Теперь глаза Джейми были открыты, и он смотрел на волнующееся море травы, покрывавшее горный склон, — но я знала, что вместо этого он видит перед собой крошечное озеро поблизости от Лаллиброха, живое, серебристое, покрытое рябью…
— Это всего лишь краткий миг, но тебе кажется, будто он продлится целую вечность. Странно, правда? — задумчиво сказал он. — Ты ведь почти видишь, как свет тает, ты наблюдаешь за ним, — но все равно ты не можешь сказать: «Вот! Вот этот момент, вот теперь уже настала ночь!» — Джейми махнул рукой в сторону полянки, окруженной дубами, потом показал на долину внизу, уже полностью затопленную тьмой.
— Да, это так. — Я лежала в траве рядом с ним, растянувшись на спине, ощущая теплую сырость стеблей, смятых моим телом, затянутым в оленью кожу. Воздух под деревьями был плотным и прохладным, как в церкви, и сумерки благоухали знакомыми ароматами. — Помнишь отца Ансельма, из монастыря? — Я посмотрела вверх; листва дуба над нашими головами лишилась цвета, и стала казаться сплошным меховым покровом серого, мышиного оттенка, лишь едва заметно отсвечивавшего серебром. — Он как-то сказал, что в каждом дне есть такой момент, когда кажется, что время остановилось… но этот момент для каждого свой. Он думал, что, может быть, такой момент наступает в тот час, в который человек родился. — Я повернула голову и глянула на Джейми. — Ты знаешь, когда ты родился? — спросила я. — В смысле в какое время дня?
Он посмотрел на меня и улыбнулся, поворачиваясь ко мне лицом.
— Да, я знаю. Может, отец Ансельм и прав… я и вправду появился на свет к ужину. Как раз в сумерки первого мая. — Джейми отогнал жука, подлетевшего слишком близко, и усмехнулся. — Я никогда не рассказывал тебе эту историю? Как моя мать поставила в печь горшок с овсяной похлебкой, и тут же у нее начались схватки, да пошли так быстро одна за другой, что она и думать забыла о горшке, и никто другой тоже о нем не вспомнил, пока не запахло дымом, — и из-за моего рождения погибли и похлебка, и горшок! А в доме больше ничего не было из еды, кроме большого пирога с крыжовником. Так что пришлось им съесть его целиком, но беда-то была в том, что пекла его новая кухарка, и начинила незрелым крыжовником, и в результате все — кроме моей матери и меня, конечно, — провели ночь не лучшим образом, поскольку всех пробрал понос! — Он покачал головой, все еще улыбаясь. — Отец говорил потом, что не меньше месяца прошло, прежде чем он смог посмотреть на меня и не почувствовать при этом рези в кишках.
Я расхохоталась, а Джейми поднял руку и извлек из моих волос прошлогодний лист.
— А в какой час родилась ты, Сасснек?
— Я не знаю, — ответила я, ощутив ставшую уже привычной легкую боль, тоску по утраченной семье. — В моем свидетельстве о рождении это не указали, а если дядя Лэмб и знал, мне он никогда об этом не говорил. Зато я знаю, когда родилась Брианна, — добавила я куда бодрее. — Она родилась в три минуты четвертого утра. В родильном отделении на стене висели здоровенные часы, и мне их было хорошо видно.
Сквозь густые сумерки я увидела, как в его глазах вспыхнуло удивление.
— Так ты не спала? Мне казалось, ты говорила, у вас женщин усыпляют при родах, чтобы они не чувствовали боли.
— Ну да, как правило. Но я не позволила вколоть мне что-нибудь в этом роде. — Я смотрела прямо вверх. Теперь вокруг нас было уже почти совсем темно, однако небо высоко вверху все еще оставалось светлым и чистым и сияло нежной голубизной.
— Да почему, черт побери? — недоверчиво воскликнул Джейми. — Я никогда не видел, как рожают женщины, но я слышал это много раз, клянусь! И будь я проклят, если я понимаю, почему женщина, которая может избавиться от всего этого, выбирает такие муки!
— Ну… — я помолчала, не желая, чтобы мои слова прозвучали уж слишком мелодраматично. Но ведь так оно и было… — Ну, — уже более решительно произнесла я, — я думала тогда, что умираю, и я не хотела умереть во сне.
Он ничуть не удивился. Он просто приподнял одну бровь и весело хмыкнул.
— Не хотела?
— Да, а ты захотел бы? — Я повернулась и посмотрела на него. Он потер переносицу, все еще забавляясь вопросом.
— А… пожалуй, да. Я ведь был достаточно близок к смерти, меня чуть не повесили, и мне ничуть не понравилось ожидание этого момента. Во время сражения меня несколько раз могли убить; но тогда меня это не особенно заботило, я был слишком занят, чтобы думать о таких пустяках. А потом я чуть не умер от ран и лихорадки, но я слишком плохо себя чувствовал, чтобы заглядывать вперед и размышлять о смерти. Но вообще-то, если бы мне пришлось выбирать, наверное, я бы скорее всего ничего не имел против смерти во сне. — Он наклонился ко мне и поцеловал. — Лучше всего было бы сделать это в постели, рядом с тобой. Но в весьма почтенном возрасте, имей в виду. — Его язык осторожно коснулся моих губ, а потом Джейми встал и стряхнул сухие дубовые листья со своих бриджей. — Разожгу-ка я лучше костер, пока хватает света, чтобы видеть кремень, — сказал он. — А ты не раздобудешь ли маленькую рыбку?
Я оставила его управляться с кремнем и растопкой для костра, а сама спустилась с невысокого пригорка к ручью, — туда, где мы опустили в ледяную воду недавно выловленную и выпотрошенную форель. Когда я поднималась обратно, было уже так темно, что я видела лишь силуэт Джейми, склонившегося над небольшой кучкой тлеющих ветвей. Струйка дыма поднималась вверх, как благовонное курение, окутывая его ладони.
Я положила рыбину в высокую траву и присела на корточки рядом с Джейми, наблюдая, как он подкладывает в костер ветки, терпеливо сооружая для нас защиту от надвигающейся ночи.
— Как ты думаешь, на что это похоже? — спросила я неожиданно для самой себя. — Умирать.
Он задумался, глядя в огонь. Одна из веток громко затрещала от жара, выбросив в воздух фонтан искр, и они медленно посыпались вниз, но угасли, не долетев до земли.
— «Человек подобен траве, что засыхает и бывает брошена в огонь; он подобен искрам, летящим вверх… и никто никогда не вспомнит о них», — процитировала я. — Как ты думаешь, после смерти ничего не будет?
Джейми покачал головой, все так же глядя в огонь. А потом перевел взгляд туда, где мигали холодные яркие искры светлячков, то возникающие, то пропадающие среди черных стеблей травы.
— Не могу сказать, — мягко ответил он наконец. Его плечо придвинулось ко мне, и я прислонилась к нему головой. — Церковь утверждает — там что-то есть, но… — Его глаза не отрывались от светлячков, мельтешащих в траве, от их ровного холодного света. — Нет, я не знаю. Но думаю — там может быть вполне неплохо.
Он вскинул голову, на мгновение прижался к моим волосам щекой, потом встал и взялся за кинжал.
— Огонь уже хорошо горит.
Плотный дневной воздух куда-то унесло с наступлением сумерек, и теперь мягкий вечерний ветерок трепал мои волосы, бросая пряди на лицо. Я уселась, подняв лицо к небу, закрыв глаза, наслаждаясь прохладой после целого дня жары.
Я слышала, как Джейми хлопочет у костра, слышала, как он остругивает свежие дубовые ветки, чтобы зажарить на них рыбу, и как мягко поскрипывает кора под лезвием ножа…
«Думаю, там может быть вполне неплохо». Я вообще-то тоже так думала. Конечно, никто не мог с точностью сказать, что будет по ту сторону жизни, но мне много раз приходилось переживать такие часы, когда время останавливается, когда исчезают мысли, и душа замирает, замирает, заглядывая… куда? В нечто такое, что не имеет ни имени, ни лица, но что казалось мне добрым, полным тишины и спокойствия. И если это и есть смерть…
Рука Джейми легко, мимоходом коснулась моего плеча, и я улыбнулась, не открывая глаз.
— Черт! — сердито буркнул он с другой стороны костра. — Порезался, неуклюжий болван!
Я открыла глаза. Джейми находился в добрых восьми футах от меня, он наклонил голову и высасывал кровь из небольшого пореза на суставе большого пальца. По всему моему телу стремительно помчались мурашки.
— Джейми, — тихо позвала я. Мой голос даже мне самой показался весьма странным. Я просто ощущала, как на моей спине возник холодный круг мишени, с центром у основания шеи.
— А?
— Кто-то… — Я сглотнула, чувствуя, как волоски на руках встают дыбом. — Джейми, за моей спиной… кто-то есть?
Его глаза метнулись в тень за моими плечами — и мгновенно расширились. Я не стала терять время и оглядываться, а просто бросилась плашмя на землю и прижалась к ней, — и это, похоже, спасло мою жизнь.
Я услышала громкое «Уфф!» и меня обдало резким запахом аммиака и рыбы. Что-то ударило меня в спину с такой силой, что вышибло воздух из моих легких, а потом наступило прямо на мою голову, впечатав мое лицо в землю.
Я вскочила, задыхаясь, обдирая с глаз прилипшие листья. Большой черный медведь, вопя, как кошка, пошатываясь, бежал через поляну, разбросав лапами горящие ветки.
В первый момент, наполовину ослепшая, я вообще не увидела Джейми. Потом наконец обнаружила его. Он был под медведем, — одна его рука вцепилась в медвежью шею, голова прижалась к плечу, как раз под разинутой пастью.
Одна нога Джейми то и дело выскакивала из-под медведя, то яростно лягая зверя, то ударяясь о землю в попытке приостановить его бег. Джейми снял башмаки и чулки, когда мы устроились на привал; я задохнулась от ужаса, когда его голая пятка наткнулась на остатки костра, подняв веер искр.
Мускулы его руки, полускрытые густой медвежьей шерстью, были напряжены до предела. Вторая рука без устали била медведя кинжалом; ну, по крайней мере, кинжал он не выронил, подумала я. И в то же время Джейми прилагал все усилия к тому, чтобы согнуть шею медведя, заставить зверя наклонить голову.
Зверь пошатывался на ходу, то и дело взмахивая лапой в попытках стряхнуть с себя тяжелое существо, вцепившееся в него. Потом он вроде бы потерял равновесие и тяжело ткнулся мордой в землю, громко завизжав от ярости. Я снова услышала приглушенное «Уфф!», но что-то это не было похоже на медвежий голос… и быстро огляделась по сторонам, ища что-нибудь такое, что можно было бы использовать в качестве оружия.
Медведь снова утвердился на ногах и с силой встряхнулся.
Я мельком заметила лицо Джейми, исказившееся от невероятного напряжения. Джейми тоже увидел меня и бешено сверкнул тем глазом, который был мне виден, выплевывая изо рта медвежью шерсть.
— Беги! — крикнул он. Но тут же медведь снова обрушился на него, и Джейми исчез под тремястами фунтов шерсти и мышц.
Я, как сумасшедшая, металась по поляне, спотыкаясь о влажные комья вывороченной земли и смутно припоминая Маугли и Красный Цветок, — но я не могла найти ничего такого, что помогло бы мне, кроме обугленных веток и маленьких угольков, таких мелких, что их и в руке-то удержать было невозможно.
Я всегда думала, что медведи в раздражении рычат. Но этот медведь издавал звуки, куда больше похожие на визг и хрюканье очень крупной свиньи, хотя и рычать ему тоже иной раз удавалось, — но и рык у него звучал на необычайно высоких нотах. Джейми тоже изрядно шумел, что при данных обстоятельствах меня только успокаивало.
Моя рука наткнулась на что-то холодное и скользкое; это была рыбина, отлетевшая в сторону от костра.
— К черту Красный Цветок, — пробормотала я. Схватив здоровенную форель за хвост, я бросилась вперед через поляну и врезала рыбиной по морде медведя со всей силой, какая только у меня нашлась.
Медведь захлопнул пасть и, похоже, удивился. Потом его голова повернулась ко мне и медведь шагнул в мою сторону — куда быстрее, чем я могла себе вообразить. Я шарахнулась назад, приземлилась на задницу и нанесла еще один бешеный удар форелью, прежде чем медведь, похожий на черную смерть, атаковал меня — вместе с висевшим под ним Джейми.
Я словно попала в мясорубку; сначала это был момент полного хаоса, сопровождавшегося несколькими сильными ударами по разным точкам моего тела, потом возникло такое чувство, будто меня душат огромным, вонючим волосатым одеялом. Потом все куда-то пропало, а я осталась лежать на спине среди мятой травы, и от меня жутко несло медвежьей мочой, и я тупо смотрела на первые вечерние звезды, безмятежно сиявшие высоко в небе.
Но на земле безмятежностью и не пахло. Я быстро перевернулась на четвереньки, отчаянно крича: «Джейми!» — и видела среди деревьев некую бесформенную массу, катавшуюся с места на место, сминавшую молодые дубки и издававшую какофонию звуков, состоявших из рыка, визга и самых непристойных гэльских ругательств.
Ночь уже полностью вступила в свои права, однако света звезд хватало для того, чтобы разобраться в происходящем. Чертов медведь снова упал, но на этот раз вместо того чтобы подняться на ноги он перевернулся на спину и замахал лапами, пытаясь отодрать от себя драчливый груз. Его передняя лапа взлетела вверх, последовал удар с оттяжкой… и я услышала, как взвыл Джейми.
Да, это был его голос, не медведя. Запах крови наполнил воздух.
— Джейми! — во все горло закричала я.
Ответа не последовало, но ком, состоявший из двух сцепившихся друг с другом тел, медленно откатился в сторону, в глубокую тень под деревьями. Визг и рык стали тише, сменившись тяжелыми стонами и вздохами, и даже, как мне показалось, всхлипываниями.
— ДЖЕЙМИ!!!
Треск ломаемых стволов и ветвей прекратился, теперь до меня доносился лишь мягкий шорох листвы. Что-то шевелилось там, в темноте под деревьями, кто-то тяжело перекатывался с боку на бок, а потом поднялся на четыре конечности.
Медленно, очень медленно, сдерживая стон, Джейми выполз на поляну.
Забыв о собственных ушибах и синяках, я бросилась к нему и упала на колени рядом с ним.
— Боже, о Боже… Джейми! Ты в порядке?
— Нет, — коротко ответил он и упал, растянувшись на земле и дыша со свистом.
Его лицо в свете звезд казалось просто бледным пятном; все остальное его тело было темным и почти невидимым. Я поняла, почему это так, когда осторожно коснулась его. Одежда Джейми была насквозь пропитана кровью и прилипла к коже; плотная рубашка, когда я потянула за ее воротник, издала противный чавкающий звук, отрываясь от его груди.
— Ты пахнешь, как целая бойня, — сказала я, прижимая пальцы к пульсу на его горле. Пульс был учащенным — чему удивляться не приходилось, — но сильным, и меня охватило чувство огромного облегчения. — Чья это кровь, твоя или медвежья?
— Если бы она была моей, Сасснек, я бы уже умер, — раздраженно ответил Джейми, открывая глаза. — Только не приписывай себе в заслугу то, что я жив. — Он, скрипя зубами, перевернулся на бок и медленно, постанывая, поднялся на четвереньки. — Какой бес одолел тебя, женщина, с чего ты решила колотить меня по голове этой проклятой рыбиной, когда я боролся за свою жизнь?
— Да не вертись ты, прошу тебя! — Раз уж он пытался увернуться от моих рук, значит, был ранен не слишком тяжело. Я вцепилась в ногу Джейми, чтобы не дать ему удрать, и встала на колени рядом с ним, осторожно ощупывая его бока. — Ребра сломаны? — спросила я.
— Нет. Но если ты будешь меня щекотать, Сасснек, мне это ничуть не понравится, — сообщил Джейми, хватая воздух между словами.
— Не буду, — заверила я его. Я осторожно прошлась руками по его грудной клетке, слегка нажимая на каждое ребро. И в самом деле, я не нашла ни острых обломков костей, пронзивших кожу, ни зловеще проминающихся под моими пальцами точек; трещины вполне могли иметься, но Джейми и вправду был в полном порядке, у него вообще ничего не было сломано. Но он повизгивал и извивался от моих прикосновений. — Вот тут больно.
— Ага, — процедил он сквозь зубы. Его начинало трясти, и я поспешила найти плед и набросить ему на плечи.
— Я в порядке, Сасснек, — заявил он, решительно пресекая мои попытки помочь ему усесться поудобнее. — Иди лучше посмотри, как там лошади; они, должно быть, в полной панике.
Так оно и было. Мы оставили стреноженных лошадей неподалеку от поляны; они, перепуганные до полусмерти, сумели удрать довольно далеко, судя по тому, что я с трудом могла расслышать жалобное ржание и приглушенный топот копыт.