Чтобы открыть ящики, позвали столяра, и портреты повесили в маленькой гостиной рядом с будуаром.
Затем Клодия оделась и поехала с дочерью к торговцу лошадьми и каретному мастеру на Елисейские поля.
Она купила пару ирландских пони и маленькое темно-зеленое купе. За все было заплачено наличными, и экипаж с лошадьми должен был быть прислан на другой день. Каретный мастер рекомендовал кучера, служившего в хороших домах, за которого он мог поручиться.
Мать и дочь поехали в Булонский лес, затем вернулись домой обедать. В этот вечер обе были слишком утомлены, чтобы снова куда-нибудь отправиться, легли около десяти часов в двух соседних комнатах и заснули почти тотчас.
Трактир «Серебряная бочка» на улице Акаций точно так же, как «Малая бойня» у заставы Ла-Шапель, был посещаем людьми, находящимися в постоянной борьбе с обществом.
Утром этого дня бывший нотариус ходил к Филь-ан-Катру за фальшивыми ключами для предполагаемой экспедиции и в то же время занял у него сорок су в счет будущего благополучия. С этими деньгами он отправился в кабачок гораздо раньше назначенного для свидания часа и в ожидании прихода приятелей пил вино.
Рауль Бриссон далеко не отличался энергией. С пером в руке, когда дело шло о подделке, он поспорил бы с кем угодно, но воровство со взломом приводило его в неописуемый ужас. При одной мысли он дрожал всем телом.
Около десяти часов явился Филь-ан-Катр и сел напротив Бриссона. В этот вечер он был неразговорчив.
Бывший нотариус хотел заговорить с ним вполголоса о предполагаемом деле, но Филь-ан-Катр заставил его замолчать и принялся курить.
Стоял страшный шум. Некоторые посетители, сильно напившись, пели во все горло; другие играли и громко спорили. За маленьким столом сидел человек, костюм и манеры которого ясно указывали, что он не принадлежит к числу обычных посетителей этой трущобы. Это был красивый мужчина лет сорока, с умным взглядом и правильными чертами лица, обросшего черной бородой, одетый в простой, но чистый и почти изящный костюм.
Под толстым пальто темного цвета на нем была темно-серая визитка, а из-под панталон такого же цвета виднелись хорошие ботинки. Касторовая шляпа до половины закрывала густые вьющиеся волосы. Одни только руки, белые и чистые, но немного загрубевшие, указывали в нем ремесленника. Он курил сигару, не дотрагиваясь до бутылки белого вина, стоявшей перед ним.
Все обычные посетители глядели на него довольно недружелюбно. Его принимали за полицейского и уже думали начать с ним спор. Но когда Лупиа, хозяин заведения, подошел к нему и любезна обнял, подозрения живо рассеялись.
— Нет, это не сыщик, — объявили бродяги. — Это друг или родственник хозяина.
Лупиа поставил на стол перед незнакомцем бутылку и два стакана, вероятно, для того, чтобы выпить с ним, но обязанности его ремесла заставили его сначала заняться клиентами.
Ему помогали два приказчика в белых рубахах и синих фартуках и, кроме того, мадам Лупиа.
Мадам Лупиа стояла за стойкой, уставленной рядом стаканов всевозможных размеров. Она выписывала счета и давала сдачу. Временное отсутствие жены заставило мужа занять ее место и сильно увеличило круг его обязанностей. Когда жена вернулась, Лупиа сейчас же подошел к незнакомцу и сел напротив, снова горячо пожав ему руку.
— Жена за стойкой, — сказал он, — и теперь мы можем поговорить, тем более что я Бог знает сколько времени не видел тебя.
Хозяин налил два стакана немного дрожащей от волнения рукой.
— За твое здоровье! — сказал он, чокаясь.
— За ваше! — ответил гость.
— Ну, мой милый Рене, — продолжал Лупиа, — прости, что я говорю тебе «ты», — это по привычке. Ты на меня не сердишься?
— Конечно, нет.
— Конечно, ты теперь уже не мальчик, а мужчина. Кстати, сколько тебе лет?
— Сорок.
— Неужели так много? — с удивлением вскричал хозяин «Серебряной бочки». — Ты в этом уверен?
— Конечно, — улыбаясь, ответил гость.
— Черт возьми! Сколько же мне? Боже мой! Я как сейчас вижу, как ты двадцать пять лет назад поступил к Полю Леруа на набережной канала Сен-Мартен.
— Да, мне было тогда пятнадцать лет.
— А на вид можно было дать не больше двенадцати, так как волос в бороде было столько же, как у меня на ладони.
— Ну, с тех пор она выросла и даже скоро начнет седеть. Если посмотреть поближе, то и теперь видны уже белые нити.
— Что же делать, — продолжал Лупиа, — время меняет людей. Ну, расскажи мне, что ты поделывал с тех пор?
— Вы знаете, что Поль Леруа был не только моим патроном, но и покровителем. Когда я потерял за короткое время мать и отца, он заботился обо мне, как о сыне. Он научил меня чертить и выучил механике.
— Да, да, — перебил Лупиа, — я знаю, он тебя очень любил. Помню, как он говорил, что гордится тобой и спокоен насчет твоего будущего, так как ты образцовый работник, человек с умом, с сердцем и мужеством, одним словом, имеешь все данные для успеха.
— Бедняга! — прошептал Рене, проводя рукой по глазам. — Да, он был добр, а они убили его!
— Так, по-твоему, он невиновен? — прошептал Лупиа.
— Он умер мучеником!
После некоторого молчания Рене продолжал:
— Разорение патрона предшествовало его смерти. После того как его голова пала на гильотине, все его имущество было продано судом. Мне пришлось искать другую мастерскую; я искал ее напрасно полгода. В это время работы было мало; повсюду отпускали старых работников, вместо того чтобы брать новых. Вы знаете, что у меня не было ничего отложено и мне было туго, когда я узнал, что в Англию требуют французских механиков…
— И, — договорил Лупиа, — ты без разговоров поехал?
— Само собой разумеется. Между голодной смертью в Париже и заработком по ту сторону Ла-Манша невозможно было колебаться.
— И ты сейчас же нашел работу?
— На другой же день по приезде.
— Ты прожил все это время в Англии?
— Совершенно верно. Я оставил фабрику только вследствие смерти Джона Пондера, моего хозяина.
— Ты жил в самом Лондоне?
— Нет, в Портсмуте.
— Разве ты не мог там найти другого места?
— Напротив, три или четыре плимутских или лондонских фабрики слышали обо мне и предлагали место, но мне хотелось посмотреть родину.
— Париж привлекал тебя, — сказал, смеясь, Лупиа.
— Париж, конечно, хорош, — ответил Рене, — но у меня была более серьезная причина желать вернуться во Францию.
Трактирщик снова налил стаканы.
— За твое здоровье! — воскликнул он. — Я понимаю! Верно, какая-нибудь любовь? Я угадал?
— Нисколько.
— Ты меня удивляешь, так как ты еще молод и очень хорош. По всей вероятности, ты должен был внушить не одну привязанность.
— Привязанности, о которых вы говорите, легко уносятся ветром, а я всегда боялся серьезной любви. Человек холостой так свободен, что поступает как хочет: никто его не беспокоит, а потом, Бог знает, нападешь ли на хорошую женщину. Одним словом, я никогда не думал о женитьбе, хотя мог бы это сделать, так как имею достаточно средств.
— Это как? Ты отложил?…
— Да, работая там девятнадцать лет, я собрал сорок тысяч франков.
— Черт возьми! Да это маленькое состояние! Ты мог бы жениться на девушке, которая принесла бы тебе столько же, и вы были бы почти богаты!
— Да, я знаю, что это нетрудно сделать, но в настоящее время я думаю о другом.
— О чем же?
— А! Вы, может быть, не поймете моего желания, даже подумаете, что я сумасшедший. Но это так сильно, что я сам ничего не могу сделать.
— В чем же дело?
— Я хочу найти вдову моего покровителя Поля Леруа и его детей.
— Вполне понимаю, — сказал Лупиа. — Поль Леруа был к тебе всегда добр, и ты хочешь отплатить теперь его вдове и детям. Это вполне естественно, и я одобряю тебя. Я полагаю, что их нетрудно будет найти.
— Напротив, очень трудно.
— Почему?
— Уезжая из Парижа, я простился с мадам Леруа и сказал, что буду писать ей, что и делал не один раз.
— И тебе отвечали?
— Никогда! Так как в течение двух лет она не подавала признаков жизни, я перестал писать, и таким образом прошло семнадцать лет. Теперь, приехав в Париж, я прямо отправился на ту квартиру, где она жила, на улицу Сент-Антуан, но мадам Леруа выехала уже много лет назад, хотя привратник помнит ее и дал адрес, который она оставила. Я сейчас же бросился по этому адресу, но меня ожидало разочарование — вдова снова сменила квартиру, но на этот раз не сказав адреса, и я потерял ее след.
— А, черт возьми, но ты надеешься ее найти?
— Да, я еще не отчаиваюсь и нанял трех помощников, которые бегают по Парижу. Я даже назначил одному из них свидание здесь. Он славный малый.
— Каким образом ты узнал мой новый адрес?
— Мне его дали на вашей прежней квартире, на канале Сен-Мартен…
— Где у меня дела шли постоянно плохо, — перебил Лупиа. — Здесь мне нельзя на это жаловаться, только посетители немного смешанные — или, лучше сказать, просто подозрительные.
— Вы никогда не слышали о тех, кого я ищу?
— Нет, после казни Поля Леруа его мастерская была закрыта, и с тех пор я не видел ни вдовы, ни детей. Вот уже пятнадцать лет как я живу здесь и ни разу не был там, где жил прежде. Почему ты не обратился в полицейскую префектуру?
— Я сделал это.
— Ну, и что же?
— Мне не ответили.
— Может быть, мадам Леруа умерла, может быть, она оставила Париж, а может быть, она и не нуждается в тебе, что было бы очень желательно.
— Да, но я в ней нуждаюсь, — возразил механик.
— Ты нуждаешься в ней? — повторил трактирщик.
— Да.
— Почему?
— Я хочу просить ее помощи для восстановления доброй памяти Поля Леруа, который заплатил головой за преступление другого.
— Значит, ты положительно убежден, что твой бывший хозяин умер невиновным?…
— А разве вы считали его виновным?
— Послушай, в этом деле есть и «за» и «против». Конечно, сначала я сомневался, так как он истратил все свое состояние на разные изобретения. Но все-таки я никак не мог убедить себя, что бедность могла сделать из него убийцу, да еще убийцу своего близкого родственника. Но в конце концов я решил сдаться очевидности.
— О! — вскричал Рене. — Наружность часто бывает обманчива! Так было и на этот раз.
— Ты так думаешь?
— Я в этом уверен и готов поклясться своей честью, что деревенский доктор был убит не своим племянником.
— Так кем же? Надо бы узнать настоящих виновников!
— Я и узнаю! Это трудное дело, но я доведу его до конца и оправдаю Поля Леруа, который был мне отцом.
— Я очень буду рад, если тебе это удастся, и от всей души желаю успеха.
— Даю слово Рене Мулена.
— А пока выпьем еще бутылочку…
— Хорошо, но с тем условием, что я плачу.
— В будущий раз — сколько угодно, но сегодня угощаю я.
Лупиа встал, чтобы принести другую бутылку, и в ту минуту, как он вернулся, чтобы сесть с механиком, в залу вошел какой-то человек, одетый комиссионером, оглядываясь вокруг, очевидно, ища кого-то.
Увидев его, Рене сделал знак.
— Это мой помощник, — сказал он трактирщику, указывая на подходившего к ним. — Ну, что нового?
— Ничего.
— Однако сегодня утром вы надеялись?
— Да, сегодня утром я был в одном месте, где думал приобрести полезные сведения, но это оказалось ложным следом. Мне сказали, что одна вдова с сыном и дочерью, все трое указанных вами лет, жили в этой квартире, но она называлась не Леруа…
— А как же?
— Монетье.
— Очень может быть, что вдова изменила имя, — сказал Лупиа.
— Действительно, это очень возможно. А спросили вы о теперешнем жилище этой госпожи?
— Оно никому не известно.
— А спросили вы, как звали молодого человека и девушку, которые жили с матерью?
Комиссионер вынул из кармана записную книжку и прочитал:
— Абель и Берта.
— Абель и Берта! — повторил механик. — Это они! Вы были правы, Лупиа, несчастная женщина в интересах своих детей сочла долгом изменить имя. И вам не дали их нового адреса?
— Нет, но мне обещали завтра дать некоторые сведения, которые, без сомнения, наведут нас на след.
— Хорошо, завтра мы пойдем вместе. К тому же, если это средство не удастся, то я прибегну к другому.
— Что это за средство? — с любопытством спросил Лупиа.
— Я пойду на кладбище Монпарнас.
— На кладбище? — с удивлением повторил трактирщик.
— Да! Я убежден, что встречу там когда-нибудь вдову на могиле мужа. Ну, старый товарищ, налейте мне еще стакан. Я чувствую себя сегодня счастливым. Абель и Берта живы, и я предчувствую, что скоро найду их.
В то время как все это говорилось за одним столом, Филь-ан-Катр и нотариус продолжали пить, не обмениваясь ни одним словом. Они с беспокойством и нетерпением поминутно поглядывали на дверь. Было уже десять минут двенадцатого, а Жан Жеди не появлялся.
— Что он может делать, проклятая собака? — прошептал Рауль Бриссон. — Ты доверяешь ему?
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Потому что в то время, как мы его ждем здесь, он может, воспользовавшись твоими указаниями, отправиться на улицу Берлин и один обделать дело.
Филь-ан-Катр засмеялся.
— Этого я не боюсь. Я знаю Жана Жеди недавно, но знаю хорошо. Он никогда не изменял друзьям, и ты напрасно его подозреваешь, тем более что он вполне доверяет тебе и еще вчера за тебя заступался.
— Знаю, знаю, — пробормотал Рауль Бриссон, — он славный малый, но хитрец.
— Хитрец или нет, он всегда держит слово.
В эту минуту дверь, выходившая на улицу Акаций, с шумом растворилась. Филь-ан-Катр и нотариус повернулись, убежденные, что увидят Жана Жеди. Но их ожидала неприятная неожиданность, которая заставила их побледнеть. На пороге стоял полицейский комиссар, опоясанный шарфом, в сопровождении полудюжины агентов в штатском.
Бывший нотариус и Филь-ан-Катр встали, почти все посетители сделали то же, одни с удивлением, другие с ужасом. Лупиа поспешно оставил Рене Мулена и подошел к комиссару. Нотариус наклонился к Филь-ан-Катру.
— Полиция ищет кого-то, — шепнул он на ухо. — Попробуем убежать.
Они ловко пробрались через группу, стоявшую в глубине залы, к маленькой двери, выходившей на задний двор. Несколько человек, как и они не желавшие иметь дела с правосудием, последовали их примеру. Дверь отворилась, и за нею показался отряд агентов.
— Пойманы, — проговорили беглецы с видимым раздражением.
В это время комиссар вошел'в залу.
— Хотя в префектуре известно, что вы честный человек, — сказал он, обращаясь к Лупиа, — и не покровительствуете ворам, но ваш дом посещается весьма подозрительными личностями. Мы узнали, что сегодня у вас будет несколько беглых каторжников. Поэтому я именем закона требую, чтобы никто не выходил.
Между посетителями послышался ропот.
— Молчать! — крикнул хозяин «Серебряной бочки». — Надеюсь, что здесь есть честные люди? Пусть все, кому нечего бояться, подойдут и ответят господину комиссару.
— Черт возьми! — прошептал бывший нотариус. — Отсюда не убежишь. Проклятый Жан Жеди! Он толкнул нас в эту мышеловку.
Довольно большое количество посетителей, один за другим, подходили к комиссару; они не имели никаких документов, но всех их знал Лупиа. Им позволили спокойно выйти. В зале остались только Рене Мулен и человек десять бродяг, по большей части с весьма плачевными минами, только Филь-ан-Катр подошел с самым развязным видом к комиссару.
— Господин комиссар, — сказал он, — позвольте мне выйти: я самый спокойный гражданин.
— Ваше имя?
— Жан Гебер.
— Ваши бумаги?
— Я не ношу их с собой, но они есть у меня дома.
— Где вы живете?
— На улице Шарбоньер.
— На Малой Бойне? Не так ли? И вас зовут Клод Ландри по прозвищу Филь-ан-Катр?
— Но, комиссар… — пробормотал разбойник, изумленный, что его так хорошо знали.
— Я именно вас и искал. Вы арестованы.
— Я протестую! Это ужасно!… Я ничего не сделал!…