своими нежными пальчиками направят корабль в гавань; тем временем мы будем ласкать губами задние холмики наших отроков.
Все четверо копьеносцев оказались стойкими и неутомимыми и мгновенно отозвались на наши усилия. Каждую из двух дряхлых, побуревших от времени пещер они прочистили восемь раз кряду со всем юношеским пылом, но оба старых хрыча продемонстрировали дьявольскую выдержку, и эта операция оказала на них не большее воздействие, нежели все предыдущие – мы не заметили в них никакого намека на эрекцию.
– М-да, – пробормотал Бернис, – очевидно, придется прибегнуть к более сильным стимулам: возраст есть возраст. Пресыщенность прожорлива, и ничто не в силах удовлетворить ее аппетит, это вроде сильной жажды, которая становится тем сильнее, чем больше вы пьете холодной воды. Видите, Альбани точно в таком же состоянии, и все ваши старания не смогли ни на йоту приподнять его член. Но не будем отчаиваться – попробуем другие средства, которая Природа предлагает нам в изобилии. Вас здесь целая дюжина, разделитесь на две группы, чтобы в каждой было по два чистильщика, по два отрока и две женщины: одна группа займется моим старым другом, другая – мною. Каждый из вас по очереди будет ласкать нас языком, а потом испражняться нам в рот.
Эти омерзительные упражнения привели к тому, что морщины на органах наших престарелых клиентов несколько разгладились, и, вдохновленные этими безошибочными, хотя и слабыми признаками, они посчитали себя готовыми предпринять серьезную атаку.
– Шестую сцену осуществим следующим образом, – заявил распорядитель. – Альбани, который, на мой взгляд, возбужден так же, как и я, будет содомировать Элизу, а я займусь Жюльеттой; четверо чистильщиков, при помощи Олимпии и Раймонды, будут обрабатывать наши задницы, отроки же лягут на нас сверху и подставят нашим поцелуям свои члены и ягодицы.
Мы заняли свои места, но наши герои, обманутые в своих надеждах, слишком робко атаковали святилище, в нерешительности застыли перед входом и позорно отступили.
– Я так и думал, – в сердцах проворчал Альбани. – Мне никак не понять, почему вы так настаиваете на том, чтобы мы содомировали женщин! С мальчишками такого конфуза со мной никогда бы не случилось.
– Хорошо, давайте сменим мишени, – предложил посланник, – что нам мешает?
Однако исход нового натиска оказался ничуть не удачнее: нашим кардиналам еще раз хорошенько прочистили задницы, но они, увы, так и не смогли сделать то же самое; ни ласки, ни поцелуи не принесли результата; их древние инструменты, вместо того чтобы расцвести, сжались еще больше, и Бернис объявил, что они ничего не могут с собой поделать и будут вести баталию иначе.
– Милые дамы, – сказал этот выдающийся человек, – коль скоро, хорошее обхождение с вашей стороны ни к чему не привело, надо употребить более жесткие методы. Вы когда-нибудь видели, какой эффект дает флагелляция? Думаю, это нам поможет.
С этими словами он схватил меня, а Альбани вытащил откуда-то агрегат настолько странной конструкции, что он заслуживает подробного описания.
Меня поставили лицом к стене, на небольшом расстоянии от нее, поднятые вверх руки привязали к потолку, а ноги – к полу. Передо мной Альбани поставил нечто вроде молитвенного стула, сделанного из железа, его острая, напоминавшая лезвие меча спинка касалась моего живота. Нет необходимости добавлять, что я инстинктивно отклонилась назад от этого грозного оружия, что и нужно было Бернису, так как я оказалась при этом в самой пикантной и возбуждающей позе. Взявши связку розог, распутник неожиданно для меня начал осыпать мою заднюю часть настолько сильными ударами, что не успел он ударить и десяти раз, как по моим бедрам обильно заструилась кровь. Альбани придвинул адскую машину поближе ко мне, чтобы я не имела никакой возможности отклониться от ударов и должна была терпеть обрушившийся на меня ураган. Однако я без особого труда выдержала эту пытку, так как к моему счастью часто участвовала в подобной церемонии и даже получала от этого удовольствие. А вот другим, ставшим на мое место, пришлось несладко. Элиза, оказавшаяся следующей жертвой необычного агрегата, сильно разрезала себе живот и громко вопила в продолжение экзекуции. Раймонда претерпела не меньшие муки. Что до Олимпии, она мужественно выдержала пытку, тем более, что любила такие упражнения, и они лишь сильнее возбуждали ее. Тем временем Бернис передал розги Альбани, и мы, все четверо, еще раз прошли через жестокую церемонию; наконец, члены наших блудодеев начали подрагивать и оживать. Но теперь, разочаровавшись в женских прелестях, они избрали в жертву детей: пока они занимались содомией, все остальные пороли их розгами и искусным образом подставляли для их похотливых поцелуев вагины, анусы и члены. И вот возмущенная Природа спасла их честь: оба, в один и тот же миг, испытали оргазм. В это время Альбани лобзал мои ягодицы, и его извержение было настолько сильным и бурным, настолько велик был восторг мерзавца, что он оставил мне на вечную память глубокую печать – следы двух одиноких зубов, каким-то чудом оставшихся в его поганом рту после того, как его несколько раз почтил присутствием сифилис. Зад Раймонды, которая была в объятиях Берниса, отделался легче, хотя распутник изрядно поцарапал его ногтями и перочинным ножом, а к тому моменту, когда начались его спазмы, ее ягодицы были порваны в клочья. После короткой передышки оргия возобновилась.