Она торопливо отошла от него и, обороняясь, вытянула руку. Наверно, смех его показался ей недобрым. Лишь сейчас он заметил, что руки у него судорожно стиснуты, а мышцы напряжены как для прыжка. Бешенство захлестнуло его, угрозы и проклятия потонули в скрежете зубовном.
Он дико озирался по сторонам, словно ища спасения и в то же время боясь, как бы им не помешали. Между голыми кустами было узкое пространство, но достаточное для того, чтобы отомстить за себя, прежде чем умереть самому. Скорчившись и растопырив узловатые руки, поднимался к белесому небу звероподобный силуэт какого-то дерева, как эмблема убийства, а за кустами все громче клокотала и бурлила вода, подобно льющейся крови.
У нее меж тем, как по волшебству, исчезло с лица выражение страха, глаза засияли живее, чем всегда, жест, которым она оборонялась, стал повелительным.
- Этого вы тоже не сделаете! - звонко крикнула она. И в самом деле, руки его опустились.
Обезоруженный, уставился он в землю и пробормотал только, чтобы не подчиниться, как мальчишке: "Но вы у меня в руках!" В ответ она засмеялась, немного испуганно, как ему почудилось, но явно храбрясь. Ему стало ее жаль; все, чем была и что сулила она, вернулось вновь, жизнь опять завладела им. Но ему стыдно было покориться ей. Он собрал всю свою гордость и с надрывом швырнул ей в лицо:
- Я пойду своим путем и жалею вас, что он не стал вашим. Теперь, когда я вас узнал, я не могу вас любить, а вы не можете мне приказывать. Будущее мое во мне самом. Для зависти у меня слишком много воображения, для честолюбия - слишком много уважения к себе, и если мы когда-нибудь встретимся вновь, быть может, я ничего не добьюсь в жизни, но отвоюю то, над чем вы смеетесь: мое человеческое достоинство! - Метнув ей последний огненный взгляд, он резко повернулся - и прямо через кусты вихрем прочь, в суровой гордыне юности.
- Терра! - крикнул чей-то голос. Он испуганно остановился; навстречу шел Эрвин. - Графиня Альтгот, - сказал он невинным тоном, - утверждает, будто вы едете с ней в Берлин. Почему так спешно?
- Мне незачем здесь оставаться. - И еще резче: - Избавьте меня от изложения причин, господин граф!
- Жаль. Мы к вам хорошо относимся - сестра и я. Я тоже... у вас нет дурных умыслов. Я следил за вашим лицом только что, когда вы произносили свою тираду. Я бы зарисовал вас, если бы сумел.
После этого гостю представился выбор либо броситься на него, либо провалиться сквозь землю. Быть воспринятым как курьез, не заслужить даже серьезного отношения к себе - это утонченное издевательство достойно венчало все, что он пережил здесь!
- Ваше доверие льстит мне, - сказал он, внутренне весь сжавшись и опустив глаза.
Молодой граф продолжал благосклонно, почти по-дружески:
- Ведь и у вас есть сестра, фрейлейн Леа...
- Даже имя! - прорычал Терра.
А Эрвин пояснил Алисе:
- И он оберегал ее от малейшего оскорбления самым удивительным, неподражаемым образом.
- Вы тоже бываете неподражаемы, - зарычал Терра.
- Сам не знаю, был бы я способен так забывать себя и с таким жаром охранять чужие интересы, как вы тогда... - простодушно сказал Эрвин.
Он собирался изложить весь ход событий, но графиня Алиса удержала его. Она видела, что Терра дрожит всем телом. Он непременно заполз бы в кусты, если бы ноги повиновались ему. Выслушивать похвалы себе, как рыцарю, защитнику своей сестры, в то самое время как она была на пути к скандальному похождению, которое он поощрял! Чем он стал? Во что его превратила циничная страсть к игре, привычка безоговорочно сводить счеты с жизнью, унижавшей его? Он уже докатился до того, что способствует бесчестью сестры... Как в злом кошмаре, до него доносились слова:
- Ты не поверишь, что это за создание! Я еще не видел такой красоты, и сам теперь себе не верю, что действительно видел ее. У нее какое-то неуловимое сходство с тобой, Алиса.
Терра поднял отчаянный взгляд к говорившему, но перед ним была лишь молодая графиня.
- Я поняла, что троим здесь не место. - И она сделала умиротворяющий жест.
- Проститься мы должны без свидетелей, - подхватил он.
- Не надо горечи! - И она подошла к нему. - Мы были так близки, пощадим же друг друга!
Он склонился перед ней, и они бок о бок пошли назад между кустарниками.
Сколько длилось это молчание смятенных чувств? И вот у него со стоном вырвалось:
- Где ты найдешь еще такое обожание?
- Никогда и нигде, - ответила она, во взгляде ее была скорбь. - Пожалей меня за то, что я тебя отпускаю!
- А я? Значит, такова моя доля. Я беспредельно любил тебя.
- Я все еще тебя люблю, - мягко сказала она.
Он не выдержал, он склонился к ее рукам, он целовал их рожденными болью поцелуями. Ее бледное лицо, по которому текли слезы, было обращено куда-то вдаль.
- Может быть, все очень просто? - прошептала она. - Только мы слишком молоды?
Он выпрямился, не выпуская ее рук.
- Но я буду ждать, - торопливо сказала она.
- Ждать меня, пока я смогу прийти за тобой? - так же торопливо спросил он и почувствовал, как руки ее дали ответ.
Правда, в глазах друг у друга они прочли, что это всего лишь трафаретные вопросы и ответы юности, которая не хочет признать себя побежденной. Конечно, все могло случиться, но их сердца сомневались, даже разбиваясь.
Стыдливо отвели они глаза и пошли обратно. Теперь они спешили, дом был уже близко, и перед ним наготове стоял экипаж. В тот миг, когда они выходили из-за прикрытия последних кустов, на Терра вновь налетел стихийный порыв схватить ее, швырнуть в экипаж и умчать прочь. Его порыв захлестнул и ее. Потом все оборвалось.
Кучер вынес саквояж, в котором Терра с изумлением узнал свой собственный. Вслед за тем появилась графиня Альтгот и кивком пригласила его садиться. Он лихорадочно огляделся. Алиса исчезла. "Прощай! Я поторопился жить. Все вымысел - и мое счастье и моя мука. Золотое утро, созданное для путешествий, я ждал свою спутницу, - помнится, так уж было однажды. Но только уверенности осталось меньше, чем в тот раз, когда я ждал женщину с той стороны. Другие времена, но тот же финал..." - думал он, когда садился рядом с Альтгот, и ее улыбка говорила ему: "А кто оказался прав?"
Он думал: "Вы, голубушка. Вы одна. Вы окажетесь правы даже в большей степени, чем вам хотелось бы". Он искоса посмотрел на нее с угрозой; она неверно истолковала его взгляд, улыбка ее стала завлекающей. "Старая ведьма, - думал он, - какая новая гадость у тебя на уме?" Но ее кокетство, после того как они выехали из парка, становилось все настойчивее, и он сообразил, что усердствовала она не только в интересах молодой девицы, но и в своих собственных. Это было так нелепо, что Терра подскочил словно ужаленный. Ощущая во рту вкус желчи, он набросился на почтенную даму.
- Гадкий, - прошептала она, обмирая, - ты целуешь как бог.
Правда, она очень скоро вспомнила о гарантиях, которые ей требовалось получить. Каковы его отношения с графиней Алисой? Есть ли у него хоть ничтожный шанс когда-либо вернуться в дом к Ланна? Она насторожилась. Малейшее сомнение - и она пожертвует этим последним, трудно завоеванным счастьем во имя своей репутации. Он успокоил ее, и она предалась мечтам. У нее есть квартира, наполненная трофеями ее славного прошлого, это ее святая святых, она никого не принимает там. Но сегодня, по приезде в город, она отошлет экипаж, они возьмут наемный и отправятся к ней домой, он и она. "Мы спрячем от света свое счастье", - собралась она сказать, но Терра опередил ее. И тут, склонившись на его плечо, она созналась, что предпочла бы уехать с ним путешествовать.
- Ты для меня с первого взгляда стал воплощением Летучего Голландца, сказала она, покраснев и вновь обретя девичью стыдливость.
Он испугался, что может пожалеть ее, и потому внезапно резко захохотал.
- По примеру Толлебена и урожденной Кнак!
- Нет, - сказала она обиженно. - У них это по-мещански, шаблонно, мы не таковы.
- Вы недооцениваете мещанина, сударыня! - возразил он. - Это самый ярый противник шаблона. - И он начал: - Я знавал одного кавалера и богатую наследницу, которые отправились вместе в свадебное путешествие...
Альтгот окаменела, ее ожидания оказались превзойденным", подле нее был сам дьявол во плоти. Лицо, перекошенное презрением и гневом. Глаза, подобные пылающим безднам, а неуклюжие руки сопровождали слова ужасающе уверенными жестами.
- Неужели ваш кавалер, - спросила она, догадываясь, - способен на нечто подобное?
- Оказывается, да, - подтвердил Терра. - Спровадив женушку в вагон-ресторан, он, сославшись на таможенный досмотр, исчезает. Еще одна остановка, и поезд катит к французской границе, увозя безмятежно закусывающую женушку, меж тем как супруг садится в поезд на Италию совместно с некоей актрисой.
- Это заслуживает жестокой мести, - наперед содрогаясь, произнесла Альтгот.
- Совершенно верно, сударыня. Более того: в основе всего заложена двойная месть. У актрисы есть любовник, а у брата актрисы есть сестра.
- Помилосердствуйте! - взмолилась Альтгот при виде его лица. - Вы сидите в экипаже, а вид у вас такой, будто вы душите врага. Вы сидите в экипаже!
- Вместо брата по Милану разгуливает простодушный белокурый немец и вербует иностранных актеров, знакомых ему по его деятельности в одном берлинском агентстве. Ночью происходит инсценированное нападение, наш кавалер успевает лишь сказать несколько слов ободрения своей даме, затем разбойники разлучают парочку, - он приходит в себя только у них в пещере. Вот горе: они не берут выкупа. Черт побери, они требуют какой-то расписки. Запасшись протоколом комического приключения, за подписью самого кавалера, белокурый импрессарио перевоплощается в кавалера, дает интервью, будоражит пол-Европы первостатейным берлинским скандалом.
Сдавленный вопль - и Альтгот упала на подушки.
- Что это даст вам? - пролепетала она.
- Бескорыстное наслаждение житейской суетой, - пояснил Терра. - Кавалер занимает высокий дипломатический пост. Его коллегу, более удачливого любовника актрисы, удар поразит не меньше: актриса, собственно, в него и метила. А брат ее действует во имя морали.
- Вы настоящий дьявол! - простонала Альтгот.
- Нет. Сочинитель комедий, - сказал Терра.
Она тихонько охала и вдруг встрепенулась.
- Выходите немедленно.
- Как это так? Мы в открытом поле.
- Выходите, я не могу показаться с вами в Берлине. Еще немного - и пойдут слухи об этой дикой истории. Они подтвердятся, центром действия окажется дом Ланна, на всех нас станут пальцем показывать. - И она сама подняла дрожащий палец. В паническом ужасе она уже лицезрела перед собой катастрофу. - Все, кто увидит меня сегодня с вами, подумают, что это я подстроила, - тогда я погибла, все гостиные закроются для меня. Выходите! трагически потребовала она.
- Довезите меня до остановки омнибуса, - холодно потребовал Терра.
Доехав до остановки, он вышел.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА I
Подъем
Мангольф заболел от разразившегося скандала: Леа Терра, затеявшая его, одержала верх. Целое утро лихорадочно листал он газеты с первой версией, где была дана еще неполная картина этого невероятного происшествия. Героем был господин из высшего общества. "Пока что мы можем лишь намекнуть, что он близок к правительственным сферам". Невольная героиня происходила из кругов тяжелой индустрии. Отец ее, один из крупнейших магнатов промышленности, не принадлежит к тем, кто способен снести оскорбление. Где это слыхано, чтобы богатых наследниц бросали во время свадебного путешествия! Продолжение истории пока не выяснено. Сбежавший жених вместе с некоей дамой из театрального мира или полусвета, по слухам, претерпел в Италии новые непредвиденные приключения, требующие дальнейших расследований. "Нашему миланскому корреспонденту вскоре удастся выяснить личность дамы, центральной фигуры скандала".
Мангольф понимал: это могло привести к полному краху. Его собственные отношения с актрисой, в которой видели центральную фигуру, могли погубить его. Должны его погубить. Терра верно рассчитал! Его, Мангольфа, неминуемо обвинят в соучастии. Кому в первую очередь на руку устранение Толлебена? Толлебен - отпрыск старинного бранденбургского аристократического рода, боннский корпорант, гальберштадтский кирасир! Кнак - цвет и сила новой Германской империи. Перед такой коалицией Мангольф чувствовал себя ничтожеством, лихорадка его усилилась. Она бы совсем одолела его, не будь у него достаточно воли, чтобы отгонять от себя образ Терра, всякий раз как тот возникал перед ним. Вот истинный подстрекатель и победитель, на сей раз вполне в своей стихии! Ибо он считает цинизм доблестью и мстит власть имущим своей разлагающей иронией! Негодяй, он даже родную сестру... нет, не надо, успокойся, держи себя в руках! Тщетно! Все то же видение возникало вновь, жестокий образ - возлюбленная в упоении своим обманом, своей местью!