— Бэби был котенком, когда я нашла его, ребеночком. Сосунком. Его сбил с ног пробегавший мимо олень, почти убил. Вот почему мать оставила его. Для Уинни он тоже был ребенком. Она помогала мне заботиться о нем. Было очень забавно, когда они играли вместе, особенно тогда, когда Бэби пытался поймать хвост Уинни. Я даже заметила, что иногда она специально размахивала перед ним хвостом. Или они хватали шкуру и пытались вырвать ее друг у друга. Они испортили столько шкур, но это было невероятно смешно. Выражение лица Эйлы омрачилось.
— До тех пор я никогда не хохотала. Народ Клана не умеет хохотать. Им не нравятся излишние звуки, а громкие возгласы обозначают предупреждение. А это выражение лица, когда при улыбке приоткрываются зубы? Для них это обозначало, что они чем-то обеспокоены, защищаются или даже угрожают. Для них это был плохой знак. Когда я была маленькой, им не нравилась моя улыбка или смех, и я долго училась, чтобы не делать этого.
Они ехали вдоль реки по широкой плоской полосе гравия.
— Многие улыбаются, когда нервничают или встречают незнакомых, — сказал Джондалар. — Но это не значит, что они защищаются или угрожают. Просто показывают, что они не боятся.
Эйла, ехавшая впереди, наклонилась, заставляя лошадь обогнуть куст возле ручья, впадающего в реку. После того как Джондалар изобрел узду для Удальца, Эйла тоже иногда пользовалась ею — но не при езде, а для того, чтобы привязывать лошадь к чему-нибудь, если потребуется. Эйла никогда не обучала Уинни специально, но, с тех пор как ей удалось впервые проехаться на спине кобылы, постепенно наладилось взаимное обучение. Вначале оно было неосознанным, потом, по мере того как женщина начала специально приучать лошадь делать определенные вещи, они стали все лучше понимать друг друга.
— Но если улыбка говорит, что ты не боишься, не значит ли это, что ты вообще ничего не боишься? Что ты силен и тебе неведом страх? — сказала Эйла, когда они вновь поехали рядом.
— Я никогда не задумывался об этом прежде. Тонолан улыбался, когда встречал незнакомых людей, и казался таким уверенным, но это не всегда было так. Он пытался убедить людей, что не боится, так что, наверное, это была защита, оборонительный жест, как ты сказала, сообщение: «Я настолько сильный, что не боюсь вас».
— Но может быть, демонстрация силы — это тоже угроза? Когда Волк обнажает клыки при виде незнакомых, не показывает ли он свою силу? — настаивала Эйла.
— Может быть, но есть большая разница между доброжелательной улыбкой и оскалом клыков Волка и его рычанием.
— Правда, — согласилась Эйла. — Улыбка заставляет чувствовать себя счастливой.
— Или по крайней мере тебе становится легче. Если ты встречаешь незнакомца и в ответ на твою улыбку он улыбается, значит, он приветствует тебя и ты знаешь, что здесь можно остановиться на ночлег. Но не все улыбки обязательно делают тебя счастливым.
— Может быть, облегчение — начало ощущения счастья, — сказала Эйла.
Некоторое время они ехали молча, затем она продолжила разговор:
— Думаю, что есть нечто схожее между нервно улыбающимся человеком и людьми Клана с их языком жестов, те показывают зубы в минуты беспокойства или в знак угрозы. Когда Волк ощеривает пасть перед чужаком, он пугает его, потому что ему не по себе…
— Но зато когда он обнажает клыки при виде нас, его собственной стаи, он улыбается. Много раз я видел, что, улыбаясь, он просто издевается над тобой, вернее, играет. Тебя он любит, но дело в том, что он скалится и пугает людей, которые для него чужие. Если он намерен защищать тебя, то как ты собираешься заставить его сидеть на месте, если там тебя нет? Как ты можешь научить его, чтобы он не угрожал чужакам, если он этого хочет? — Доводы Джондалара были вполне серьезными: он не был уверен в том, что следовало с собой брать зверя. С Волком могли возникнуть проблемы. — Запомни, волки нападают, чтобы добыть пищу. Мать воспитала их такими. Волк — охотник. Ты можешь научить его многому, но как научить охотника перестать быть охотником, не бросаться на чужаков?
— Ты был чужаком, когда пришел в мою Долину. Помнишь, когда Бэби пришел ко мне в гости и обнаружил тебя? — спросила Эйла; в этот момент они шли по тропам, разветвляющимся от реки к оврагу, выходящему на равнину.
Джондалар почувствовал, что его бросило в жар при одном лишь воспоминании о неожиданной встрече. Казалось, что никогда он не был так уверен, что смерть неминуема.
Они пробирались меж каменных стен по лощине, вырытой весенними водами; весной здесь оживали кусты артемизии, которым было суждено погибнуть с началом дождей. Джондалар вспоминал, как появился лев.
Он пришел в пещеру, где его воспитывала и кормила Эйла, и нашел там, на каменном выступе, чужака.
Бэби, самый огромный пещерный лев, какого он когда-либо видел, ростом с Уинни и еще более массивный, произвел на Джондалара огромное впечатление, к тому же Джондалар еще не пришел в себя от боли, причиненной ему гибелью брата: они столкнулись с таким же львом или даже именно с этим, когда по глупости разоряли львиное логово. Это было последнее дело в жизни Тонолана.
Джондалар почувствовал, что наступают последние мгновения его жизни, когда увидел, что лев, взревев, приготовился к прыжку. И вдруг между ними оказалась Эйла, которая, подняв руку, приказала льву остановиться. Огромное животное присело и как-то сникло; это могло бы показаться смешным, если бы Джондалар не помертвел от страха. Затем Эйла стала почесывать и гладить гигантскую кошку и играть с ней.
— Да, я помню, — сказал он, когда они уже бок о бок выехали на возвышенность. — До сих пор не понимаю, как ты могла остановить льва, изготовившегося для нападения!
— Когда Бэби был детенышем, он часто, играя, набрасывался на меня. Но когда он подрос, то стал великоват для таких игр. Он был слишком грубым. Пришлось учить его останавливаться вовремя, — объяснила Эйла. — А сейчас мне нужно научить Волка, чтобы он не набрасывался на незнакомых и оставался бы рядом со мной, когда я этого хочу. Чтобы он не причинил зла людям и чтобы они не причинили зла ему.
— Если кто-то и сумеет добиться этого, так только ты, Эйла, — сказал Джондалар. Раз уж Эйла решила, то так и будет. И с Волком станет легче в пути, хотя до сих пор он доставлял им немало хлопот. Из-за него они с опозданием переправились через реку, он испортил массу нужных вещей. Правда, Эйла отучает его от этого. Нет, Джондалар вовсе не питал к Волку ненависти. Он нравился ему. Захватывало то, что можно видеть зверя так близко, удивляло его дружественное и даже любовное отношение к ним. Но ведь на него уходило время и расходовались запасы пищи. Лошади требовали столько же внимания, но Удалец так хорошо относился к нему и был настоящим помощником. Путь обратно домой был достаточно трудным, и им не нужна была обуза — животное доставляло не меньше хлопот, чем ребенок. «Да, ребенок стал бы проблемой, — подумал Джондалар. — Будем надеяться, что Великая Мать не пошлет Эйле ребенка, пока мы не вернемся. Если бы мы уже добрались, то все было бы по-другому. Можно было бы подумать о детях. А сейчас… Остается только молить Великую Мать. А интересно, что было бы, если бы рядом был малыш?
А что, если Эйла права и дети связаны с Даром Радости? Но ведь мы же были близки, а до сих пор нет никаких признаков, что будет ребенок. Это Дони вкладывает ребенка внутрь женщины. А что, если Великая Мать решит вообще не давать Эйле ребенка? Но у нее уже был один, хотя и полукровка. Раз уж Дони дала одного, даст и других. Может быть, виноват я? Интересно, может ли у Эйлы появиться ребенок от моего духа? Или у другой женщины?
Я разделял Радость служения Дони со многими. Появились ли дети от меня? Кто знает? А Ранек знал. Цвет кожи у него был столь необычен, да и черты лица тоже, что можно было увидеть его суть среди детей на Летнем Сходе. У меня нет таких примет… Или, может быть, есть?
А что, если вспомнить то время, когда охотники Хадумаи остановили нас на пути сюда? Старая Хадума хотела, чтобы у Нории родился ребенок с такими же синими глазами, как у меня. И после задержки первых месячных Нория сказала мне, что у нее будет сын с синими глазами от моего духа. Интересно, родился ли у нее ребенок?
Серенио думала, что она беременна, когда я уходил от них. Интересно, есть ли у нее ребенок с синими глазами, похожий на меня? У Серенио был сын, но после него других детей не было, а Дарво был уже почти взрослым. Интересно, как бы она оценила Эйлу, а Эйла ее?
А возможно, она и не была беременна. Возможно, Великая Мать все еще не забыла и не простила то, что я натворил, и это ее способ сказать мне, что я недостоин иметь ребенка. Но ведь Она вернула мне Эйлу. Зеландонии всегда говорили, что Дони не откажет мне ни в чем, хотя я должен быть очень осторожен в своих просьбах, потому что Она выполнит их. Вот почему Золена заставила меня пообещать не просить Великую Мать за нее.
И вообще, почему просить должен кто-то другой? Я никогда не понимал тех, кто общается с миром духов. В их языке есть какая-то двусмысленность. Они всегда говорили, что Тонолан был любимцем Дони, отмечая его умение общаться с людьми. Но также они велели остерегаться благосклонности Великой Матери, если Она слишком щедра. Она не хочет расставаться с любимцами надолго. Может быть, поэтому умер Тонолан? Не возвратила ли его Великая Земная Мать к себе? И что означает, когда говорят, что Дони любит кого-то?
Не знаю, любит Она меня или нет. Но я знаю, что Золена сделала правильный выбор, когда решила стать Зеландонии. И мне это тоже помогло. Если бы не было Зеландонии, я никогда не отправился бы в Путешествие с Тоноланом и никогда не встретил бы Эйлу. Может быть, Она любит меня не так сильно, но я ощущал Ее доброту. Я уже просил Ее о благополучном возвращении домой. И потому я не могу просить Ее дать Эйле ребенка от моего духа, по крайней мере сейчас. Но интересно, даст ли Она его когда-нибудь?»
Глава 6
Покинув русло реки, Эйла и Джондалар свернули на запад, отклонившись от предначертанного им южного направления. Преодолев значительное расстояние, они подошли к широкой реке, которая несла свои воды на восток, сливаясь в низовьях с той, которую они оставили позади. Обширная, с пологими травянистыми склонами долина привела их к стремительному потоку; русло реки изобиловало камнями самых разных размеров. На берегу почти не было растительности, кроме редкого кустарника. Рядом со стволами поваленных деревьев ольха спускала ветви почти до самой воды. В ивняке у реки паслось небольшое стадо гигантских оленей, их раскидистые рога намного превосходили лосиные.
Волк был в самом веселом настроении и носился взад и вперед, умудряясь проскакивать между ног лошадей. Уинни равнодушно смотрела на его забавы, но Удалец вел себя настороженно. Эйла подумала, что молодой конь был бы не прочь порезвиться вместе с Волком, но поскольку на нем ехал Джондалар, то игривость Волка только раздражала его. Мужчине пришлось сосредоточить все внимание на управлении лошадью. Его возмущение росло, и он уже собирался просить Эйлу, чтобы та держала Волка подальше от Удальца. Но, к огромному облегчению Джондалара, Волк вдруг помчался прочь — он почувствовал запах оленя и рванулся к стаду. На первый взгляд длинные ноги гигантского оленя были весьма привлекательным объектом, и Волк решил, что это еще одно животное, с которым можно поиграть. Но когда олень наклонил голову, чтобы отогнать назойливого зверя, Волк просто окаменел. Великолепные раскидистые рога оленя достигали двенадцати футов в длину. Огромное животное стало щипать траву, демонстрируя не то чтобы безразличие, но скорее отсутствие страха при виде одинокого волка.
Эйла, наблюдая за этой картиной, улыбнулась:
— Посмотри на него, Джондалар. Волк подумал, что с этими гигантами тоже можно поиграть.
Джондалар улыбнулся в ответ:
— Он весьма поражен. Эти рога гораздо больше, чем он ожидал.
Они медленно поехали ближе к воде, без слов договорившись не тревожить оленей.
— Они намного больше, чем я думала, — сказала Эйла. — Никогда не видела их так близко.
Благодаря великолепным рогам олени казались гигантами по сравнению с лосями, хотя по массе вовсе не превосходили тех. Каждый год рога отпадали и вместо них начинали расти новые, у старых самцов достигавшие двенадцати футов. Но даже безрогие, они были величественны.
Лохматая шерсть, мощные плечи и мускулистая шея, что давало возможность поддерживать неимоверные рога, придавали им устрашающий вид. В лесу с такими рогами было трудно развернуться, и потому олени избегали заходить туда и вообще избегали деревьев выше, чем кусты.
Подъехав к реке, Эйла и Джондалар остановились и принялись изучать течение, подходы к реке, чтобы найти место для переправы. Река была глубокой, а быстрое течение огибало торчащие обломки скал. Они осмотрели реку вверх по течению и вниз, но везде было то же самое. Окончательно они решили переправляться там, где было меньше торчащих камней.
Оба спешились, привязали боковые сумки на спины лошадей, сняли теплую одежду, надетую с утра, и упрятали в сумки. Джондалар снял даже безрукавку, а Эйла вообще решила было раздеться, чтобы потом не сушить одежду, но, потрогав воду ногой, тут же передумала. Она привыкла к холодной воде, но эта была просто ледяной. Даже промокшая туника и обувка из оленьей кожи помогали сохранить чуточку тепла. Обе лошади были взбудоражены и отступали от воды, мотая головами и фыркая.
Перед тем как переправиться через реку, Эйла привязала к уздечке Уинни веревку. Чувствуя, что кобыла волнуется, она погладила ее по шее, потрепала холку, сказала ей несколько слов на языке, которым они пользовались еще в Долине.
Эйла изобрела этот язык неосознанно. Вначале это было несколько слов на языке Клана, затем добавились какие-то звуки, в определенных ситуациях они повторялись, и их значение было понятно и лошади, и жеребенку.
Джондалар прислушался. Хотя он привык к тому, что Эйла разговаривает с лошадью, но не знал о чем. У нее была необычайная способность имитировать язык животных: она изучила его, когда жила одна в Долине — еще до того, как он научил ее говорить на своем языке. Ему этот диалог с животными казался сверхъестественным. Удалец топал копытами и тряс головой, выказывая крайнее возбуждение. Тихо приговаривая, Джондалар почесывал и поглаживал коня. Эйла отметила, что чувствительные руки мужчины тотчас успокоили строптивое животное. Ей было приятно наблюдать их близость, но при мысли о том, что могли сделать эти руки с ней самой, она покраснела. Ее бы это явно не успокоило.
Нервничали не только лошади. Волк понимал, что ему предстоит; холодная вода ему вовсе не нравилась. Повизгивая, он бегал по берегу, затем просто сел и, задрав нос к небу, печально завыл.
— Волк! Ко мне, — позвала Эйла и подошла к нему, чтобы ободрить. — Ты тоже немного испуган?
— Что? Опять возникают проблемы при переправе? — спросил Джондалар — он еще не простил Волку его забавы с Удальцом.
— Да нет. Он слегка нервничает, как и лошади, — ответила Эйла, удивляясь реакции Джондалара, ведь ему был понятен страх молодого жеребца.
Река была холодной, но лошади отлично плавали; стоило им только войти в воду, как они без понуканий двинулись вместе с людьми к противоположному берегу. Волк не сразу последовал за ними, поначалу он прыгал и повизгивал у самой воды, прежде чем плюхнуться в реку. Затем поплыл, догоняя навьюченных лошадей.
На другом берегу они переоделись, дали животным возможность обсохнуть, потом отправились дальше. Эйла вспомнила, как после ухода из Клана ей пришлось переправляться через реку в одиночку, и оценила, насколько это легче сделать, имея крепких лошадей. Перебираться с одного берега реки на другой всегда было трудным делом. По крайней мере, когда идешь пешком, одежда постоянно намокает. Но на лошадях можно было преодолевать малые реки, лишь слегка обрызгавшись, да и переправа через большие реки давалась куда легче.
Продолжая путь на юго-восток, они заметили, что местность изменилась. Плавные холмы сменялись более крутыми по мере приближения к горам на западе. То и дело приходилось пересекать глубокие долины рек. Несколько дней спустя Джондалар понял, что они теряют массу времени на спуск к реке и переправы, но долины защищали их от ветров на стоянках, а сами реки обеспечивали водой, которой не было на плоскогорье.