Нанимая их, Чарновский преследовал еще одну цель; если за ним присматривали шпионы иезуитов, то они непременно отметили бы, что лекарь выехал из Варшавы в сопровождении слуги, а в Рим прибыл один. Старший из братьев похож на Фрола и даже носит имя, которое дал казаку пан Казимир. Пусть этот Матей и станет на время тем Матеем, который служил в доме Чарновского в Варшаве.
Вскоре Вроцлав остался позади, и трое всадников пересекли границу. Братья оказались людьми покладистыми и бывалыми. У Казимира не было причин укорять себя за решение взять их на службу, однако он предпочитал держать язык за зубами и ничего не рассказывал им ни о себе, ни о цели своей поездки. Впрочем, ни Матей, ни Игнац не проявляли любопытства. Когда начались чешские земли, Чарновский сменил свой костюм и переодел слуг: здесь царили иные моды и польская одежда не раз вызывала любопытные взгляды, а привлекать к своей персоне излишнее внимание пан Казимир не любил. Поэтому он сменил кунтуш и саблю на длинную шпагу, бархатный камзол, шляпу с пером и ботфорты. Паломникам достались шляпы без перьев и куртки.
В Праге немного задержались — лекарь сделал некоторые покупки, — потом отправились дальше, с каждым днем все приближаясь к заветной цели. Иногда Чарновский ловил себя на мысли, что, может быть, он поступил неразумно, переоценил собственные силы, когда решил лично проникнуть в тайны отца Паоло, руководившего сетью шпионов иезуитского ордена. Это не простодушный и недалекий Войтик, не тихий пьяница Лаговский, не кичливый магнат и не охочая до развлечений прекрасная паненка. И даже не подозрительный, осторожный, но отнюдь не блещущий умом пан Гонсерек. Здесь придется вступить в поединок с изощренно коварным и очень опытным противником, обладающим гигантской мощью и небывалыми возможностями.
Что он в силах противопоставить ему, кроме собственного опыта, отваги и хитрости?
Да, на его стороне есть определенные преимущества, например внезапность, поскольку отец Паоло не ожидает гонца из Варшавы. Однако можно ли утверждать это с полной уверенностью? В любом случае поединок придется вести по тем правилам и в том положении, которое навяжет генерал иезуитов. А он способен заставить сражаться не только на коленях и со связанными руками, но и с повязкой на глазах. И еще попробуй добраться до него! Что делать, если иезуит будет держать тебя на расстоянии, но и не отпускать из Рима? Его подручные, которым адресовал письма пан Марцин, начнут ежедневно кормить обещаниями аудиенции, а тем временем о тебе будут наводить справки, внимательно следить за каждым твоим шагом. При малейшем подозрении тебя схватят и упрячут в одну из тайных тюрем инквизиции, откуда никто никогда не вышел на своих ногах. Такого исхода очень не хотелось, и пан Казимир хмурился, сердито покусывая кончик уса.
А дорога уже привела их в южнонемецкие земли и забралась в горы. Позади остался живописный Мюнхен. Потом миновали Милан и по старым дорогам, еще помнившим тяжелую поступь железных легионов Цезаря, поскакали к вечному городу…
Братья-паломники не переставали удивляться: в Германии их господин говорил на немецком, а здесь начал болтать с хозяевами гостиниц и отпускать шуточки на местном певучем диалекте. Воистину, они на свое счастье повстречали этого доброго и ученого человека, который помог им сократить дорогу до святого города.
Наконец в одно прекрасное утро они увидели раскинувшийся на холмах древний Рим. Верный своему слову, пан Казимир рассчитался со спутниками и поблагодарил их за помощь. Братья уважительно поклонились ему, приняли деньги и отправились по своим делам, а Чарновский нашел недорогую, но приличную гостиницу и снял отдельную комнату. Устроившись на новом месте, он отправился наносить визиты знакомым пана Гонсерека.
Первый из них оказался тучным негоциантом. Его маленькие глазки внимательно ощупали нежданного гостя, однако, когда он услышал имя пана Марцина, настороженность исчезла, уступив место радушию. Лекаря пригласили к обеду, на славу угостили и долго расспрашивали о Варшаве, пане Гонсереке и его приятелях. Письмо было прочитано со всем вниманием и бережно спрятано в шкатулку. На прощанье негоциант вроде бы невзначай поинтересовался, кому еще должен здесь передать приветы дорогой гость, и предложил свою помощь — он прекрасно знаком с синьором Франкони и готов оказать пану Казимиру услугу, лично представив его.
На следующий день они отправились к синьору Франкони, седому и важному господину, занимавшему прекрасный особняк с роскошным садом. Здесь лекаря тоже угощали обедом, дотошно расспрашивали и предложили свои услуги. Казимир понял, что отказываться не следует, и с благодарностью принял предложение, чем явно порадовал гостеприимного синьора.
Следующие дни до отказа были заполнены посещениями разных лиц, скользкими, двусмысленными разговорами: гостя словно прощупывали со всех сторон бесконечными расспросами и давали туманные обещания. В глазах просто рябило от хоровода разновозрастных синьоров и синьор, роскошного убранства парадных залов дорогих вилл и блеска украшений. И повсюду, как самый преданный друг, не оставляя ни на минуту, пана Чарновского сопровождал синьор Франкони. Он даже провожал его до гостиницы, словно желая удостовериться, что Казимир действительно отправился туда. Так прошла почти неделя, и наконец любезный синьор Франкони спросил:
— Кажется, вы упоминали, что пан Марцин просил вас передать подарок своему духовному наставнику?
— Да, — подтвердил Чарновский, хотя готов был поклясться, что ни разу не обмолвился об этом. — К сожалению, я даже не представляю, где мне найти его: в Риме великое множество церквей и монастырей. Может быть, вы знакомы с ним?
— Может быть, — лукаво усмехнулся Франкони. — Отец Паоло весьма занятый человек, неустанно пекущийся о делах веры. Но я постараюсь устроить вам свидание с ним.
— Буду крайне признателен.
— А вы не хотите передать этот подарок через меня?
— Не могу нарушить слово, данное мной пану Марцину, — примирительно улыбнулся Казимир. — Я обещал ему вручить подарки лично.
— Хорошо, — легко согласился Франкони. — Не теряйте надежды и ждите. Но придется набраться терпения.
— Я потерплю, — заверил лекарь.
Терпеть пришлось недолго: уже через день сияющий Франкони торжественно объявил, что отец Паоло готов принять прибывшего из далеких краев посланца своего духовного сына и ждет его во второй половине дня. Синьор Франкони сам вызвался проводить Чарновского. Кстати, тучный негоциант как-то незаметно исчез и о нем никто даже не вспомнил. По всей вероятности, он был для иезуитов слишком мелкой сошкой.
Известие, что он сегодня же увидит загадочного отца Паоло, взволновало Казимира: хотя он каждый день ждал этойвстречи и готовился, она все-таки оказалась для него несколько неожиданной. Что будет? Удастся ли понравиться генералу иезуитов и войти к нему в доверие? От этого зависело очень многое, даже сама его жизнь…
* * *
Во второй половине дня, когда зной уже начал понемногу ослабевать, синьор Франкони привел лекаря на узкую улочку неподалеку от церкви Тринта деи Монте. Уверенно подойдя к калитке в глухих воротах одного их особняков, он постучал висевшим на медной цепочке изящным молотком. Калитка распахнулась, и провожатый подтолкнул пана Казимира вперед, но сам остался на улице. Решив ничему не удивляться, Чарновский вошел.
Он очутился в прохладном дворике, окруженном крытой галереей. В середине двора тихо журчал мраморный фонтан, притаившийся среди кустов роскошных роз. Сюда не доносился шум улиц, и, казалось, даже палящее южное солнце не имело здесь власти.
— Синьор Чарновский? — почтительно осведомился рослый, похожий на отставного солдата чернобородый привратник.
— К вашим услугам, — кивнул лекарь. — Я хотел бы видеть отца Паоло.
— Вас ждут. — Бородач поклонился, закрыл калитку на массивный засов и повел гостя в дальний конец галереи.
Навстречу им вышел низкорослый полный человек в шелковом камзоле. Его круглое лицо расплылось в приветливой улыбке, но Казимир внутренне сжался от ужаса. Это был Франциск!
Матерь Божья! Вот кого лекарь меньше всех хотел бы здесь увидеть! Быстро же успел обернуться посланец иезуитов, так некстати вернувшись в Рим одновременно с Чарновским. Сначала Казимир хотел повернуться и бежать — при нем шпага, и он сумеет прорваться на улицу, и там как повезет, — но усилием воли заставил себя сохранять спокойствие. Еще теплилась надежда, что иезуит его не узнает. Встреча с Франциском состоялась не так давно, но она была очень недолгой, и тогда Казимир был одет совершенно по-другому, да еще с наклеенной фальшивой бородой. Сколько людей встречал иезуит за время своего вояжа: десятки, сотни? Неужели его память сохранила приметы каждого из случайных знакомых? И кто знает, увенчается ли успехом попытка прорваться на улицу, — здесь против его шпаги могут неожиданно выдвинуть иные, более весомые аргументы. Например, многочисленную вооруженную стражу или предательский выстрел в спину из пистолета. Нет, раз уж пришел, надо попробовать выкрутиться.
Пан Казимир поправил завернутые в тонкую ткань фигурки святых, которые он держал под мышкой, смело подошел к улыбающемуся Франциску, снял шляпу и вежливо поклонился:
— Добрый день, синьор!
— Вы синьор Чарновский из Варшавы? — Франциск ответил на поклон и небрежным движением руки отпустил привратника. Тот неслышно удалился.
— Совершенно верно. — Казимир тайком облегченно вздохнул: по крайней мере, теперь за спиной не торчит мрачный бородатый верзила. — Уважаемый синьор Франкони обещал мне, что здесь я смогу увидеть досточтимого отца Паоло. Я привез ему подарки от его духовного сына.
— Мы не встречались с вами раньше? — Глаза Франциска словно ощупали Чарновского с ног до головы и задержались на лице.
— Возможно, — совершенно невозмутимо согласился тот. — Дело, которым я занимаюсь на родине, сводит меня с самыми разными людьми, и это случается достаточно часто. Я врач, уважаемый синьор?..
— Франциск, — услужливо подсказал иезуит, не спуская глаз с гостя, но на лице Казимира не дрогнул ни один мускул.
— Уважаемый синьор Франциск, — тут же подхватил лекарь. — Мой долг оказывать помощь страждущим. У всех врачевателей есть в лице нечто общее, как и у служителей церкви.
— Да, несомненно, — важно кивнул Франциск. — Они облегчают страдания души, а вы — страдания грешного тела. Жаль, что сам Марцин не смог навестить нас, весьма жаль. Пойдемте, падре ждет.
Он взял гостя под руку и повел в глубь галереи. Пройдя несколько шагов, они свернули за угол и увидели сидевшего на мраморной скамье худого человека в грубой монашеской рясе с большим капюшоном, откинутым на спину.
— Отец Паоло, — шепнул Франциск и отступил в сторону. Чарновский, держа шляпу в руке, подошел к скамье и, как ревностный католик, опустился на колено, выражая свое уважение высокопоставленному церковнику. Аскетичное лицо монаха тронула легкая улыбка, и он, благословив приезжего, указал ему место рядом с собой. Однако лекарь, прежде чем встать с колен, подал иезуиту сверток с подарками.
— Что это? — Паоло развернул ткань и увидел статуэтки. — Чудесно сделано, чувствуется рука истинного мастера.
— Я передаю скромный дар вашего духовного сына, пана Марцина Гонсерека, — заметил Чарновский, поднимаясь с колен. — Святая Урсула особо почитаема в тех краях, где он родился.
— Да, я слышал об этом, — слегка наклонил голову монах. — А где родились вы, сын мой?
— Неподалеку от Вильно. Мой отец был мелкопоместным шляхтичем, примерным прихожанином костела.
— Похвально. Вы прекрасно говорите на итальянском, и я, было, подумал, что мы соотечественники. Вы бывали раньше в Италии, сын мой?
— Нет, падре. Но профессия врача невозможна без знания латыни, прародительницы всех языков. Отсюда и мое знание итальянского.
— Так вы врач? Я слышал, синьор Гонсерек был тяжело ранен? Уж не ваши ли заботы подняли его с одра болезни?
— Я просто выполнял свой долг христианина, — потупился Казимир, мучительно пытаясь вспомнить, где он раньше мог видеть аскетичное лицо отца Паоло.
Господи, не может быть! Ведь он точь-в-точь лакей, прислуживавший за столом на одном из званых обедов, куда Чарновского затащил неутомимый Франкони. Выходит, отец Паоло не чурается переодеваний, чтобы заранее увидеть того, кто добивается у него аудиенции? Занятно.
— Не надо скромничать, — усмехнулся отец Паоло. — Искусство врача тоже сыграло немалую роль. Вы приехали один, без слуг?
— Путешествовать сейчас небезопасно, поэтому я прибыл сюда со своим слугой Матеем и его сводным братом. Они давно мечтали поклониться святым местам, и я счел себя не вправе удерживать их после приезда в Рим.
— Вы хорошо поступили, сын мой. — Монах встал, давая понять, что встреча подошла к концу. — Прощайте, мне необходимо вернуться к делам. Желаю вам всего доброго. Подождите здесь немного, синьор Франциск принесет вам письмо для моего духовного сына. Благодарю, что вы откликнулись на его просьбу и проделали столь долгий путь. Господь вознаградит вас за это!
Он благословил гостя и медленно направился к неприметной двери в стене, открывшейся при его приближении. Франциск последовал за ним, сделав Чарновскому знак ждать его возвращения. Проводив их почтительным поклоном, пан Казимир сел на скамью и подумал, что Франциск может вернуться не с письмом, а с несколькими вооруженными слугами, чтобы препроводить визитера в казематы мрачно знаменитого замка Ангела…
— Ну что? — спросил монах, поднимаясь по ступеням лестницы, ведущей в его кабинет.
— Это он, — уверенно ответил следовавший за ним Франциск. — Это он взял у меня молитвенник на дороге под Варшавой. Я узнал его. Кликнуть стражу?
— Сначала посмотрим, что пишет нам Гонсерек, — остановил его отец Паоло. — Наш гость никуда не денется: отсюда не так-то просто выйти. — Он своим ключом открыл дверь кабинета и первым вошел в огромную, почти лишенную мебели комнату с мозаичным полом. — Посмотрим, — повторил он, развинчивая статуэтку святой Терезы. Вытащил письмо пана Марцина, развернул, быстро пробежал по нему глазами, отыскивая нужное место, и удовлетворенно хмыкнул: — Гонсерек не получил молитвенника. Кому ты его отдал?
Франциск заметно побледнел и прижал правую руку к сердцу, словно пытаясь умерить его бешеный стук.
— На дороге мою карету остановил незнакомец, назвавшийся паном Лаговским, другом Марцина. Он знал условленное место нашей встречи с Гонсереком, мои приметы и необходимые тайные знаки. Марцин не раз писал о Лаговском, и я не мог заподозрить такой подлости! Теперь выясняется, что Чарновский и Лжелаговский — одно и то же лицо. Само провидение позволило мне раньше, чем предполагалось, вернуться в Рим, чтобы я мог разоблачить проклятого лекаришку: еще до рассвета он расскажет мне все, вывернув душу наизнанку!
Аскетичное лицо отца Паоло осталось бесстрастным, и это испугало Франциска — неужели его тоже подозревают в измене? Тогда придется разделить незавидную участь нежданного гостя, и она будет ужасной: никому не позволено безнаказанно шутить с генералом ордена иезуитов. Чем доказать свою преданность? Если надо, он готов собственными руками задушить лазутчика.
— Торопливость гневит Бога и тешит дьявола. — Монах назидательно поднял длинный палец. — Ты уже поторопился отдать молитвенник, а теперь торопишься отдать лекаря в руки палачей. Стоит ли спешить?
— Я не понимаю. — Лицо Франциска стало вдруг пунцовым от прилившей к нему крови, а горло сжали спазмы панического страха. — Мы должны узнать, куда он дел молитвенник и зачем приехал сюда!
— Вот именно, — усмехнулся Паоло. — А если он ничего не скажет даже под пыткой? — Монах небрежно отбросил письмо и подошел к окну.
Франциск натужно сопел, уставившись ему в спину, и с тревогой ожидал, какое решение тот примет. Сейчас в руках Паоло, медленно перебирающих узловатыми пальцами зерна четок, жизнь самого Франциска, оставшихся в Варшаве Гонсерека и Лаговского, а также судьба ничего не подозревающего гостя.
Впрочем, чужие жизни и судьбы мало волновали Франциска — он давно привык заботиться о самом себе, а не о людях, которые служили всего лишь орудиями в руках иезуитов. Но сейчас из-за неприятности с молитвенником его собственная жизнь и судьба оказались тесно связанными с чужими.