— Боюсь, что мистер Бирнес, хотя в целом он и неплохой, опытный надсмотрщик, разделяет с лейтенантом Вульфом одну маленькую слабость. Я первым делом послал за ним человека на лесопилку, но тот раб вернулся очень быстро и доложил мне, что мистер Бирнес лежит в абсолютно бесчувственном состоянии у себя дома, от него несет спиртным, и поднять его невозможно.
Джокаста издала очередной не дамский звук, что заставило Кэмпбелла нежно и внимательно посмотреть на нее, прежде чем снова обратиться к Джейми.
— Ваша тетушка более чем хорошо может справляться со всеми делами имения, ей нужна лишь помощь Юлисеса при работе с документами. И тем не менее, как вы и сами видели, — мистер Кэмпбелл деликатным жестом показал на таз с водой, который теперь куда больше походил на таз с чернилами, — есть еще и некоторые чисто технические стороны, также нуждающиеся во внимании и присмотре.
— И именно на это нажимал лейтенант Вульф, пытаясь воздействовать на меня, — сказала Джокаста, и ее губы гневно сжались при этом воспоминании. — Говорил, что я не могу рассчитывать, что справлюсь со всем в одиночку, что я не только женщина, а еще и слепая женщина. И еще он говорил, что не могу положиться на Бирнеса, а самой мне нечего и думать том, чтобы постоянно ездить на производство и на лесопилку чтобы проверять, что там этот тип делает. Или не делает. — Она внезапно замолчала после этих слов.
— И это в общем совершенно правильно, — печально произнес Кэмпбелл. — Не зря же говорят — счастлив тот, кому есть, на кого положиться. А если уж дело касается денег или рабов, то никому нельзя доверять, кроме близкой родни.
Я нервно вздохнула и посмотрела на Джейми, а он кивнул в ответ на мой взгляд. Наконец-то мы дошли до главного…
— И тут, — сказала я, — как нельзя кстати появляется Джейми. Я угадала?
Да, Джокаста уже уговорила Фархарда Кэмпбелла заняться лейтенантом Вульфом во время его следующего визита, рассчитывая также, что мистер Кэмпбелл заодно постарается проследить, чтобы Бирнес не натворил очередных глупостей с контрактом. Когда же вдруг появились мы, Джокаста разработала другой план, лучший.
— Я поспешила написать Фархарду, — сказала Джокаста. — Он должен был сообщить лейтенанту Вульфу, что ко мне приехал племянник, чтобы полностью взять на себя управление Речной Излучиной. Это заставило бы Вульфа вести себя более осторожно, — пояснила она, — он не осмелился бы давить на меня в присутствии заинтересованных родственников.
— Понятно. — Несмотря ни на что, Джейми, похоже, понемногу развеселился, история начинала его смешить. — Итак, лейтенант должен был решить, что все его надежды на то, чтобы основаться в этих местах, рушатся из-за моего приезда. Ну, тогда не удивительно, что я ему так сильно не понравился, я-то подумал, что он просто ненавидит всех шотландцев вообще, судя по его словам.
— Думаю, так оно и есть… теперь, — сказал мистер Кэмпбелл, осторожно промокая губы льняной салфеткой.
Джокаста протянула через стол ищущие пальцы, и рука Джейми инстинктивно потянулась навстречу.
— Ты меня простишь, племянник? — спросила Джокаста. Теперь, ощущая пожатие Джейми, она как бы смотрела прямо ему в лицо; никому бы и в голову не пришло, что она слепая, при виде этих прекрасных синих глаз, наполненных мольбой.
— Я ничего не знала о тебе, о твоем характере, о твоих взглядах, ты же понимаешь… не знала, потому что слишком давно тебя не видела. И я не могла рисковать и рассказывать тебе все заранее, ты ведь мог и отказаться играть свою роль в нашем маленьком представлении. Скажи, Джейми, что ты не держишь на меня зла, ну хотя бы ради милой Элен.
Джейми мягко сжал ее руку и поклялся, что он ничуть не рассердился. И что на самом деле он очень рад тому, что приехал вовремя и сумел оказать хотя бы небольшую помощь тетушке, и тетушка может всегда рассчитывать на него, в любом деле, какое только ей вздумается ему поручить.
Мистер Кэмпбелл просиял и позвонил в колокольчик. Юлисес принес бутылку особого виски, на подносе, уставленном хрустальными фужерами, добавив к этому и блюдо с острыми закусками; и мы выпили за посрамление Британского Военно-морского флота.
Глядя на чистые и прекрасные черты Джокасты, на ее столь выразительное, несмотря на слепоту, лицо, я поневоле вспомнила некую краткую характеристику, данную однажды Джейми, когда он вкратце описывал представителей своей родни.
— Фрезеры упорны и тверды, как скалы, — сказал тогда он. — А Маккензи очаровательны, как жаворонки, — но при том и хитры, как лисы.
* * *
— И где же ты был? — спросил Джейми, энергично встряхивая Фергуса. — Не думаю, что у тебя было достаточно денег для того, чем ты, похоже, занимался.
Фергус пригладил растрепавшиеся волосы и сел, преисполненный благородного негодования.
— Я просто встретился в городе с парочкой французских торговцев мехами! Они слишком плохо говорили по-английски, а я владею им достаточно свободно, и я просто не мог не согласиться помочь им в их делах. Ну, а если они потом решили пригласить меня поужинать с ними, то… — Он пожал одним плечом, чисто по-французски отметая все возражения, и обратился к более насущным вопросам, достав из-за ворота своей рубашки какое-то письмо. — Вот, это пришло в Кросскрик для тебя, — сообщил он, протягивая конверт Джейми. — На почте попросили, чтобы я его тебе передал.
Это был толстый пакет, с раскрошившейся сургучной печатью, и выглядел он ненамного лучше, чем сам Фергус. Лицо Джейми просветлело при виде пакета, хотя он и вскрыл его с некоторым беспокойством. Внутри лежали три письма в отдельных конвертах; одно из них, как я сразу поняла по почерку, было написано его сестрой, но два другие писал кто-то еще.
Джейми сначала взял письмо сестры, осмотрел его так, словно внутри могло прятаться что-то взрывчатое, и аккуратно положил на стол, рядом с вазой, наполненной фруктами.
— Пожалуй, начну-ка с письма Яна, — сказал Джейми, с усмешкой беря второе письмо. — Я не уверен, что мне захочется читать сообщение Дженни без стаканчика виски в руках.
Кончиком серебряного фруктового ножа он небрежно сковырнул печать со второго конверта и, развернув письмо, бегло пробежал первую страницу.
— Интересно, что он… — пробормотал Джейми и умолк, углубившись в чтение.
Охваченная любопытством, я подошла к нему и встала за спинкой его стула, через плечо Джейми заглядывая в написанное. Ян Мюррей обладал крупным отчетливым почерком, и читать его письмо было легко, даже издали.
«Дорогой брат!
У нас тут все в порядке, и мы благодарим Господа за сообщение о твоем благополучном прибытии в колонии. Я посылаю это письмо в поместье Джокасты Камерон; и если она будет где-то неподалеку, когда ты его получишь, то Дженни умоляет тебя передать наилучшие пожелания ее тетушке.
Ты уже понял по надписям на конвертах, что моя жена вернула тебе свое благорасположение; она уже перестала говорить о тебе таким тоном, будто ты сам нечистый собственной персоной, и довольно давно не высказывала пожелания, чтобы тебя кастрировали, — если, конечно, тебя это утешит.
Ну, а если оставить в стороне все эти шутки, то, конечно, у нее стало куда как легче на сердце, когда она узнала, что Ян-младший находится в безопасности; меня это тоже весьма успокоило. Ты поймешь, я думаю, наши чувства и нашу благодарность за его освобождение и спасение; но я не хочу надоедать тебе повторениями уже сказанного, хотя, если по правде, я мог бы написать обо всем этом целый роман.
У нас тут все в общем сыты, хотя ячмень сильно побило градом, да еще случилась такая напасть как дизентерия в деревне, — и в этом месяце от нее умерли двое детишек, к немалому горю их родителей. Это Анни Фрезер и Аласдайр Кибри, их мы потеряли, да будет Господь милостив к их невинным душам.
Ну, а если вспомнить о вещах более радостных, так мы получили письмо от Мишеля из Парижа; он продолжает расширять свое винное дело и надеется вскоре обзавестись семьей.
И еще я с удовольствием сообщаю тебе, что у меня родился еще один внук, Энтони-Брайан-Монтгомери-Лайл. Я на этом и остановлюсь, об остальном ты узнаешь из письма Дженни, уж она опишет все во всех подробностях. Она просто обожает малыша, как и все мы, — он для нас желанное дитя. Его отец, Поль, муж Мэгги, — солдат, поэтому Мэгги и крошка Энтони сейчас живут с нами в Лаллиброхе. Поль в настоящее время во Франции; мы каждый вечер молимся о том, чтобы он там и оставался, в относительной безопасности, и чтобы его не послали в такие опасные американские колонии или в дикие леса Канады.
На этой неделе у нас были гости: Саймон, лорд Ловат, и его друзья. Он снова объявил набор, ища рекрутов для полка шотландских горцев, которым он командует. Ты, возможно, слышал о них там, в колониях, — насколько я понимаю, они там уже завоевали кое-какую известность. Саймон рассказывает разные сказки о чудесах храбрости, которые его солдаты демонстрируют в схватках с дикими краснокожими и французскими бандитами, — но, думаю, часть этих историй все-таки правдива».
Джейми усмехнулся, прочитав эти слова, и перевернул страницу.
«Он совсем вскружил головы Генри и Маттью этими рассказами, а заодно и девочкам тоже. Джозефина („Это старшенькая Китти“, — пояснил Джейми, чуть повернув голову ко мне) настолько воодушевилась, что возглавила дерзкий налет на курятник, откуда она и ее двоюродные братишки появились сплошь утыканные перьями, и еще они сбегали на капустные грядки и хорошенько измазались влажной землей, чтоб уж совсем походить на индейцев в боевой раскраске.
Поскольку всем сразу захотелось включиться в игру, Джейми-младший, муж Китти, Джорди, и я сам немедленно вступили в ряды шотландского полка и начали отражать атаку вооруженных томагавками краснокожих (в роли томагавков выступали кухонные ложки и черпаки), — но в итоге нам пришлось самым позорным образом отступить, хотя мы изо всех сил размахивали нашими палашами (рейками и ветками ивы).
Я объявил капитуляцию после того, как прозвучала угроза поджечь соломенную крышу голубятни горящими стрелами, но в конце концов был вынужден признать, что я побежден и с меня следует снять скальп.
Я просто удивлен, что после этой операции остался в живых, потому что обращались со мной, честно говоря, как с цыпленком, предназначенным для супа, то есть просто-напросто пытались ощипать…»
Письмо продолжалось в том же духе, в нем сообщались самые разнообразные домашние новости, но немало говорилось и о делах фермы, и об обстановке во всем крае. Эмиграция, писал Ян-старший, превратилась «почти в эпидемию», и практически все жители деревни Шегли, например, решили, что это дело стоящее, и надо ехать.
Джейми дочитал письмо и отложил его в сторону. Он улыбался, его глаза слегка затуманились, как будто он видел перед собой холодные туманы и камни Лаллиброха, а не насыщенные влажной жарой джунгли, что окружали нас.
Второе письмо также было надписано рукой Яна-старшего, но на нем стояла еще и пометка «Личное!», как раз над печатью голубого воска.
— Интересно, а это что такое? — пробормотал Джейми ломая печать и разворачивая письмо.
«Теперь, брат, я хочу сообщить тебе о некоторых своих опасениях, — и пишу об этом отдельно, чтобы то письмо, что подлиннее, ты мог дать почитать Яну-младшему.
В своем последнем письме ты сообщил, что собираешься посадить Яна на корабль в Чарльстоне. Если это и в самом деле произошло, мы будем, конечно, рады его возвращению. Но если вдруг, случайно, он и по сей день остается рядом с тобой, — то мы бы хотели, чтобы он с тобой и оставался, если только его общество не слишком неприятно тебе и Клэр».
— Не слишком неприятно! — сердито пробормотал Джейми, раздувая ноздри и переводя взгляд от письма к окну. Ян и Ролло устроили вольную борьбу на газоне — с двумя молодыми рабами. В результате их энергичной деятельности рассмотреть можно было только отдельные конечности, взлетавшие в воздух над клубком тел, да мощный лохматый хвост, радостно болтавшийся туда-сюда. — Н-да, — сообщил Джейми, возобновляя чтение.
«Я уже упомянул о Саймоне Фрезере и о причине его появления здесь. Нас некоторое время очень тревожили военные налоги, хотя сборщики добирались к нам нечасто, мы живем уж слишком далеко, к нам трудно добраться. Но тут-то уже совсем другое дело!
Лорду Ловату не пришлось встретиться с особыми трудностями, убеждая здешних парней принять королевские шиллинги в оплату за будущую службу; и в самом деле, что, собственно, ждет этих ребят здесь? Нужда и унижения, без всякой надежды на лучшее. С какой стати им оставаться здесь, если им запрещают надевать клетчатые пледы, если их лишили права носить настоящее оружие, как то положено мужчинам? Почему бы им не воспользоваться шансом и не попытаться вернуть себе мужскую честь — даже если это значило бы, что они наденут тартары и возьмут мечи, чтобы служить немецким завоевателям?
Но мне иногда думается, что это и есть наихудшая сторона дела: убивать во имя несправедливого дела означает, что люди могут забыть о сдержанности и осторожности, что у них не останется надежды вырваться из этого замкнутого круга, — но также это означает еще и то, что наши юноши, наше будущее, покинут родные места навсегда, ради выгоды стать конкистадорами, получив малую монетку за свою гордость…»
Джейми посмотрел на меня, вздернув по обыкновению одну бровь.
— А тебе не кажется, что это письмо свидетельствует о том, что наш Ян — поэт в глубине души?
Дальше в письме было оставлено небольшое пространство чистой бумаги, как бы означавшее некий период размышлений, и текст возобновлялся уже в самой нижней части листа, — и если вверху буквы разбегались и клонились набок, и были украшены многочисленными чернильными брызгами как если бы писавший сильно нажимал на перо, пребывая в сильном гневе, то далее письмо выглядело более аккуратным.
«Я должен попросить прощения за излишнюю страстность своих слов. Я совсем не хотел сказать так много лишнего, но не устоял перед искушением открыть тебе мое сердце, как я всегда делал в минуты сильных волнений. Просто я не могу поговорить об этом с Дженни, хотя и догадываюсь, что она сама все прекрасно видит и понимает.
Но — к делу; что-то я стал уж слишком болтлив. Младший Джейми и Мишель в настоящее время в полном порядке, — по крайней мере, мы не боимся, что кто-то из них соблазнится солдатской жизнью.
Но о Яне того же не скажешь; ты знаешь этого парня, и тебе известна его страсть к приключениям, весьма похожая на твою собственную. Здесь для него нет настоящего дела, если только он не надумает вдруг стать ученым, например. Как ему выжить в мире, где тебе приходится выбирать между нищетой и профессией военного? Больше-то ничего, по сути, не остается.
Нам, конечно, хотелось бы, чтобы он остался с тобой, если ты не против. Наверное, в Новом Свете у него будет куда больше возможностей, чем он нашел бы здесь. Да даже если это не так, его мать была бы, по крайней мере, избавлена от страшного зрелища, и не увидела бы, как ее сын марширует прочь вместе с другими новобранцами.
Я не смог бы найти лучшего опекуна для него, чем ты, или человека, который мог бы послужить лучшим примером в жизни. Я знаю, что прошу слишком многого, это было бы огромное одолжение. Но тем не менее я надеюсь, что и для тебя подобная ситуация окажется не без выгоды, даже если не считать того, что тебе всегда доставляло удовольствие общество Яна-младшего».
— Да он не только поэт, он еще и насмешник! — замет Джейми, еще раз посмотрев на мальчишек, творивших безобразия на лужайке.
Тут в тексте письма снова следовал перерыв, после чего буквы вновь легли на бумагу, но на этот раз их писало заново отточенное перо, и слова ложились ровно и неторопливо, отражая неспешный ход мыслей, которые они выражали.
«Я отложил на время письмо, брат мой, желая, чтобы мои мысли обрели ясность и прямолинейность, и избавились от усталости, прежде чем я изложу некоторые свои опасения. На самом деле я уже раз десять брался за перо — и снова откладывал его, не будучи уверенным, что вообще стоит говорить об этом… я боюсь обидеть тебя, в то время как нуждаюсь в твоем благорасположении. Но все же я должен сказать.