– Нет, Тонолан, нет! Ты не имеешь права сдаваться. Я не хочу, чтобы ты умер! О Великая Мать, прошу Тебя, не дай ему погибнуть! – Джондалар опустился на колени, распластался по земле и протянул брату руку. – Держись за мою руку, Тонолан, пожалуйста, возьми меня за руку, – сказал он.
Тонолан с удивлением посмотрел на исказившееся от горя и боли лицо брата и увидел в нем то, что прежде замечал лишь изредка, невзначай поймав на себе его взгляд. И в это мгновение он понял, что Джондалар любит его, любит ничуть не меньше, чем он любил Джетамио, что любовь его так же сильна, хоть и имеет несколько иное свойство. Он понял это чисто интуитивно, бессознательно, и, глядя на протянутую ему руку, осознал, что не имеет права отказываться от помощи брата, даже если тому не удастся вытащить его из трясины.
Как выяснилось, барахтающийся человек погружается в трясину куда быстрее, чем пребывающий в неподвижности. Когда он потянулся вперед, чтобы ухватиться за руку Джондалара, положение его тела приблизилось к горизонтальному, давление на насыщенный водой мелкий песок уменьшилось, и он смог удержаться на его поверхности. Когда кончики их пальцев соприкоснулись, Джондалар осторожно подполз поближе, чтобы Тонолан смог крепко ухватиться за него.
– Все в порядке! Держи его! Сейчас мы вам поможем! – сказал кто-то на языке Мамутои.
Джондалар резко выдохнул, чувствуя невероятное облегчение. Он заметил, как трясется у него рука, но он по-прежнему крепко держал Тонолана. Подоспевшие Мамутои дали Джондалару веревку и велели обвязать ею руки Тонолана.
– А ты расслабься, – сказали они Тонолану. – Постарайся принять такое же положение, как во время плавания. Ты умеешь плавать?
–Да.
– Хорошо! Отлично! Расслабься, мы вытащим тебя.
Мамутои оттащили Джондалара от края трясины, а вскоре и Тонолан оказался в безопасности. Затем все они отправились дальше следом за женщиной, которая вела их, тыча в землю длинным шестом, проверяя, нет ли на пути плывунов. И только добравшись до берега с надежной почвой, Мамутои заметили, что братья совершенно голые.
Отступив на шаг назад, женщина, стоявшая во главе тех, кто пришел им на помощь, окинула их пристальным взглядом. Она показалась Джондалару очень крупной, но не из-за толщины или высокого роста – просто она была большой и сильной, а ее горделивая осанка внушала уважение.
– Почему вы совсем раздеты? – в конце концов спросила она. – Впервые вижу, чтобы люди путешествовали голыми.
Джондалар и Тонолан невольно опустили глаза и тут заметили, как сильно они измазались в глине.
– Нас вынесло не в тот проток, который был нам нужен, а потом наш челнок столкнулся с бревном, – начал объяснять Джондалар. Он плохо себя чувствовал и никак не мог выпрямиться во весь рост.
– Потом нам пришлось сушить одежду, и я решил, что ее лучше снять на то время, пока мы не доплывем до берега и не переберемся через топкие места. Я нес узел с одеждой, а Джондалар отстал от меня, ведь он ранен, ну и…
– Ранен? Один из вас ранен? – переспросила женщина.
– Мой Брат ранен, – ответил Тонолан, и Джондалар внезапно вновь ощутил пульсирующую в боку боль.
Женщина заметила, как резко он побледнел.
– Нужно, чтобы Мамут осмотрел его, – сказала она, обращаясь к одному из соплеменников. – Но вы не Мамутои. Откуда вы знаете наш язык?
– Нас научила ему женщина Мамутои, которая живет среди людей племени Шарамудои, моя родственница, – сказал Тонолан.
– Толи?
– Да, а ты ее знаешь?
– Она и мне приходится родственницей. Толи – дочь моей двоюродной сестры. Если она ваша родственница, значит, и мы с вами родственники, – сказала женщина. – Я – Бриши из племени Мамутои, глава Ивняковой Стоянки. Добро пожаловать.
– Я – Тонолан из племени Шарамудои, а это мой Брат Джондалар из племени Зеландонии.
– Зе-лан-до-нии? – нараспев повторила Бриши непривычное слово. – Я никогда не слышала о таком племени. Но если вы братья, почему один из вас – Шарамудои, а другой – Зеландонии? – спросила она и тут же добавила: – Он неважно выглядит. Давайте лучше поговорим обо всем в более подходящее время. – Обращаясь к одному из соплеменников, она сказала: – Помогите ему. Вряд ли он сможет идти.
– Я справлюсь, – сказал Джондалар, у которого от боли начала кружиться голова, – если путь не очень далекий.
Но когда мужчина из племени Мамутои подхватил его под руку с одной стороны, а Тонолан с другой, Джондалар понял, как сильно он нуждается в поддержке.
– Джондалар, я уже давно покинул бы эти места, если бы ты не взял с меня обещания подождать до тех пор, пока ты не окрепнешь и не сможешь путешествовать. Настала пора отправиться в путь. По-моему, тебе лучше вернуться домой, но спорить с тобой я не стану.
– Тонолан, почему тебя так тянет на восток? Ты уже добрался до устья реки Великой Матери и до Моря Беран. Почему ты не хочешь возвратиться в родные места?
– Я пойду не на восток, а примерно на север. Бриши сказала, что вскоре все они подадутся в те края охотиться на мамонтов. Я выйду пораньше и попробую добраться до другой Стоянки племени Мамутои. Я не вернусь домой, Джондалар. Я буду странствовать до тех пор, пока Великая Мать не положит этому конец.
– Зачем ты так говоришь? Можно подумать, будто ты хочешь умереть! – сорвался на крик Джондалар и тут же пожалел о вырвавшихся у него словах, побоявшись, как бы его догадка не подтвердилась.
– Ну а если я и вправду хочу этого? – выкрикнул Тонолан. – Ради чего мне жить… если со мной нет Джетамио? – В горле у него застрял комок, и он негромко всхлипнул, когда произнес ее имя.
– А ради чего ты жил до встречи с ней? Ты еще молод, Тонолан. Впереди у тебя долгие годы жизни. Ты сможешь побывать в неизведанных краях, увидеть много нового. Не отчаивайся, возможно, ты встретишь другую женщину, которая понравится тебе не меньше, чем Джетамио, – принялся убеждать его Джондалар.
– Ты ничего не понимаешь. Ты никогда не был влюблен. Таких, как Джетамио, больше нет на свете.
– И поэтому ты готов отправиться следом за ней в мир духов и утащить меня туда же! – Джондалару не хотелось прибегать к подобным доводам, но, если только чувство вины может заставить брата крепче держаться за жизнь, ничего не поделаешь.
– Я вовсе не призываю тебя следовать за мной. Ты можешь вернуться домой и оставить меня в покое!
– Тонолан, все люди горюют, когда им приходится расстаться с теми, кого они любят, но никто не пытается покинуть из-за этого мир, в котором он живет.
– Когда-нибудь то же самое случится и с тобой, Джондалар. Когда-нибудь ты полюбишь женщину так сильно, что не сможешь жить без нее и предпочтешь отправиться за ней в мир духов.
– Ну а окажись я сейчас на твоем месте, разве ты оставил бы меня одного? Если бы я потерял существо, столь дорогое для меня, что захотел бы умереть, разве ты смог бы покинуть меня? Ну же, ответь мне, Брат. Разве ты смог бы отправиться домой, зная, что я умираю от горя?
Тонолан потупился, затем посмотрел в синие встревоженные глаза брата.
– Нет, я не смог бы тебя бросить, если бы знал, что ты умираешь от горя. Но вот что я скажу тебе, Братец, – он попытался улыбнуться, но улыбка на его измученном лице походила скорее на гримасу, – если я буду странствовать до конца дней своих, это не значит, что ты повсюду должен следовать за мной. Ведь тебе очень надоела бродячая жизнь. Рано или поздно тебе надо будет вернуться домой. Скажи, если бы мне хотелось домой, а тебя тянуло бы странствовать, ты не стал бы возражать против того, чтобы я вернулся?
– Нет, не стал бы. Хорошо бы тебе вернуться домой сейчас. И вовсе не потому, что мне этого хочется, желания тут ни при чем. Тебе нужна семья, Тонолан, родная Пещера, люди, которых ты знаешь с детства, которые тебя любят.
– Ты ошибаешься, Джондалар. Кое в чем мы с тобой несхожи. Девятая Пещера Зеландонии была для тебя родным домом и всегда им останется. А для меня домом может стать любое место, которое я выберу. Люди племени Шарамудои ничуть не менее близки мне, чем Зеландонии. Я только что покинул Пещеру, обитателей которой я люблю так же, как членов семьи Зеландонии. При этом я довольно часто думаю о том, не появились ли уже дети у очага Джохаррана и выросла ли Фолара такой красавицей, какой я всегда представлял ее себе. Мне бы очень хотелось рассказать Вилломару о нашем Путешествии и узнать, куда он собирается отправиться в следующий раз. Я до сих пор помню, как я радовался, когда он возвращался из очередного Путешествия. Он всегда приносил с собой подарки для каждого из нас, помнишь? Для меня, для Фолары и для тебя. И непременно что-нибудь красивое для матери. Джондалар, когда будешь возвращаться домой, прихвати для нее что-нибудь красивое.
Стоило Тонолану упомянуть о родных, как в душе Джондалара пробудились с новой силой яркие воспоминания.
– Почему бы тебе самому не вернуться к ней с красивым подарком, Тонолан? Думаешь, мать не будет рада снова тебя увидеть?
– Мама знала, что я не вернусь назад. Когда мы уходили, она пожелала мне счастливого пути, но не сказала: «До новой встречи». А вот ты огорчил ее, и, пожалуй, сильней, чем Марону.
– Почему тебе кажется, будто я огорчил ее, отправившись в Путешествие, а ты нет?
– Я – сын очага Вилломара. По-моему, она знала, что я стану путешественником. Возможно, ее это не обрадовало, но она все понимала. Она отлично понимает, что представляет собой каждый из ее сыновей, поэтому она и назначила Джохаррана главным. Она знает, что Джондалар – Зеландонии. Если бы ты отправился в Путешествие в одиночку, она не сомневалась бы в том, что ты вернешься. Но ты ушел вместе со мной, и она знала, что я покидаю ее навсегда. Я сам тогда еще не понимал этого, но, по-моему, она об этом знала. Ей бы очень хотелось, чтобы ты вернулся, ведь ты – сын очага Даланара.
– Но какое это имеет значение? Они разошлись давным-давно, хоть и остались друзьями, и видятся только во время Летних Сходов.
– Возможно, теперь они просто друзья, но люди до сих пор говорят о Мартоне и Даланаре. Видимо, их связывала необычайная любовь, если она так крепко запомнилась многим, и для матери ты – единственное напоминание о ней, ты – сын очага Даланара и сын его духа. И это известно всем, ведь ты так сильно похож на него. Тебе обязательно нужно вернуться. Твое место там. Мать знает об этом, да и ты сам тоже. Пообещай, что когда-нибудь непременно вернешься домой, Брат.
Джондалар молчал. Если он решится выбрать что-нибудь одно – путешествовать вместе с Тоноланом или вернуться домой без него, – ему в любом случае придется отказаться от того, чего ему никак не хотелось бы терять. Ему казалось, что до тех пор, пока он не примет решения, у него останется надежда получить и то и другое. А под обещанием вернуться подразумевалось, что брата с ним не будет.
– Пообещай мне, Джондалар.
Он не нашел предлога, под которым смог бы отказать брату в просьбе.
– Обещаю, – сказал он. – Я вернусь домой… когда-нибудь.
– Видишь ли, Братец, – с улыбкой проговорил Тонолан, – кто-то должен сообщить им о том, что мы добрались до устья реки Великой Матери. Я не смогу этого сделать, так что придется тебе взять это на себя.
– Почему не сможешь? Почему бы тебе не вернуться со мной?
– Мне кажется, Великая Мать взяла бы меня к Себе, еще когда мы оставались на реке, если бы не твои мольбы. Навряд ли тебе удастся меня понять, но я знаю, что скоро Она призовет меня к Себе, и я готов к этому.
– Ты будешь прилагать усилия к тому, чтобы погибнуть?
– Нет, Братец. – Тонолан улыбнулся. – В этом нет необходимости. Просто я знаю, что это случится. И я хочу, чтобы ты понял: меня это не страшит.
Джондалар почувствовал, как у него сжалось все внутри. С тех пор как Тонолан угодил в трясину, у него появилась непоколебимая уверенность в том, что жить ему осталось недолго. И его нынешняя улыбка ничуть не походила на прежнюю. Такое смирение пугало Джондалара куда сильнее, чем вспышки гнева. Тонолан утратил способность бороться, утратил желание жить.
– Тебе не кажется, что мы в долгу перед Бриши и обитателями Ивняковой Стоянки? Они кормили нас, дали нам одежду, оружие и все необходимое. И ты готов принять все это, не дав им ничего взамен? – Джондалар попытался рассердить брата, чтобы обрести хоть какую-то надежду. Ему показалось, что тот хитростью заставил его дать обещание вернуться и тем самым сложил с себя всякую ответственность. – Или тебе совершенно ясно, какую судьбу уготовила для тебя Великая Мать, и поэтому ты решил, что можешь думать только о самом себе? Для тебя уже не важно, что происходит со всеми остальными?
Тонолан улыбнулся. Он понимал, каково приходится Джондалару, и не сердился на него. Что почувствовал бы он сам, если бы Джетамио знала, что умрет, и сказала бы ему об этом?
– Джондалар, послушай меня. Мы с тобой были близки друг другу…
– Разве эта близость исчезла?
– Ну конечно же, нет, ведь ты можешь не притворяться передо мной, не стремиться идеально вести себя. Ты всегда так чуток, так заботлив…
– Да, я настолько хорош, что даже Серенио отвергла мое предложение, – горько усмехнувшись, сказал Джондалар.
– Она знала, что вскоре ты ее покинешь, и ей хотелось избежать лишних страданий. Если бы ты заговорил об этом раньше, она согласилась бы. И даже тогда, если бы ты попытался ее уговорить, она дала бы согласие, хоть и знала, что ты ее не любишь. Ты сам не хотел этого, Джондалар.
– Ну и почему же ты тогда так меня расхваливаешь? Клянусь Великой Дони, Тонолан, я хотел полюбить ее.
– Я верю тебе. Джетамио кое-чему меня научила, и мне хотелось бы поделиться этим с тобой. Любовь дается лишь тому, у кого душа открыта. Попробуй рискнуть, не надо ни от кого таиться. Порой тебе будет больно, но, если ты этого не сделаешь, ты никогда не станешь счастливым. Возможно, женщина, которую ты полюбишь, окажется совсем не такой, как ты ожидал, но это ничего не изменит, ты будешь любить ее такой, какая она есть.
– Я повсюду вас искала, – сказала Бриши и подошла к братьям. – Мы решили устроить пирушку на прощание, раз уж вы твердо решили покинуть нас.
– Мы в долгу перед всеми вами, Бриши, – сказал Джондалар, – вы ухаживали за мной, обеспечили нас всем необходимым. Мне хотелось бы отблагодарить вас, прежде чем отправиться в путь.
– Твой брат уже сделал это. Пока ты поправлялся, он каждый день ходил на охоту. Он склонен излишне рисковать, но ему везет. Вы никому здесь ничего не должны.
Джондалар повернулся к брату, и тот улыбнулся, глядя на него.
Глава 19
Весной долина оживала и все вокруг окрашивалось в яркие цвета, среди которых преобладали оттенки сочной зелени, но в этом году перемены в природе протекали так бурно, что Эйла слегка испугалась, и наступление нового времени года уже не вызвало у нее такого ликования, как прежде. Зима началась позже срока, но погода стояла холодная, и снегу выпало больше, чем обычно. В начале весны талые воды устремились к реке, и начался период буйного половодья.
Неистовый поток, хлынувший в узкое ущелье, обрушился на скалистые выступы с такой силой, что стены пещеры заходили ходуном. Уровень воды резко поднялся, и ее поверхность оказалась почти вровень с уступом на входе. Эйла сильно тревожилась за Уинни. Сама она в случае необходимости смогла бы выбраться в степи, но лошади, которая вскоре должна была родить, вряд ли удалось бы одолеть такой крутой подъем. Молодая женщина провела несколько дней подряд в невероятном напряжении, наблюдая за тем, как волны бурливого потока вздымаются все выше и выше, приближаясь к утесу, рассыпаются брызгами, налетев на него, и, клокоча, уносятся дальше. В местах, расположенных ниже по течению, чуть ли не половина долины скрылась под водой, и кусты, росшие на берегу реки, оказались полностью погребены под ее толщей.
Однажды, в то время когда разлившаяся река еще бушевала вовсю, Эйла неожиданно проснулась посреди ночи. Ее разбудил глуховатый треск, похожий на раскаты грома, донесшийся откуда-то снизу. Молодая женщина оцепенела от ужаса. Ей удалось выяснить, что случилось, лишь когда уровень воды в реке пошел на убыль. Оказалось, что огромный валун налетел на скалу и от удара содрогнулся весь скалистый массив, в котором находилась пещера, а отголоски грохота разнеслись по всей округе. Часть выступа обрушилась, и обломки рухнули на дно реки.
Когда на пути потока возникли новые препятствия, направление его изменилось. Образовавшийся пролом в скале заполнился водой, но берег при этом стал уже, а большую часть лежавших на нем костей, небольших камней и плавника унесло прочь. Валун, представлявший собой глыбу из той же породы, что и скалы в ущелье, остался лежать неподалеку.