— А пистолет-то у меня был не заряжен, — подпрыгивая на спине кобылы, лукаво усмехнулся Иван.
— Я знаю, — кивнул Павлин.
Проехав две-три версты по лесной дороге, они останавливались, слезали с коней и, как слепые, шарили руками по земле, нащупывая след колеса телеги. И только убедившись, что он не исчез, отправлялись дальше. Вскоре миновали большой деревянный крест, врытый на обочине: около него назначил им встречу Терентий. Видно, именно за ним и охотились разбойники на постоялом дворе. Но в глубине души у стрельцов еще теплилась надежда, что нападение на них просто случайность, а не предательство.
— У нас только один заряженный пистолет и два кинжала, — напомнил приятелю Иван. — А их почти два десятка.
— Зато с нами Бог! — Павлин перекрестился.
Отмахав почти двадцать верст, очутились на распутье. Торный шлях забирал левее и выбегал из леса на простор полей, укрытых крылом ночи. Направо уходила узкая, заросшая травой дорога, уводившая в дебри. Туда же вел неровный след тележного колеса.
— Ну, Ваня, попрощаемся. — Тархов слез с коня и поклонился Попову. — Прости за все! Останешься живой — не забудь моих детушек.
— Бог простит, — ответил Иван и тоже поклонился. — И ты моих не забудь.
Стрельцы обнялись и расцеловались. Встали лицом туда, где за лесами и реками лежала родная земля, и перекрестились. Потом сели на коней и повернули на заброшенную дорогу.
Опасаясь засады, ехали шагом, следом друг за другом, настороженно вглядывались в темноту леса и прислушивались к каждому шороху. Но вокруг было удивительно тихо, только раздавался глухой стук копыт. Через некоторое время под ногами лошадей зачавкала гать, проложенная через болотину. Однако топкая низина с вонючей жидкой грязью быстро закончилась, и дорога вползла на пригорок. Лес по сторонам поредел, далеко впереди слабо замерцал тусклый огонек.
— Похоже, добрались, — хрипло сказал Павлин.
Они спешились и увели коней с дороги в лес. Привязали поводья к корням вывороченного бурей дерева и осторожно выбрались на опушку. Перед ними раскинулась окруженная деревьями длинная и узкая поляна. В дальнем конце ее, на краю обрыва, стоял обнесенный крепким тыном дом. В сером сумеречном свете нарождающегося утра казалось, что он повис над бездной и от малейшего толчка сползет вниз.
— Гнездо, — буркнул Иван.
— Ага, змеиное, — уточнил Павлин.
Прячась за кустами, стрельцы дошли до обрыва. Там земля словно разломилась, чтобы показать людям преддверие ада. Примерно в полутора десятках саженей внизу смутно угадывались светлые пятна густо разросшихся кувшинок, между которыми проблескивала вода, кое-где покрывавшая вязкое, пахнущее гнилью болото. Нашарив под ногами камень, Иван кинул его вниз. Зловонная жижа булькнула и вспучилась пузырями. Запах гнили сразу стал резче. Иван поднял еще один камень и сильно запустил его в сторону дома. И тут же за тыном раздался сердитый собачий лай. Приятели молча переглянулись.
Немного побрехав, пес затих. Иван сел на землю и стянул сапоги. Павлин подсадил его, и Попов ловко взобрался на дерево. Обхватив его ствол рукой, он встал на толстую ветку, разглядывая спрятавшийся за тыном дом. Спустившись, сообщил:
— Собака на цепи. Людей во дворе не видно. Дом с подклетью, свет только в одном окне. Телега стоит пустая. За домом сараи и конюшня. Пойдем?
— Звезды гаснут. — Павлин поглядел на небо.
— Самое время, — усмехнулся Иван, собирая камни. Они отошли друг от друга на несколько шагов, легли на мокрую от предутренней росы траву и ужами поползли к тыну, держась так, чтобы легкий ветерок все время дул им в лица. Кафтаны быстро намокли и отяжелели, пропитавшиеся грязью штаны противно прилипали к коленкам, но стрельцы упрямо продвигались вперед. Рассвет не замедлит, и надо успеть использовать последние мгновения темноты.
Вот и бревна тына. Собака во дворе сначала глухо зарычала, потом загремела цепью и зашлась истошным лаем, давая знать хозяевам о приближающейся опасности. Павлин быстро вскочил, прижался спиной к тыну и помог Ивану взобраться себе на плечи. Заглянув за частокол, Иван увидел здоровенного лохматого кобеля. Оскалив длинные желтоватые клыки, пес хрипел от злости, до отказа натянув прикрепленную к ошейнику цепь.
Резко взмахнув рукой, Иван бросил камень — он угодил собаке в голову. Пес осел, но второй камень тут же ударил его в ухо, а третий бухнул между глаз. Кобель завалился на бок и начал сучить лапами — он уже не лаял и даже не скулил от боли.
Внезапно открылась дверь, и на крыльце дома появился мужчина с ружьем в руках. Иван пригнулся.
— Сирко! Сирко! — негромко позвал мужчина. Собака не отзывалась. Он поправил наброшенный на плечи жупан, спустился с крыльца и снова позвал: — Сирко!
Высунувшись из-за тына, Попов запустил в него камнем, целясь в ярко белевшую в темноте рубаху. Сильно пущенный умелой рукой увесистый булыжник ударил разбойника чуть ниже пояса и заставил согнуться от жуткой боли. Следующий булыжник ахнул его в голову и разом сбил с ног.
Иван тут же перемахнул через тын, по-кошачьи мягко приземлился и выхватил кинжал. Широкое лезвие тускло сверкнуло и мгновенно окрасилось кровью: первый удар достался человеку, второй — собаке. Стрелец вытер клинок о шерсть пса и поднялся на крыльцо.
Через несколько секунд к нему присоединился Павлин. Между собой стрельцы теперь общались только с помощью жестов, опасаясь выдать себя находившимся в доме. Иван молча показал на сараи и конюшню, но Павлин отрицательно мотнул головой и слегка подтолкнул его к дому: он хотел напасть внезапно, пока никто из разбойников не встревожился.
Тихонько открыв дверь, стрельцы проскользнули в темные сени, разделявшие дом на две неравные половины. Павлин показал стволом трофейного ружья на двери в левую пристройку. Попов подкрался к ней и прислушался: изнутри не доносилось никаких звуков. Осмелев, он потянул за кольцо и поглядел в щель, но тут же отпрянул: прямо на полу, подстелив овчины, вповалку спали около десятка разбойников. Над ними облаком висел крепкий запах сивушного перегара. Широкий стол был завален объедками и залит вином. Подвешенный к низкому потолку масляный фонарь чадно коптил и грозил вот-вот потухнуть, а узкие окна-бойницы, прорубленные в бревенчатых стенах, закрывали массивные наружные ставни, почти не пропускавшие света. Наверняка здесь и в яркий летний день царил сумрак, а сейчас, когда еще не полностью рассвело, и подавно.
Отстранив Ивана, в щель заглянул Павлин. Прикрыв дверь, схватил широкую прочную лавку, перевернул ее вверх ножками и вогнал между дверью и противоположной стеной.
Теперь надо было двигаться дальше, и удальцы приоткрыли правую дверь. За ней оказалось почти пустое помещение, похожее на кладовку. В углу лежали знакомые тюки с товаром, которые они вывезли из Москвы. Рядом валялись седла, а на них, широко разбросав ноги в грязных сапогах, спал мертвецки пьяный разбойник с заплывшим от удара глазом. Из смежной комнаты доносились глухие голоса. Павлин прислушался.
— Плохо искали, — сердито выговаривал кто-то, и Тархов узнал голос главаря. — Распорем тюки, раздерем седло, всю одежду раздергаем на нитки, но найдем!
— Слухай, Данила, — просипели в ответ. — А может, мы не того поймали? Корчмарь мог позариться на обещанный товар и подсунуть вместо гонца настоящего купчишку с тугой мошной.
— Ошибки нету! — отрезал Данила. — Сбежавшие стрельцы, наряженные приказчиками, — его охрана. Все сходится! И по обличью гонец такой, как его описали. Нет, Исай указал верно.
— Стрельцы могли унести грамотку, — предположил кто-то третий.
— Им ее не доверят.
— Почему? — Это был голос четвертого человека, и Павлин весь обратился в слух, стараясь понять, сколько же там врагов.
— Грамотка к тайному человеку. Доверить ее — значит, открыть тайну. Надо искать у этого.
— Поищем. Пора поднимать парней. Пусть отправляются ловить стрельцов. Хватит дрыхнуть.
Это был голос пятого. Тархов показал Ивану растопыренную пятерню и вытащил из-за пояса заряженный пистолет. Поудобнее перехватил правой рукой ружье, сжал в левой пистолет и ударом ноги распахнул дверь.
— Руки на стол! Кто шевельнется, получит пулю! — тихо сказал он.
Наверное, резкий окрик произвел бы на расположившихся вокруг стола разбойников меньшее впечатление, чем неожиданное появление огромного грязного человека с ружьем и пистолетом и не вязавшийся с его грозным видом тихий голос. Следом за Павлином в комнату протиснулся Иван и тоже направил на врагов свои пистолеты, справедливо рассудив, что им неизвестно, заряжены они или нет. Главное, внезапность!
Ошарашенные ночные работнички застыли, как истуканы, боясь пошевелиться: разве могли они предположить, что сбежавшие стрельцы, которых они собирались ловить, сами заявятся в их вертеп? На несколько мгновений врагов сковал суеверный ужас — ведь только что говорили о беглецах, и вот они здесь!
Первым пришел в себя главарь. Он скривил в усмешке тонкие губы:
— Лихо, ничего не скажешь… Сознайтесь, где письмо, и катитесь на все четыре стороны. Мне — грамотку, а вам — жизнь и свободу! Идет?
— Где купец? — Павлин направил ствол пистолета на Данилу.
— В подклети, — спокойно ответил тот — Где же еще? Ну, говорите, куда запрятали письмо?
— Ишь, шустрый! — Иван недобро рассмеялся и, не опуская пистолетов, бочком двинулся к окнам. Как оказалось, все они выходили на болото. Дом был построен с таким расчетом, чтобы в случае надобности отражать внезапное нападение, поэтому на поляну смотрели узкие бойницы, прорезанные в толстых бревенчатых стенах, а на трясину, со стороны которой никто не мог подойти к гнезду разбойников, выходили широкие, с узорными переплетами окна-витражи.
Эта комната тоже резко отличалась от других помещений: на полу лежали медвежьи шкуры, стены украшали головы оленей с ветвистыми рогами и дорогие ковры, на массивном резном столе горели свечи в канделябрах. А сами разбойники сидели в креслах с высокими спинками. Заметив еще одну дверь, Попов показал на нее стволом пистолета:
— Там кто?
— Никого. — Данила равнодушно пожал плечами. — Там панская спальня.
Иван толкнул дверь и увидел две большие комнаты, разделенные золоченой деревянной аркой. Стены были затянуты немецкими гобеленами, на полу лежали узорчатые дорожки, а по углам стояли широкие кровати. Здесь окна тоже смотрели на бескрайнюю трясину.
Неожиданно грохнул выстрел. Попов метнулся назад. Один из разбойников корчился на полу, зажимая рукой рану в плече. Павлин отбросил разряженное ружье и приставил дуло пистолета к виску Данилы. Остальные сидели, опустив руки на стол, где среди недопитых кубков и тарелок с дичиной лежали пистолеты и ножи.
— Редкое блюдо из мозгов дурака! — зловеще засмеялся Тархов. — Кого угостить?
— Ты все равно не уйдешь. — Данила облизнул пересохшие губы.
— Поглядим, — мрачно ответил Павлин
— Там пусто, окна на болото, — сообщил Иван. И толкнул стволом пистолета ближайшего к нему разбойника: — Вставай! Но без шуток!
С другой половины дома уже доносились глухие удары: разбуженные выстрелом ночные работнички, спавшие в людской, пытались выломать дверь. Долго ли она выдержит?
Быстро обыскав разбойника и убедившись, что он безоружен, Попов втолкнул его в спальню. Потом, не мешкая, отправил следом за ним всех других, кроме Данилы, плотно закрыл дверь и задвинул засов, а для верности заткнул кольцо ножкой массивного кресла. Закончив, он подошел к столу, сунул свои пистолеты за кушак и вооружился лежавшими на столе. Еще один подал Павлину, а другие засунул ему за пояс. Ножи выбросил в окно.
— Хто? — раздался вдруг из прихожей пьяный рев, и в дверях появился дрыхнувший на седлах разбойник.
Павлин лягнул пьяницу ногой. Тот отлетел, стукнулся головой о стену и медленно сполз на пол. Попов схватил его за ноги, подтащил к окну, распахнул рамы и перевалил тело через подоконник. Через секунду внизу удовлетворенно чавкнула ненасытная трясина. Лицо Данилы стало мучнисто-бледным. Он уже понял, что просто так ему не отделаться: стрельцы действовали с безрассудной отвагой обреченных, не останавливаясь ни перед чем. Но, может быть, удастся сторговаться с ними? Обещать им что угодно, лишь бы сохранить жизнь? Остолопы, развалившиеся на полу в людской, позволили запереть себя. Караульный наверняка погиб, а ближайшие подручные сидят в панской спальне и притихли как мыши. Кто бы подумал, что всего два человека сумеют овладеть похожим на крепость охотничьим домиком?
— Что вы хотите? — Данила прислушался: выломали уже дверь в людской? Нет, все еще возятся. Надо как-то выкручиваться, тянуть время, чтобы похожий на медведя мужик не вздумал спустить курок.
— Веди в подклеть! — приказал Павлин. — Где вход в нее?
— Со двора. — Главарь медленно встал и на негнущихся нотах шагнул к выходу. Иван обогнал его и пошел впереди. Сзади топал Павлин, уперев Даниле между лопаток ствол пистолета.
— На улице есть кто? — спросил стрелец, когда миновали прихожую.
— Нет, — буркнул Данила.
Вот и сени. Дверь людской трещала под ударами. За ней раздавались возбужденные голоса и яростная ругань.
— Прикажи им сидеть тихо, — велел Иван. — Ну!
— Только в обмен на жизнь, — немедленно ответил главарь. — Я отдам вашего человека, товар и лошадей, а вы отпустите меня.
— Эй, вы! — заорал Павлин.
За дверью притихли, настороженно выжидая, что последует дальше. Получить пулю от запертых в людской разбойников стрелец не боялся: даже длинноствольное ружье не пробьет сколоченную из толстых досок дверь, не говоря уже о бревенчатых стенах. Их можно разворотить разве что пушкой.
— Тут ваш Данила. Если будете ломать дверь или стрелять, мы его тут же прибьем, а дом запалим со всех углов.
— Брешет, холера! — взвизгнули за дверью, и Тархов сердито ткнул главаря стволом пистолета:
— А ну, подай голос! Не то, как Бог свят, тут и положу!
— Ребята! — Данила сипел, как простуженный. — Сейчас ихний верх! Потом за все посчитаемся.
В ответ из людской донеслись грязные ругательства. Разбойники несколько раз, как тараном, бухнули в дверь чем-то тяжелым: наверно, столом или прикладами ружей. Но дверь держалась крепко — лавка заклинила ее намертво. Убедившись, что запертым ночным работничкам быстро не выбраться, Павлин подтолкнул Данилу к выходу:
— Показывай, где подклеть?
— Постреляют нас во дворе, — уперся главарь. — Из комнат весь двор под прицелом можно держать.
— Ничего, мы по стеночке, — успокоил его Иван. — Все равно первая пуля твоя. Пошли!
Обреченно вздохнув, Данила подчинился. Да и как не подчиниться, когда в спину упирается ствол пистолета? И почему только хозяин охотничьего домика не прорыл потайной ход за тын, как в лисьей норе? Кажется, когда выстроил дом-крепость в лесу, обо всем подумал, а тут дал промашку. Нет бы самому исправить этот промах, но все мы задним умом крепки и горазды махать кулаками после драки, глотая юшку из разбитой сопатки. Панам хорошо, они сидят далеко отсюда и только командуют, а каково ему идти под выстрелы собственных подручных? Как будто он и так мало рисковал шкурой. У-у, драконье семя!
Иван успел прихватить в сенях моток крепкой веревки и связал Даниле руки за спиной. Стрельцы поменялись местами. Теперь пленника конвоировал Попов, а Павлин поднял лежавший в углу топор и первым шагнул за порог. Они быстро спустились с крыльца и, вытирая спинами стену, пошли к подклети. Из бойницы высунулся ствол ружья, но Тархов ударил по нему обухом топора.
Грохнул выстрел, пуля зарылась в землю, а за бойницей раздался дикий вопль. Наверное, незадачливому стрелку размозжило прикладом голову — рука у Павлина была тяжелая.
— Не балуй! — крикнул стрелец. — Не то и вправду пожгу!
Сидевшие в людской разбойники притихли. Одним ударом Тархов сбил замок с двери подклети и распахнул ее. В лица сразу пахнуло сырым холодом погреба. Павлин зажег свечу и вошел в просторное низкое помещение, заваленное разным хламом.
— Терентий?! — позвал стрелец. — Где ты?
В ответ — ни звука, только напряженно сопел Данила да нетерпеливо переминался с ноги на ногу Иван. В углу что-то смутно белело. Павлин поднял повыше свечу и сдавленно застонал: на широком столе лежало обнаженное тело Микулина. Одна половина его лица опухла и посинела, остекленевшие глаза уставились в потолок, в волосах запеклись сгустки темной крови. Рядом, на широкой лавке, в беспорядке были свалены веши гонца.