Изредка в комнату доносился шум улицы: крики ребятишек, цоканье копыт, резкий голос торговца или лай бродячей собаки. Но эти звуки не могли до конца разорвать гнетущую тишину: даже назойливое жужжание случайно залетевшей мухи казалось, чуть ли не громовыми раскатами. Тишина и неизвестность давили, как тяжкий груз, заставляя снова и снова вспоминать, все ли он рассказал Куприяну, ничего не упустил, не ошибся ли в чем? Законы тайного братства суровы и неумолимы. Те, кто в нем состоял, постоянно рисковали жизнью, особенно во вражеской стране, и если в отношении кого-либо из них возникали серьезные подозрения, дело кончалось одним — подозреваемый исчезал. И винить в этом было некого, кроме самого себя.
Вскоре начала мучить жажда, потом захотелось есть. Где же Куприян, почему его до сих пор нет?
И вдруг мозг Тимофея пронзила паническая мысль; что делать, если ему не поверят? Раньше он думал об этом как-то отстраненно, словно не о себе самом, однако нервное напряжение, вызванное долгим ожиданием, начало душить, заставляя предполагать самое дурное. Здесь никто не станет устраивать суд и слушать его оправдания. Просто всадят пулю между глаз и похоронят во дворе заброшенного дома на окраине.
Бежать? Справиться с вооруженными стражами он сумеет — в монастыре еще не такому учили, но что потом? Побегом он как бы признает свою вину, и останется только превратиться в изгоя, собрать шайку разбойников и вместе с Сарватом выйти на большую дорогу грабить купеческие караваны… Но ведь он ни в чем не виноват, чист перед Богом и своими братьями по оружию! Господи, за что Куприян обрек его на муку неизвестности? Разве мог Тимофей предполагать такое, когда обещал умирающему гонцу добраться до Царьграда и передать заветный клинок. Ожидание давно превратилось в жестокую, нечеловечески изощренную пытку неизвестностью, выматывающую душу и лишающую разума…
На лестнице послышались тяжелые шаги. Стражи Головина схватили свои пистолеты, насторожились, а казак невольно похолодел: сейчас решится его судьба.
Поднявшийся в комнату Куприян выглядел усталым и озабоченным. Первым делом он дал знак стражам опустить оружие, и у Тимофея немного отлегло от сердца. Потом размотал свой пояс, расстегнул спрятанный под ним клинок и рукоятью вперед протянул молодому казаку. Тот понял, что его по-прежнему считают одним из братьев.
— Покараульте во дворе, — велел стражам Куприян, и те спустились вниз.
Дождавшись, пока стихнут их шаги, Куприян отдал Тимофею его знак тайного братства и развязал принесенный с собой узелок. В нем оказались лепешки, большой кусок мяса и несколько персиков.
— Небось, голодный, — усмехнулся старый казак. — Ешь! Важные вести ты доставил, очень важные, надо бы тебе за это чарку добрую налить, да не время.
Второй раз приглашать Тимофея не пришлось: он жадно впился зубами в мясо и заработал челюстями, стараясь поскорее насытиться, чтобы восстановить силы, потерянные за время томительного ожидания.
— Пока останешься в караван-сарае. — Куприян устроился напротив и взял себе румяный персик. — Надо узнать, кто из твоих приятелей подавал знаки туркам, а через это выяснится многое другое… Ты Джафара хорошо запомнил?
— Еще бы! — с набитым ртом промычал Тимофей.
— Ага, тогда ладно. Значит, если встретишь, узнаешь? Хорошо. Тут, брат, дела разные крутятся, только поспевай отбиваться. Да, ты говорил, что видел на корабле девушку. Ее тоже сможешь узнать?
— Она была во дворце Алтын-карги, когда мы украли его сына, — пояснил Тимофей. — Я ее на всю жизнь запомнил.
— Во как? — Куприян удивленно поднял лохматые брови. И было непонятно, чему он больше удивился: тому, что девушка жила у татарского мурзы, или тому, что Тимофей ее запомнил на всю жизнь. — Доедай и пошли, покажу тебе эту красавицу.
— Как это?
— Очень просто. Поглядишь и скажешь, она это или нет. Молодой человек торопливо запихал в рот оставшиеся куски и поднялся:
— Я готов.
Куприян вывел Тимофея на улицу и, легко ориентируясь среди проулков, потащил за собой в глубь квартала, тесно застроенного домишками. Несколько раз пришлось перелезть через заборы, потом пересекли пустырь и увидели высокую каменную ограду, за которой шумели стройные чинары.
— Сюда. — Куприян свернул к густо разросшимся кустам. Пробравшись через заросли, они очутились около высокого дерева. Тимофей скинул сапоги и полез на него. Как белка, карабкался он по толстому стволу, перебирался с ветки на ветку, потом спрятался среди листвы и поглядел за ограду. Посреди сада стоял красивый дом с большими террасами. Около крыльца оживленно болтали о чем-то два турка, судя по всему — слуги. Благоухали цветущие розы, белели среди кустов скамьи, а на одной из них… Сердце Тимофея замерло: неужели она? На таком расстоянии недолго и ошибиться, особенно когда солнце почти село, и в саду стало сумрачно.
Неожиданно из дома вышел красивый мужчина в европейской одежде, с длинной шпагой на боку. Он прикрикнул на слуг, и те шустро юркнули за угол. Мужчина немного постоял, потом медленно пошел по дорожке туда, где на скамье сидела девушка. Приблизившись к ней, он сдержанно поклонился и хотел сесть рядом, но девушка тут же вскочила и быстро направилась по дорожке к дому. Мужчина бросился следом, а за ним побежали две старухи в черном, которых раньше
Головин не заметил: наверно, притаились в кустах. Вдруг девушка резко обернулась, и Тимофей чуть не вскрикнул: она! Только одета по-другому, еще более богато. Но что же там происходит и кто этот мужчина в немецком платье?
Тем временем девушка скрылась в доме, за ней ушли старухи, а мужчина начал прохаживаться по дорожкам, задумчиво опустив голову. Решив, что больше ничего интересного увидеть не удастся, казак спустился с дерева.
— Видал? — встретил его вопросом Куприян.
— Да, — кивнул молодой человек, натягивая сапоги. — Она! Похоже, я видел и хозяина. Кто он?
— Итальянец, родом из Венеции. Есть там такой город. Джакомо дель Белометти, по-нашему Яшка, — хитро усмехнулся Куприян. — Дружит тут с одним важным турком. Думаю, тот ему точно скажет, что решил султан насчет войны. Хорошо бы и нам это узнать, но латинянин не откроется.
— Это почему? — хмуро поглядел на него Тимофей. — Как только он столкуется с турком, надо его брать прямо в доме. И все откроет, куда денется.
— Этот дом с пушками надо воевать, — вздохнул Куприян. — Вот ежели хитростью пролезть! Тут старые подземные ходы есть, почитай под всем берегом, но как найти тот, который ведет именно в этот дом? Пробовали с девушкой договориться, да куда там: никого до себя не допускает, а латинянина грозилась зарезать. Мы к ней старуху подсылали, которая ее в хаман водит.
— В баню? — оживился Головин. — Я все устрою, она будет говорить!
— Кто же тебя в женскую турецкую баню пустит? — засмеялся Куприян. — Ошалел?
— Со мной приехала девушка-болгарка, Злата. Она пойдет со старухой в баню, а я дам ей одну вещь…
— Забыл, что кто-то из твоих метки туркам оставлял? А кто? Ты знаешь?
— Но не Злата же? — начал оправдываться Тимофей.
— А вдруг ее брат? Или этот, арнаут. Да любой из них мог!
За разговорами они выбрались из кустов, пересекли пустырь и запетляли среди проулков, выбираясь на проезжую улицу.
— Прикажешь затаиться, как суслику в норе? — обиженно брюзжал Тимофей. — Сам подумай! Если ко мне враг прилепился, ему не фрязин-итальянец нужен. Турки его и без нас обложили. Давай рискнем? Девушка может нам двери в дом открыть, тогда и пушки не понадобятся.
Куприян задумался: сейчас многое решало время, на которое ты успеешь опередить противника, а также скрытность и решительность действий. Ну, в скрытности и решительности Сухоборец никому не уступит, а вот время…
Предложение Головина, с помощью Златы вызвать невольницу венецианца на откровенный разговор, весьма заманчиво. Однако опять неизбежно наткнешься на проклятого соглядатая, притаившегося рядом с Тимофеем: как все скрыть от шпиона, чтобы не донес туркам? Фасиху тоже хитрости не занимать. Вот и ломай голову, каким образом действовать тайно и быстро? Искать выход из катакомб в дом Белометти — дело гиблое; Куприян сам облазил древние галереи, где во времена римских императоров были первые базилики христиан, тайные убежища беглых рабов и даже бани. Столетиями там постоянно брали камень для строительства, вырубая ведущие в разные стороны штольни, а теперь попробуй разберись, что у тебя над головой? У Бажена есть примерный план подземелий, но далеко не полный и не точный.
Если Джакомо получит от Фасиха нужные сведения, самое милое дело неожиданно нагрянуть к нему и завладеть турецкой тайной. Девушка тут может оказать неоценимую услугу, но… Опять путается под ногами соглядатай османов! Нужно помочь Тимофею срочно избавиться от него. И нельзя оставить без помощи его спутников, испытавших ужас турецких галер, а это возможно, только отыскав подколодную змею и размозжив ей голову, чтобы не вонзила в тебя ядовитые зубы.
Спрятать Тимофея у Сухоборца нельзя: парня знают в лицо толстый Джафар и неизвестный соглядатай. Как ни прячь казачка, рано или поздно его выследят, а тогда доберутся до Бажена и его людей. Убить Джафара недолго, но останется шпион! Если убрать Джафара, турки сразу догадаются, что дело не чисто, и шпион исчезнет. Они будут охранять его, как самую великую ценность, и с его помощью начнут искать Тимофея. Заколдованный круг!
Как встречаться с Тимохой, если за ним начнут следить? Получается, что встречаться нельзя, но и не встречаться нельзя. Наверно, стоит посоветоваться с Баженом. По крайней мере, сейчас у турок на виду только Тимофей: купца Спиридона удалось вовремя предупредить и переправить в надежное место.
— Чего молчишь? — прервал размышления Куприяна уставший ждать ответа Головин.
— Думаю, — буркнул Куприян. — Посоветоваться мне кое с кем надо. Ты завтра утречком приходи на базар. К менялам больше не суйся, иди в шорный ряд. Если там ничего не шепнут, послезавтра придешь в ряд оружейников…
Глава 13
После торопливых похорон погибшего гонца Павлин вдруг почуял такую тоску, что впору встать на четвереньки, поднять к небу голову и завыть в голос, как дикий зверь. Отчего-то показалось, что расстались они с Поповым навек и больше никогда им не свидеться на этом свете. Но поддаваться злой кручине Тархов не привык: только дай ей, проклятой, взять тебя холодной рукой за сердце, только дай подступить к горлу глухим рыданиям — и нет человека! Останется лишь его жалкое подобие, придавленное к земле горем и неспособное разумно рассуждать. Поэтому он стиснул зубы и погнал коней, отмахивая версту за верстой. Вещички Терентия стрелец постоянно держал при себе. Постоялым дворам и корчмам он теперь доверяться опасался и предпочитал ночевать в лесу, прячась в овражках, чтобы не заметили лихие люди огонек одинокого костра. Провизию покупал в деревнях, ел два раза в сутки: вечером, когда останавливался на ночевку, и утром — перед дорогой. Маленько отощал, кафтан насквозь пропах дымом, но зато появилась уверенность, что по его следу никто не идет.
О том, что делать в Варшаве, Павлин думал все время: он не знал тайного человека Никиты Авдеевича и тот его никогда не видел. А найти надо, хоть кровь из носу! Получалось почти как в старой сказке: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Однако жизнь не сказка, у нее свои непреложные законы, и грамотка должна попасть в руки того, кому предназначена.
В итоге долгих размышлений Тархов решил по приезде открыть торговлю и ждать. Коль скоро Терентий ехал под видом купца и вез товары, Павлину надлежит занять его место. Каждому покупателю он будет ненароком показывать кое-какие вещички Микулина и осторожно заводить разговоры, а если из этого ничего не получится, придется выждать неделю и, сбыв с рук все побрякушки, как про себя презрительно называл бусы, серьги и колечки, отправляться обратно: налегке проще и быстрее добираться домой.
Когда до Варшавы остался один дневной переход, Павлин заехал на постоялый двор. От разбойничков здесь далеко, авось не найдут и не достанут, а появляться в городе в грязном кафтане, провонявшем дымом, означало навлечь на себя подозрения. Купец должен иметь приличный вид и уметь обходиться с покупателями, особенно с капризными паненками, охочими до украшений: только появись перед ними немытым и нечесаным, тут же начнут морщить носики и отворачиваться. Какая тогда торговля?
Хозяйкой постоялого двора была разбитная пани Анеля — полная, круглолицая, уже не первой молодости, — она умело управляла своим беспокойным домом, поспевая появиться на кухне, прикрикнуть на нерадивых слуг, навестить конюшни и склады. Стрелец наелся от пуза, похвалил стряпуху, сходил к цирюльнику, а потом вымылся в бане.
На следующее утро Тархов въехал в Варшаву. Торговля для него была делом хорошо знакомым: тут он обмишуриться не боялся. Уже после обеда Павлин получил место на торге и разложил «побрякушки». Наверно, собирая в дорогу Терентия, дьяк взял товары у восточных купцов, и теперь диковинные ожерелья, чеканные браслеты с бирюзой и тонкие головные обручи, украшенные мелкими кораллами, быстро привлекли первых покупательниц. Павлин цену не ломил, но и себе в убыток не отдавал — помнил, что торгует казенным добром, за которое придется отчитаться. Бойкая торговля шла до вечера, но ни один мужчина не подошел к его прилавку, а Тархов ждал именно мужчину. Он был твердо уверен, что тайный человек Никиты Авдеевича ходит в штанах и сапогах со шпорами, а не в юбке и чепце с лентами.
Следующий день тоже не принес успеха. Нет, успехи, конечно, были, но только в торговле: он выгодно сбывал «побрякушки» и улыбался покупательницам, однако долгожданный человек опять не появился. Так, заглянул какой-то шляхтич с огромными рыжими усами, выбрал недорогое колечко, пренебрежительно отмахнулся от предложения показать вельможному пану другой товар, расплатился и ушел. Заходил молодой парень, по виду сын зажиточного крестьянина. Купил серьги. Другие товары Павлин даже не стал ему предлагать.
Вечером, оставшись один в комнате, которую снял у набожной старушки в тихом предместье, Тархов разложил перед собой имущество покойного Терентия и вновь рассмотрел каждую вещь. Сабля? Нет, не то. Пистолеты? Вряд ли они скрывают в себе какую тайну. Одежда? Вполне возможно, в ней что-то и зашито, но не станешь же распарывать все швы? Он поочередно разглядывал пороховницу, огниво, небольшой кинжал в ножнах из толстой бычьей кожи, костяной гребень, кошелек из сафьяна. Все не то, не то, не то…
А вот и зеркальце иноземной работы, скорее всего немецкой. Красивая вещица! Микулин был мужчина видный, осанистый, однако Павлин никогда его не видал с зеркальцем в руках. Хотя часто ли они виделись? Тархов повертел в толстых пальцах зеркальце, тяжко вздохнул и отложил в сторону: не исключено, что как раз в нем и хранится тайна, за которую Терентий заплатил жизнью, но колупать редкую вещичку стрелец не стал.
Третий день принес одни разочарования: и торговля не ладилась, и нужного человека опять не дождался. Прибегали молодые девки, шумели, все перемерили, но ничего не купили. Следом заявился пожилой пан, долго выспрашивал что почем, гладил сморщенной ладошкой вислые седые усы, сокрушенно вздыхал и тоже ничего не купил. Ближе к вечеру зашел статный моложавый господин в ладном кунтуше и с красивой саблей на боку. Сердце Павлина дрогнуло, но и здесь оказалось пусто: щеголь поинтересовался бусами, серьгами, кольцами, браслетами и приобрел мелкую безделушку для дамы сердца. На всякий случай Тархов показал ему саблю гонца, пистолеты и заветное зеркальце. Покупатель похвалил клинок, пощелкал курками пистолетов, спросил, сколько купец хочет за зеркало, но продать его Павлин не решился и ответил, что хранит эту вещь как память о покойном друге. Вот и все события.
Шагая к домику старушки, в котором он квартировал, стрелец мысленно подвел неутешительные итоги: из тех дней, которые он сам себе отвел на пребывание в Варшаве, миновало три. Осталось еще четыре. Пока все шло к тому, что придется возвращаться несолоно хлебавши.
Утром он вновь открыл торговлю и, пряча уныние, любезно улыбался паненкам, заглянувшим к нему после службы в костеле. Они долго выбирали «побрякушки», купили колечки и уже собирались уходить, как вдруг появились два шляхтича. Первый — молодой, румяный, с пышными пшеничными усами — тут же начал заигрывать с девицами. Второй — старше годами, с зеленоватыми насмешливыми глазами — заметил приятелю: