- Сударыня, вы положительно спасли мне жизнь.
От его слов девица растерялась, покраснела и пробормотала нечто вроде извинения, не переставая, однако, разглядывать его. Он в свою очередь вынес неблагоприятное впечатление: нос длинен, а улыбка до чего высокомерная!
- Вам не в чем извиняться, - сугубо официально произнес он. - Не откажите принять то, что может предложить моя лавочка.
- Что же она может предложить? - Ее тон был оскорбительно насмешлив.
Тогда он без всякого перехода дерзко выпалил:
- Бесплатное катание.
Лицо у нее стало смущенным, как у ребенка. Только теперь он увидел, как она молода. Ей явно хотелось, но было боязно.
- Поедешь со мной? - спросила она приятельницу, лицо которой выражало сомнение.
Терра невзлюбил другую за то, что она мешала, вообще же она не заслуживала никакого внимания.
- Ну, едем! - отважно крикнула его дама. - У моей подруги голова закружится. Лиза, ты вернись за мной.
Она уже уселась в лебединые санки. Терра запустил карусель и остался посредине, всеми силами стараясь не уронить свое достоинство.
- Ну? - крикнула она, пролетая мимо.
Тогда он прыгнул к ней как бешеный. Она все же отшатнулась в другой угол, а он взглядом впился в нее.
Ибо у нее были темные глаза при светлых волосах и юная свежесть красок, но глаза необычайно умные. Весь облик ее производил впечатление незрелости. Насмешливый нос окупали глаза. Удивительные глаза, - что в них?
- Как вы попали сюда? - спросила барышня.
Он тревожно отмечал: у них лучи вокруг зрачка, у них веки окаймлены черным. Вот они полузакрылись и превратились в блестки ума. Кажется, барышня о чем-то спрашивала?
- Окольными путями, - ответил он.
- Я тоже, - сказала она, а еще больше сказали ее глаза. Но что именно? Он предположил:
- Верно, прямым путем из родительского дома? Из деревенского пастората, скажем, на Эльбе?
Она ответила одними глазами, но так, что он покраснел. Тут он заметил, что волосы у нее крашеные. Он сказал язвительно:
- Бюргерские отпрыски, которые хотят казаться чем-то иным, порою превосходят свой идеал.
Она закусила губу. Потом попыталась тоже съязвить.
- Ваш собственный идеал, - она описала рукой круг, - стоил вам большой борьбы?.. Без этого нельзя, - ответила она сама себе. - Для того чтобы мне позволили покрасить волосы, я пригрозила, что заведу себе любовника.
- И удовольствуетесь угрозой?
- Даже не подумаю, - ответила она по-мальчишески задорно.
Вдруг они ощутили легкий толчок; кто-то вскочил на карусель, - девушка, рыжая, в клетчатом плаще. Она села прямо напротив, на запятки почтовой кареты и молча обратила к ним белое как мел лицо.
Барышня, по-видимому, поняла; она устремила на него свои умные глаза. Он колебался, не встать ли немедленно. Но вместо этого подвинулся к ней ближе и кое-как объяснил ситуацию; она внезапно повернула голову, и его приблизившиеся губы коснулись ее шеи возле щеки. От испуга ли, или чтобы оттолкнуть его, прижалась она к его губам?
Когда они вновь открыли глаза, девушка исчезла. Они в смятении молчали. Потом барышня торопливо огляделась.
- Моей подруги что-то долго нет.
- Она вам не подруга, - сказал Терра. После того как напротив посидела бедная девушка, он заметил, что эта одета, как богачка. Он пожалел обо всем.
- Вам тоже трудно стать таким обыкновенным, как хочется? - сказала она, а глаза ее сказали: таким пошлым, и отреклись от всего, что произошло.
- Я миллионер, - заявил он решительно. - Я держал пари. Именно такая дама, как вы, сударыня, должна была попасться мне на удочку.
Вместо ответа она небрежно достала из кармана маленький черный револьвер, поиграла им и - развернула. Он оказался веером. Терра пятился, пока не выскользнул из саней.
Карусель остановилась, барышня жестами подозвала свою спутницу, а также ребятишек, вновь столпившихся вокруг. Пусть все покатаются, она заплатит. Троекратное катание; потом она вспомнила об американских горках.
- Пойдем туда. Там в две секунды съезжаешь сверху вниз, - это опасней вашей карусели и много интересней.
Она исчезла. У него не было времени поглядеть ей вслед, карусель снова наполнилась. Усаживая детей в лебединые санки, он нашел там книгу: Ариосто по-итальянски{62} - без имени владельца.
Самый большой наплыв миновал: он поручил карусель мальчику и ушел. Переодевшись и лежа на диване у себя в комнате, в сгущающихся сумерках он думал о ее признании: трудно стать пошлым. Голову она держала при этом, как Леа. Да, для них трудно, - для него, для нее и для Леи. Он чувствовал: "Мне надо с ней увидеться", - и сам не знал, с незнакомкой или с сестрой.
Кажется, постучали. На пороге стояла она. Не успел он подумать, что это незнакомка, как она произнесла из темноты: "Клаус". Это была сестра. Он мигом вскочил: "Я задремал", - зажег свет, радушно усадил ее на свое место, предложил ей чаю; при этом запинался на каждом слове и не знал, что сказать дальше.
Слегка улыбаясь его смущению, она отвечала на вопросы. Да, все хорошо, очень хорошо. Он ведь знает, в первый же год она стала любимицей публики. Потом пошли неудачи, интриги.
- Значит, не очень хорошо?
- Да, нехорошо. - Сейчас она вернулась после гастролей в одном придворном театре. Успех большой, но ангажемента не предложили, потому что голос у нее сел. Она протянула "и" в нос, чтобы проверить себя.
Брат стоял перед ней, он чувствовал: наконец-то минута передышки, можно исповедаться друг другу, пожалуй, поплакать вместе. Сестра спросила:
- Почему ты ни разу не приехал посмотреть меня?
- Дитя мое, даже тебе я не могу навязывать ответственность за мои дела, а тем паче за мой образ жизни, - ответил он добродушно.
Она улыбнулась печальной улыбкой.
- Ты делаешь вид, будто уже на всем поставил крест. Нам еще далеко до этого.
- Иначе у нас были бы локти покрепче - и был бы успех.
- Правда ведь? - И она на секунду закрыла глаза. - Сколько ни решай, что пойдешь на все, ну положительно на все, ради успеха, - она сделала немного театральный жест, - ничего не помогает.
- Можешь хоть людей убивать, - раскатисто сказал брат. - Тебе это мало что даст.
- А кому-то даст, - пробормотала она про себя.
- Давно ты его не видала? - осторожно спросил брат. Он был уверен, что она пришла к нему прямо от Мангольфа. Но она сказала:
- С тех пор как не имею успеха.
Он замолчал, водя языком по губам. Ее лицо было затенено абажуром. Неужто у нее на самом деле глаза полны слез? "Не о нас, а о нем?.. Ну да, она стала актриской и оплакивает свою юношескую любовь... но чем бы она ни становилась, она остается Леей". - И он быстро подсел к сестре.
- Горевать о нем? Такой красавице, как ты? - ласково сказал он.
Он оглядел ее, расхвалил все ее данные в отдельности, потом сказал:
- Я не ханжа, а потому выкладывай все без стеснения. - И посмотрев на нее искоса: - Куршмид, например?
- О! - всполошилась она. - Он мне друг, настоящий друг!
- А есть и такие, что больше друзей? - И так как она многозначительно молчала: - Ну, слава богу. - Он потер руки. - Милейший Вольф рогат! Я был бы последним ничтожеством, если бы мне не удалось доказать ему, что он глуп и смешон.
- Что ты замышляешь? - спросила она скорее с любопытством, чем с тревогой.
- Злую шутку. - Он встал, чтобы поразмяться. - Некто, верящий в высшие силы, может от нее лишиться рассудка.
- Это жестоко, - сказала она без большого волнения. - Ты мстишь ему за себя?
- Нет, за тебя! - пылко вскричал он. - Ты добьешься успеха в тот самый момент, когда заветные мечты его самолюбивой юности потерпят позорнейший крах. Я организую театр, ты будешь премьершей.
Тут встала она.
- Ты не шутишь?
Он ласково взял ее руку, он расписал ей все, что у него произошло с Пильцем и Ланна. Масштабы разрастались; ему и самому вдруг стало ясно, что это дело стоящее.
- Сегодня вечером ты увидишь: от простодушия этих добряков становится прямо неловко, они даже слишком облегчают нам задачу. Не к чему было проходить через огонь и воду. - Он зашептал ей на ухо: - Мыловара Пильца, у которого при одной мысли о тебе слюнки текут, ты годами можешь водить за нос. А тем временем наши дела наладятся. - Он злобно захохотал, засмеялась и она наигранным, театральным смехом.
Она переменила позу и, закинув голову, ждала реплики. Но он уселся на диван и молчал, пока она снова не села рядом с ним.
- Помнишь, все это мы уже пережили детьми.
- Ты имеешь в виду танцкласс?
- Я рассказал маленькому Вольфу Мангольфу, что тебе хочется танцевать с ним. А тебе было ужасно стыдно.
Сестре, по-видимому, и сейчас еще было стыдно. Брат сказал:
- Дом наш сломали. Осталась ли хотя бы скамейка в саду?
- На этой скамейке ты читал мне сказку о красных туфельках. Я их боялась. И теперь еще, когда я думаю, чем это все кончится, мне кажется, что на ногах у меня красные туфельки и они, танцуя, увлекают меня.
Раздался стук в дверь. Их соединенные руки разжались.
Это был Куршмид. Он приветствовал товарку со стоическим спокойствием, которое должно было свидетельствовать о пережитых страданиях, а брата - с подчеркнутой холодностью. Он пришел за ними от их общего друга, Мангольфа: тот устраивает вечеринку по случаю радостной встречи. Сам Мангольф, по его словам, с трудом отказал себе в удовольствии присутствовать при первом свидании брата и сестры.
- Он сторонится всех, - заметил Терра. - Он ждет перемен в своей судьбе.
- У меня такое же впечатление, - подтвердил Куршмид. И они пошли.
В ресторане был заказан отдельный кабинет. Куршмид, войдя, не закрыл двери; Леа Терра видела снаружи в зеркале, как долговязый человек робкими и жадными глазами поглядывает на нее из кабинета. Она не отходила от зеркала, хотя уже привела себя в порядок. "Он немыслим!" - сказала она, не размыкая губ, и поправила на себе длинное жемчужное ожерелье. Брат помог ей, галантно улыбнулся и сквозь зубы пробормотал:
- Долгов у тебя нет? И жемчуг настоящий?
В кабинете граф Ланна сказал, как раз когда она входила:
- В самом деле, великолепная женщина.
Богач Пильц не находил слов, как нетерпеливый жених, и рука его, коснувшаяся ее руки, была влажной. Пильц, Ланна и оба художника стали по сторонам почетным караулом, Мангольф провел актрису посредине.
- Леа, я ни на миг не забывал, - шепнул он, подвигая ей кресло во главе стола.
- Я тоже кой-что помню, - сказала она, не понижая голоса. И обращаясь ко всем: - Леа меня зовут по сцене. Неплохо звучит, можно с таким именем чего-нибудь добиться?
- Как будто у вас только имя, фрейлейн Леа, - пролепетал Пильц справа от нее, а Мангольф, слева, склонил высокий лоб, на который словно случайно упала волнистая прядь. Посреди стола Терра обстоятельно совершал возлияния, привлекая к участию и сидевшего напротив графа Ланна. Оба художника, рядом с ними, издали приветствовали бокалами фрейлейн Лею. Куршмид, на другом конце, уставился поверх ее головы в стену, пока Леа не окликнула его:
- Вы видели меня в травести. Ну, как?
Он выдавил из себя бледную улыбку.
- Советую не зевать! - обратился он к мужчинам и, вспыхнув, нагнулся над своей тарелкой.
Брат чокнулся с сестрой.
- За твои ноги, - сказал он звучно и четко.
Тотчас у всех мужчин лица стали натянутыми. Граф Ланна незаметно наблюдал за братом. Пильц заявил:
- Мы интересовались только с точки зрения натурализма.
- Отлично, - сказал Терра и заставил Мангольфа, взгляд которого выражал скорбь и презрение, чокнуться с ним.
Мужчины охотно поддержали заданный братом тон. Граф Ланна, мимо Мангольфа, завладел рукой сестры, чтобы, - он поежился, как в ознобе, полюбоваться ее розовыми отполированными ногтями, ничего больше.
- А глазами? - спросила она и за руку притянула его; он вежливо и рассеянно заглянул ей в глаза. - Странно, - сказала она, мгновенно став серьезной. - На свете еще существует деликатность.
Пильц, неспособный воспринять такие тонкости, срывающимся голосом высказал свое восхищение пурпуром губ и выразительно подрисованным взором. Сестра засмеялась певуче и безучастно. Мангольф смотрел и морщился.
- Мангольф нагоняет тоску, - услышал он и твердо решил положить этому конец.
Брат постучал по столу.
- Все это прелиминарные переговоры. Господа, наша артистка собирается подписать контракт с одним из первых придворных театров. Кто может предложить больше?