— Сер… жант… расскажи… ему…
Я убрала руку из-под юбки женщины и сжала ее пальцы, не беспокоясь о том, что запачкаю их кровью. Вряд ли теперь это могло иметь значение.
— …расскажи… — с неожиданной силой вырвалось у нее — и наступила тишина. Долгая, долгая тишина, а потом — еще один длинный вздох. И снова тишина — еще более долгая. И вздох.
— Расскажу, — проговорил Джейми. Его голос был как легкий шелест во тьме. — Я это сделаю. Обещаю тебе.
Кап.
Кап.
В Горной Шотландии это называют «каплями смерти»; в доме, где кому-то предстоит умереть, начинают слышаться звуки капающей откуда-то воды. Но никакой воды на самом деле нет; это просто знак, но знак безошибочный.
Теперь уже из темноты не доносилось ничего. Я не видела Джейми, но почувствовала его легкое движение, когда он наклонился над кроватью.
— Да будет Господь милостив к тебе, — прошептал он. — Покойся в мире.
* * *
Когда на следующее утро мы вошли в жилище надсмотрщика, первым делом я услышала громкое жужжание. В большом, пыльном помещении под платформой лесопилки все звуки глохли, впитываясь в опилки. Но здесь, в маленьком замкнутом объеме, разделенном перегородками, каждый звук словно попадал в тупик и не мог никуда уйти, а потому невольно возвращался назад; эхо наших шагов отскакивало от деревянного пола и улетало к деревянному потолку. Я ощущала себя мошкой, попавшей внутрь барабана, и на мгновение даже поддалась чувству клаустрофобии, — тем более, что я была зажата между двумя мужчинами.
В жилище надсмотрщика было всего две комнатки, разделенных коротким коридором, через который в это обиталище можно было попасть с наружной стороны платформы. Справа находилась комната побольше, служившая Бирнесу разом и гостиной, и кухней, а слева — маленькая спальня, откуда и доносился раздражавший меня шум. Джейми глубоко вздохнул, прижал к лицу край пледа и толчком распахнул дверь спальни.
Это выглядело так, будто на кровать набросили покрывало, — покрывало, отливавшее синим металлом с зелеными искрами. Потом Джейми вошел в комнату, и мухи с гудением поднялись в воздух, громко возмущаясь тем, что им помешали продолжать пир.
Я вскрикнула от отвращения, вскинула ладони и отступила назад, пытаясь увернуться от мерзкой тучи. Но жирные медлительные насекомые все равно ударялись о мое лицо и руки, выплывая из спальни, лениво кружась в плотном воздухе. Фархард Кэмпбелл издал чисто шотландское восклицание, выражавшее крайнюю степень отвращения, нечто вроде: «Охоч!» а потом, наклонив голову, протолкнулся мимо меня, прищурив глаза и крепко сжав губы; его ноздри побелели от напряжения.
Спальня по размерам едва ли намного превосходила гроб, в который она поневоле превратилась. Окон здесь не было, и лишь сквозь щели между досками наружной стены сочился тусклый, неуверенный свет. В воздухе, жарком и сыром, как в тропическом лесу, висел сладковатый, гнилостный запах смерти. Я почувствовала, как по моему телу потекли струйки пота, щекочущие, как мушиные лапки, и постаралась дышать ртом.
Она была совсем невелика; ее тело казалось лишь едва заметной выпуклостью под одеялом, которое мы набросили на нее прошлой ночью, как это принято делать, оберегая таинство смерти. Зато голова выглядела непропорционально крупной по сравнению со съежившейся плотью, — как будто это была фигурка, нарисованная ребенком… несколько прутиков — и большой шар.
Отогнав нескольких мух, слишком обожравшихся, чтобы улететь, Джейми отбросил одеяло с головы и груди покойной. Одеяло, как и все остальное, было покрыто коркой свернувшейся, засохшей крови, и все еще влажным у ног трупа. В среднем человеческое тело содержит восемь пинт крови, но когда она выливается из вас, всегда кажется, что ее гораздо больше.
Накануне ночью я мельком видела лицо этой женщины — мертвые черты, заострившиеся в неровном свете горящей сосновой щепки, которую Джейми держал над ней. Теперь она лежала, бледная и осклизлая, словно покрытая плесенью, и ее грубоватые черты проступали сквозь путаницу чудесных каштановых волос. Невозможно было определить возраст этой женщины, — ну, разве что понятно было, что она не старуха. И привлекательной ее нельзя было назвать; лицо не было красивым… но, впрочем, при жизни она вполне могла очаровывать мужчин живостью, свежим румянцем, блеском глаз… Или какого-то одного мужчину, подумала я. Для такого дела и одного более чем достаточно.
Мужчины уже некоторое время что-то негромко обсуждали, склонившись над неподвижным телом. Но теперь мистер Кэмпбелл повернулся ко мне; его лицо, выглядывавшее из-под судейского парика, хмурилось.
— Миссис Фрезер, вы вполне уверены в причине смерти?
— Да. — Стараясь не вдыхать ядовитый, зловонный воздух, я взялась за край одеяла и отодвинула его, открывая ноги трупа. Ноги слегка посинели и уже начали распухать. — Мне пришлось завернуть ее юбку, но все прочее осталось, как было, — Пояснила я, возвращая юбку на место.
Мой желудок автоматически сжался, когда я коснулась окровавленной ткани. Мне, конечно же, и прежде приходись видеть мертвые тела, и в куда худшем состоянии, но здесь было слишком жарко и отсутствовало даже малейшее движение воздуха, способное немного охладить труп, так что плоть умершей была почти такой же теплой, как моя собственная вот только в ней полностью отсутствовала жизнь…
Я оставила это там, где мы его обнаружили, — на постели, между ногами женщины. Простой кухонный вертел, чуть больше фута длиной. Он был покрыт засохшей кровью, как и все остальное, но заметить его было нетрудно.
— Я… э-э… не обнаружила ни одной раны на теле, — пояснила я, стараясь как можно деликатнее довести до сознания Кэмпбелла суть происшедшего.
— А, понимаю, — морщины на лице мистера Кэмпбелла слегка разгладились. — Ну, хорошо, по крайней мере, мы не имеем здесь преднамеренного убийства.
Я совсем было собралась возразить и уже открыла рот, но поймала предостерегающий взгляд Джейми. Ничего не заметив, мистер Кэмпбелл продолжил:
— Но остается вопрос: сделала ли бедная женщина это сама, или же смерть наступила благодаря чьему-то содействию. Как вы полагаете, миссис Фрезер?
Джейми из-за плеча Кэмпбелла прищурился на меня, но он мог бы и не стараться, — эту часть темы мы уже обсудили ночью и сделали кое-какие собственные выводы, — но заодно и решили, что знакомить с этими выводами представителей закона в Кросскрике нет необходимости; во всяком случае, не сейчас. Я чуть сморщила нос, якобы страдая от ужасного запаха, но вообще-то желая, чтобы Кэмпбелл не смог ничего понять по выражению моего лица. Я совершенно не умела врать.
— Я уверена, что она это сделала сама, — твердо заявила я. — При подобных кровотечениях смерть наступает очень быстро, а она, как уже говорил вам Джейми, была еще жива, когда мы обнаружили ее. Мы стояли рядом с лесопилкой, разговаривали некоторое время, прежде чем вошли сюда; никто не смог вы выйти незамеченным.
Но ведь, с другой стороны, этот «никто» запросто мог спрятаться во второй комнате и тихонько выбраться наружу под покровом темноты, пока мы занимались умирающей женщиной. Однако такая возможность не пришла в голову мистеру Кэмпбеллу, и я не сочла нужным привлекать к ней его внимание.
К тому времени, как мистер Кэмпбелл обернулся назад, Джейми уже состроил на своем лице мрачное выражение, подходящее к случаю. Судья с глубочайшим сожалением покачал головой.
— Ох, бедная невезучая девочка! Полагаю, нам следует вздохнуть с облегчением при мысли, что никто больше не разделил с ней ее грех.
— А как насчет того мужчины, который сделал ей того самого ребенка, от которого она пыталась избавиться? — спросила я довольно едким тоном.
Мистер Кэмпбелл изумленно глянул на меня, но тут же взял себя в руки.
— Э-э… в общем, конечно, — сказал он и откашлялся. — Хотя мы даже не знаем, была ли она замужем…
— Так вам неизвестно, кто она такая? — выпалил Джейми, прежде чем я успела произнести следующую необдуманную фразу.
Кэмпбелл покачал головой.
— Она не из прислуги мистера Бакхэна или Макнейлов, тут я уверен. И не из дома судьи Элдердайса. Так что она могла явиться только с одной из ближайших плантаций. Хотя это заставляет меня задуматься о том, почему она пришла именно сюда, именно в это место, чтобы совершить столь отчаянный поступок…
Нас с Джейми это тоже заставило задуматься. Чтобы не дать мистеру Кэмпбеллу сделать следующий логический шаг по линии расследования, Джейми снова перебил его:
— Она почти ничего не успела сказать, но упомянула какого-то сержанта. «Расскажите сержанту», вот ее слова. Как вы думаете, кого она могла подразумевать, сэр?
— Ну, я думаю, это вполне может быть какой-нибудь сержант из тех военных, что охраняют королевские пакгаузы. Да, я уверен в этом! — Лицо мистера Кэмпбелла слегка просветлело. — А! Можно не сомневаться, эта женщина была как-то связана с военным ведомством! Уж будьте уверены, это и есть объяснение! Но я все-таки не понимаю, почему она…
— Мистер Кэмпбелл, прошу меня извинить… боюсь, у меня немножко кружится голова, — поспешно сказала я, хватаясь за его рукав. И это не было ложью; я ведь не спала и не ела со вчерашнего дня. В голове у меня просто звенело от жары и вони, и я знала, что должна выглядеть жутко бледной.
— Вы не могли бы проводить мою жену наружу? — попросил Джейми. И показал на кровать и то, что лежало на ней. — Я, пожалуй, мог бы вынести бедняжку отсюда.
— О, умоляю, не беспокойтесь, мистер Фрезер! — возразил мистер Кэмпбелл, уже повернувшийся, чтобы сопровождать меня. — Мой слуга вполне справится с этим делом.
— Но это лесопилка моей тетушки, сэр, так что это дело — мое, — вежливо, но твердо произнес Джейми. — Я сам этим займусь.
* * *
Федра ждала нас снаружи, у фургона.
— Я же вам говорила, тут полным-полно привидений, — сказала она, с мрачным удовлетворением оглядывая меня. — Вы вся белая, мэм, как простыня! — Она протянула мне фляжку с вином, приправленным пряностями, и деликатно сморщила нос, когда до нее донесся запах, исходивший от моего платья.
— Вы пахнете еще хуже, чем прошлой ночью, а уж тогда-то вы так выглядели, будто явились со скотобойни. Сядьте-ка вот тут, в тенечке, да выпейте это, чтобы у вас настроение немного получше стало. — Она посмотрела на что-то через мое плечо. Я оглянулась, и увидела, что Кэмпбелл уже стоит в тени кленов у ручья и о чем-то говорит со своим слугой.
— Узнала, кто она, — тут же сообщила Федра, понизив голос. Ее взгляд скользнул в сторону, туда, где толпились маленькие хижины рабов, едва видимые с этой стороны лесопилки.
— Ты уверена? Немного же тебе времени понадобилось. — Я набрала в рот вина и стала перекатывать на языке чудесную влагу, радуясь острому букету, постепенно проникавшему в горло, смывавшему с нёба вкус смерти.
Федра кивнула, ее взгляд вернулся к мужчинам, стоявшим под деревьями.
— Да не больно-то это и трудно было. Прошлась вдоль вон тех домишек, увидела, что одна дверь стоит открытая настежь, а внутри всякое разбросано, как будто кто-то очень торопился и не прибрал все на место. Я нашла учетчика, да и спросила, кто там живет, а он сказал — Полина там живет, только ее сейчас нет, и он не знает, где она. Я спросила, когда она ушла, а он говорит — была на ужине вчера вечером, а утром никто ее не видал. — Федра посмотрела на меня, в ее потемневших глазах светился вопрос. — Вы теперь знаете, что делать-то?
Это был чертовски хороший вопрос, и как раз такой, на который у меня не было даже приблизительного ответа. Я проглотила вино, а вместе с ним и возникшее было чувство паники.
— Все здешние рабы должны были знать, что она куда-то подевалась. Когда же они спохватились бы и начали ее искать? Кто тут вообще отвечает за такие вещи, теперь, когда Бирнес умер?
Федра выразительно пожала одним плечом.
— Ну, кто-нибудь спохватился бы и пошел выяснить. А чье это дело — расспрашивать… — Федра кивнула в сторону лесопилки. Маленькая дверь, ведущая в жилище надсмотрщика, оставалось открытой, и сейчас из нее вышел Джейми, неся на руках нечто, завернутое в одеяло. — Наверное, это
* * *
Ее собственную одежду пришлось выбросить до последней нитки, и не просто выбросить, а предварительно разрезав, потому что иначе все это было просто не снять. Раздетая, она выглядела едва на двадцать. Явно плохо питалась; все ребра выступали отчетливо, руги и ноги были тонкими и бледными, как лишенные коры ветки.
Но при всем при том она была на удивление тяжелой, а поскольку трупное окоченение еще не прошло, то ворочать ее было трудновато. Мы с Федрой пропотели насквозь, пока справились с делом, а мои волосы выбились из узла и прилипли к мокрой шее и к щекам.
Ну, по крайней мере, из-за того, что труд был слишком тяжек, мы не разговаривали, и я осталась наедине со своими мыслями. Но мысли эти никак нельзя было назвать спокойными.
Если некая женщина пытается «скинуть ребенка», по выражению Джейми, то она, скорее всего, сделает это в своем собственном жилище, в своей собственной кровати, — если займется этим сама. И только по одной-единственной причине женщина могла уйти куда-то подальше, в некое тайное убежище: по той причине, что там ждал ее некто, предложивший ей свои услуги в этом деле… некто, кто не мог открыто явиться в ее дом.
Мы должны поискать среди рабов, приписанных к лесопилке, сказала я Джейми, — поискать некую женщину, которая слывет повитухой, о которой другие женщины говорят шепотом, рекомендуя друг другу обратиться к ней.
Но то, что я оказалась права, не доставило мне ни малейшего удовлетворения. Специалистка по абортам ускользнула от нас, испугавшись, что умирающая успела сказать нам, кто стал причиной ее смерти. Но если бы она осталась и промолчала, Фархард Кэмпбелл вполне мог поверить моим словам о том, что женщина, должно быть, сделала это сама, — вряд ли ему удалось бы доказать обратное. Но когда кто-то бы обнаружил, что рабыня по имени Полина сбежала, — а это, само собой, вскоре обнаружилось бы, — то за ней пустятся в погоню… Ее поймают и допросят, и все это дело, без сомнения, выплывет наружу. А потом что?