Он поворачивается на своем вертящемся стуле, и разу не стащил с него своей толстой задницы с тех пор, как его послали в Азию, патрули не для него.
— Меня только одно интересует. Где ты вот это достал? И с чего это тебе пришло в голову попытаться его украсть? — Он кивает на ящик с делами позади стола.
Я узнаю то, что на нем лежит, хоть оно и было покрыто позолотой в последний раз, когда я его видел, а теперь покрыто особой черной липкой грязью, которую выращивают в Юго-Восточной Азии. Я двинулся было к нему.
— Это мое!
— Нет, нет! — отрывисто говорит он. — Легче, легче, малыш. — Он отодвигает мяч подальше. — То, что ты его украл, еще не делает его твоим. Я взял его на хранение как вещественное доказательство. К твоему сведению, герой ты липовый, медики считают, что он не выживет.
— Кто?
— Какое тебе дело кто? Ставлю четвертак против бангкокского тикула, что ты не знал, кто он, когда колошматил его. Нельзя же походя избивать местных жителей только потому, что у тебя весело на душе — у них ведь и права есть. Ты, может, не слышал? Избивать их положено только там и тогда, где и когда прикажут.
Он неожиданно улыбнулся. Вид его от этого не становится лучше. Глядя на его длинный, острый нос и маленькие, налитые кровью глаза, я вдруг осознаю, насколько он похож на крысу.
Однако он, не пряча улыбки, говорит:
— Сирил, мальчик мой, не слишком ли рано ты снял свои шевроны?
— А?
— Ага. Может, тебе еще удастся выбраться из этого дерьма. Садись. — Он резко повторил: — Сядь, я сказал. Если бы было по-моему, тебя бы просто подвели под Восьмую Статью и забыли, лишь бы от тебя избавиться. Но у Командира Роты другое мнение — великолепнейшая мысль, которая помогла бы разом закрыть все дело. На сегодняшнюю ночь намечен рейд. Так вот, — он наклоняется, достает из стола бутылку “Четырех Роз” и две кружки, наливает обе, — выпей-ка.
Об этой бутылке знали все-все, кроме, может быть, Ротного. Но никто еще не слыхивал, чтобы старший сержант предлагал кому-нибудь выпить — за исключением одного случая, когда вслед за предложением выпить он сообщил своей жертве, что того отправляют под трибунал.
— Нет, спасибо.
— Да ладно, пей давай. Опохмелись. Тебе это понадобится. Потом сходи помойся под душем и постарайся, хоть это никого и не обманет, выглядеть пристойно, когда пойдешь к Командиру Роты.
Я встаю. Выпить я хочу, мне нужно выпить. Я не отказался бы и от самой пакостной бурды — а “Четыре Розы” идут неплохо, — я не отказался бы и от той огненной воды, которой старик — как же его звали? — воспользовался, чтобы пробить мои барабанные перепонки.
Но с ним я пить не хочу. Мне здесь нельзя пить совсем ничего. Да и есть что…
Я плюю ему в лицо.
Оно выражает беспредельное возмущение, и он начинает таять. Я вытаскиваю свою саблю и бросаюсь на него.
Становится темно, а я все машу и машу кругом себя, иногда попадая во что-то, иногда нет.
ГЛАВА XVI
КТО-ТО тряс меня за плечо.
— Проснитесь!
— У’ди отсюд’!
— Вы должны проснуться, босс, очнитесь, пожалуйста.
— Да, Герой мой, ПОЖАЛУЙСТА!
Я открыл глаза, улыбнулся ей, затем попытался осмотреться. Ой-ей, вот это кавардак! На самой середине, рядом со мной, стояла толстая колонна из черного стекла, футов пять высотой. Наверху лежало Яйцо.
— Это оно?
— Да! — согласился Руфо. — Это оно! — Видуха у него была потрепанная, но он был весел.
— Да, Герой мой и защитник, — подтвердила Стар, — это подлинное Яйцо Феникса. Я проверила.
— Ммм… — я огляделся по сторонам. — А где же старый пожиратель Душ?
— Вы убили его. Еще до нашего прихода. Вы все еще держали саблю в руке, а Яйцо было крепко зажато слева в подмышке. Нам с трудом удалось их высвободить, чтобы обработать вас.
Я оглядел себя, увидел, что она имела в виду, и отвел взгляд. Ну не нравится мне красный цвет. Чтобы не думать о хирургии, я обратился к Руфо:
— Что вы так долго?
Ответила Стар:
— Я уж думала, что мы не сможем найти вас!
— Как вы меня нашли?
Руфо сказал:
— Босс, мы, собственно говоря, не смогли бы вас потерять. Мы просто шли по следу вашей крови — даже когда он уходил в глухую стенку. Она настойчивая.
— Э-э… мертвецы попадались?
— Трое или четверо. Чужие, нам до них дела не было. Вернее всего, конструкты. Мы не стали задерживаться. — Он добавил: — И выбираться также начнем не мешкая, как только вы подлечитесь настолько, что сможете идти. Время не ждет.
Я осторожно согнул и разогнул правое колено. Там. где у меня был укол в коленную чашечку, боль еще оставалась, постепенно уменьшаясь, однако, из-за то/о, что сделала Стар.
Ноги у меня в порядке. Идти я смогу, как только Стар закончит. Только — я нахмурился — не очень-то мне по душе снова идти через тот крысиный туннель. У меня от крыс нервная дрожь начинается.
— Каких крыс, босс? В котором туннеле?
Ну, я ему и сказал.
Стар никак на это не отреагировала, просто продолжая накладывать пластырь и пришлепывать повязки. Руфо сказал:
— Босс, вы и правда встали на колени и поползли точно в таком же проходе, как и все остальные. Мне это показалось абсолютно ни к чему, но вы уже доказывали раньше, что знаете, что делаете, поэтому мы не стали спорить, а просто сделали по-вашему. Когда вы велели нам подождать, пока вы все разведаете, мы и этому подчинились. Мы прождали так долго, что Она решила: лучше нам постараться отыскать вас.
Я не стал расспрашивать дальше.
Тут же почти мы и отправились, выбрав “парадный” выход, и шли без приключений: ни тебе обманов чувств, ни ловушек — ничего, только этот путь был долог и утомителен. Мы с Руфо оставались настороже в той же позиции. Стар шла в середине и несла Яйцо.
Ни Стар, ни Руфо не знали, ожидать ли еще нападений, да и отбить что-нибудь сильнее стайки бойскаутов мы бы не смогли. Натянуть лук сумел бы один Руфо, а я уже не мог держать саблю. Но нам, одна’ко, нужно было только дать Стар время уничтожить Яйцо, чтобы его не захватили снова.
— Ну, об этом не стоит беспокоиться, — заверил меня Руфо, — Все равно что стоять в эпицентре действия атомного оружия. Не успеете и заметить.
Когда мы вышли наружу, пришлось довольно долго идти до другого Прохода в Гротовых Холмах. Мы подзакусили на ходу — я был жутко голоден — и поделили коньяк с Руфо и воду со Стар, не особенно налегая на воду. Я почти пришел в норму к тому времени, когда мы дошли до пещеры Прохода; меня даже не волновали ни небо, которое было не небом, а чем-то вроде крыши, ни неожиданные изменения силы тяжести.
Схема или “пентаграмма” в этой пещере была уже начертана. Стар пришлось лишь подновить ее, потом мы немного подождали — в том и была причина спешки, чтобы попасть сюда до того, как Врата смогут открыться. Потом ими нельзя было бы воспользоваться несколько недель или даже месяцев — намного дольше, чем смог бы прожить в Карт-Хокеше человек.
Мы заняли места за несколько минут до срока. Я был одет как Властелин Марса — портупея, сабля и лично я. Все мы сбросили балласт до последнего, ибо Стар устала, а ей и так предстояло изрядно поднапрячься при перенесении всего живого. Она хотела сохранить любимый мой лук, но я это запретил. Все-таки она настояла, чтобы Леди Вивамус осталась со мной, и я не стал долго спорить; мне не хотелось ни на миг больше расставаться со своей саблей. Она прикоснулась к ней и сказала мне, что сабля эта — уже НЕ мертвый металл, а неотрывная моя часть.
Руфо был одет только в собственную, не слишком красивую, розовую кожу с повязками поверху; он стоял на той точке зрения, что шпага — это шпага, а дома у него есть и получше. На Стар, из профессиональных соображений, было надето не больше.
— Сколько еще? — спросил Руфо, когда мы скрестили руки.
— По обратному счету минус две минуты, — ответила она. Часы у Стар в мозгу не менее точны, чем моя шишка направления. Она вообще часами не пользовалась.
— Вы ему сказали? — произнес Руфо.
— Нет.
Руфо сказал:
— Стыда у вас, что ли, нет? Вам не кажется, что хватит водить его вокруг пальца? — Тон его стал неожиданно резок, даже груб, и я хотел было сказать ему, чтобы он не смел так с Ней разговаривать. Но Стар прервала его.
— ТИХО!
Она завела что-то речитативом. Потом:
— Вперед!
Внезапно пещера изменилась.
— Где мы? — спросил я. Вес мой увеличился.
— На планете Невии, — ответил Руфо. — По другую сторону Вечных Гор. У меня возникает сильное желание сойти повидать Джоко.
— Давай, — сердито сказала Стар. — А то слишком много болтаешь.
— Только если мой приятель Оскар от меня не отстанет. Ну как, старый товарищ? За доставку отвечаю я, потребуется около недели. Без всяких драконов. Все будут рады, особенно Мьюри.
— Оставь Мьюри в покое! — В голосе Стар появились визгливые нотки!
— Что, не нравится? — хмуро сказал он. — Женщина помоложе, и всякое такое.
— Сам знаешь, что дело не в этом!
— Да в этом, в этом, и еще как! — возразил он. — И сколько еще, по-вашему, удастся это продолжать? Это нечестно, и с самого начала было нечестно. Это…
— Замолчи! Начинаю обратный отсчет!
Мы снова взялись за руки и — ба-бах! — очутились в другом месте. Еще одна пещера, частично открытая с одной стороны наружу; воздух очень разрежен и резко холоден, и на пол нанесло снега. Выбитая в камне схема покрыта самородным золотом.
— Это где? — поинтересовался я.
— На вашей планете, — ответила Стар. — Это место называется Тибет.
— И здесь можно было бы сделать пересадку, — добавил Руфо, — если бы Она не так упрямилась. Или можно пойти пешком — хотя идти долго и тяжело; я как-то попробовал.
Меня это не прельщало. По последним моим сведениям, Тибет находился в руках недружелюбных сторонников мира.
— Долго мы здесь пробудем? — спросил я. — Сюда бы центральное отопление надо.
Мне хотелось услышать, что угодно, кроме продолжения спора. Стар была моей возлюбленной, и я не мог оставаться в стороне и слушать, как с ней грубо разговаривают. Но с Руфо мы пролили вместе столько крови, что он стал мне кровным братом; я был у него в долгу за спасенную им несколько раз жизнь.
— Недолго, — ответила Стар. Она выглядела усталой.
— Но достаточно, чтобы кое в чем разобраться, — прибавил Руфо, — настолько, что вы сможете действовать по собственному усмотрению, а то вас таскают, как кота в мешке. Она должна была бы давно вам это сказать. Она…
— По местам! — перебила его Стар. — Обратный отсчет заканчивается. Руфо, если ты не замолчишь, я оставлю тебя здесь, и ты еще раз пойдешь пешком — по глубокому снегу ногами, голыми до подбородка.
— Пожалуйста, — ответил он. — От угроз я становлюсь упрям не менее вас. Что само по себе удивительно. Оскар. Она…
— МОЛЧИ!
— …Императрица Двадцати Вселенных…
ГЛАВА XVII
МЫ ОЧУТИЛИСЬ в большой восьмиугольной комнатке, с роскошно убранными серебристыми стенами.
— …и моя бабушка, — закончил Руфо.
— Да не “Императрица”, — запротестовала Стар. — Глупое какое-то выбрали слово.
— Достаточно точное.
— А что касается другого, так это моя беда, а не вина. — Стар уже не выглядела усталой, вскочила на ноги и, когда я встал, обняла меня одной рукой за талию, другой сжимая Яйцо Феникса. — Ох, как я счастлива, дорогой! Какая удача! Добро пожаловать домой, Герой мой!
— Куда? — Я что-то отупел — слишком много зон времени, слишком много мыслей, слишком быстро.
— Домой. Ко мне домой. Теперь это и твой дом, если придется по душе. Наш дом.
— Э-э, понятно… моя Императрица. Она топнула ногой. — Не зови меня так!
— Подобающей формой обращения, — сказал Руфо, — является “Ваша Мудрость”. Не правда ли, Ваша Мудрость?
— Ой, замолчи, Руфо. Поди принеси нам одежду.
Он покачал головой.
— Война окончена, и я только что со всем рассчитался. Принеси сама, бабуля.
— Руфо, ты невыносим.
— Сердимся, бабуля?
— Рассержусь, если не прекратишь называть меня бабулей. — Она вдруг передала мне Яйцо, обняла Руфо и расцеловала его. — Нет, бабуля на тебя не сердится, — мягко сказала она. — Ты всегда был проказником, и я никогда не забуду, как ты подложил мне в кровать устриц. А вообще-то, твоей вины тут нет — это у тебя от бабки. — Она поцеловала его еще раз и взъерошила челку седых волос. — Бабуля тебя любит. И всегда будет любить. Не считая Оскара, я считаю тебя почти совершенством — за исключением того, что ты невыносимое, лживое, избалованное, непослушное, непочтительное создание.
— Это уже лучше, — сказал он. — Собственно говоря, я такого же мнения о тебе. Что ты хочешь надеть?
— Ммм… достань всего, понемножечку. У меня так долго не было приличного гардероба. — Она повернулась ко мне. — Что бы ты хотел надеть, мой Герой?
— Не знаю. Ничего не знаю. То, что вы сочтете подходящим… Ваша Мудрость.
— О, дорогой, пожалуйста, не называй меня так. Никогда. — Она вдруг чуть не расплакалась.
— Хорошо. Как мне тебя называть?
— Ты же дал мне имя — Стар. Если уж тебе нужно звать меня как-то по-другому, ты мог бы называть меня “своей Принцессой”. Я не Принцесса и не Императрица; это неверное толкование. Но мне нравится быть “твоей Принцессой”, так, как ты это произносишь. Или можно говорить “попрыгунья” или что угодно из множества названий, которые ты мне давал. — Она очень спокойно подняла на меня взгляд. — Совсем как раньше. Навсегда.
— Попробую… моя Принцесса.
— Герой мой.
— Но, кажется, есть много такого, чего я не знаю.
Она перешла с английского на невианский.
— Милорд муж, я желала рассказать все. Я мечтала открыться вам. И милорд узнает все. Но меня терзал смертельный страх, что если милорд узнает слишком рано, то откажется сопровождать меня. Не к Черной Башне, а сюда. В наш дом.
— Может, это был и мудрый поступок, — ответил я на том же языке. — Но я уже здесь, миледи жена, моя Принцесса. Пришла пора рассказать. Я этого хочу.
Она снова перешла на английский.
— Расскажу я, расскажу. Но на это потребуется время. Не сдержишь ли ты свое нетерпение самую малость, дорогой? После того, как долго — так долго, любовь моя! — терпел и верил мне?
— Ладно, — согласился я. — Потерплю еще. Только слушай, я в этом районе улиц не знаю, мне потребуется подсказка. Вспомни, как я ошибся у старины Джоко только из-за незнания местных обычаев.
— Да, дорогой, я этого не забуду. Да ты не волнуйся, здесь обычаи простые. Примитивные сообщества всегда сложнее цивилизованных — а это общество не примитивно.
Тут Руфо свалил к ее ногам огромную кучу одежды. Она отвернулась, все еще не выпуская моей руки, и с крайне сосредоточенным, почти обеспокоенным видом приложила к губам палец.
— Тут надо подумать. Что же мне делать?
“Сложность” — понятие относительное; я кратко опишу лишь основные черты.
Столицей Двадцати Вселенных является планета Центр. Только Стар была не “Императрицей”, и это не империя.
Я в дальнейшем буду ее называть “Стар”, так как у нее была сотня имен, и я буду говорить об “империи”, потому что точнее слова не подобрать, и буду упоминать “императоров” и “императриц” — и в их числе Императрицу, мою жену.
Никто не знает, сколько существует Вселенных. Теоретически пределов нет; всякие-разные возможности неограниченного числа сочетаний “законов природы”, каждый пакет соответствует своей собственной Вселенной. Но это всего лишь Теория, и бритва Оккама здесь слишком тупа. Все, что о Двадцати Вселенных известно, это то, что открыто их двадцать, что в каждой действуют свои законы и что у большинства из них есть планеты или иногда “места”, где живут люди. Что живет в других местах, я даже и говорить не стану.
В Двадцати Вселенных существует много настоящих империй. Наша Галактика нашей Вселенной располагает своими звездными империями — и все же наша Галактика столь огромна, что наше человечество может так и не повстречаться с другими, если не использует Врата, связывающие Вселенные. У некоторых планет существование Врат не установлено. У Земли их много. Только в этом и заключается ее значение: в других отношениях она расценивается как окраинные трущобы.