Но никогда правду целиком — кто на это способен? — а Она самый искусный лжец, говорящий правду, из тех, кого ты можешь встретить. У меня нет сомнения в том, что твоя память пропустила какое-нибудь внешне невинное слово, дающее Ей выход и не ранящее твоих чувств.
А если и так, то почему Она должна делать больше, чем щадить свои чувства? Она увлечена тобой, это ясно — но не сходить же Ей с ума из-за этого? Все Ее обучение, Ее специальная подготовка направлены на то, чтобы всячески избегать фанатизма, находить практичные ответы. Хоть пока Она, может, и не смешивала башмаков, но если ты задержишься на неделю, год или двадцать лет и настанет время, когда Ей захочется, Она может найти способ, но не солгать тебе на словах — и совершенно не причинить неудобства своей совести, потому что у Нее ее нет. Только Мудрость, целиком и полностью прагматичная.
Руфо прокашлялся.
— А теперь опровержения, контрапункт и обратное. Мне нравится моя бабуля, и я люблю Ее, насколько позволяют мне мои скудные душевные силы, и уважаю Ее до самой Ее темной души — и готов убить тебя или любого, который встанет на Ее пути или причинит Ей страдания — и это только отчасти из-за того, что Она передала мне тень своей собственной личности, так, что я Ее понимаю. Если Она достаточно долго сумеет избегать ножа убийцы, выстрела или яда, то войдет в историю под именем “Великой”. Но ты завел речь о ее “жутких жертвах”. Ерунда! Ей нравится быть “Ее Мудрейшеством”, тем Пупом, вокруг которого вертятся все миры. Да и в то, что Она могла бы бросить все из-за тебя или хоть пятидесятерых еще лучше, я не верю. И опять же, судя по тому, как ты рассказываешь, Она не солгала — Она сказала “если…”, зная, что многое может случиться за тридцать лет или за двадцать пять, и среди прочего почти полная уверенность в том, что ты так долго не протерпишь. Надувательство.
Но это надувательство еще не самое большое из всех, которыми Она тебя оплела. Она водила тебя за нос с первой минуты нашей встречи и даже намного раньше. Она постоянно передергивала, давала тебе затравку, гоняла тебя как любого простака, ждущего чуда, охлаждала тебя, когда ты начинал подозревать, загоняла тебя опять на место к предназначенной тебе судьбе — и делала так, что тебе это нравилось. Она никогда не переживает из-за способов и могла бы одним духом надуть Деву Марию и заключить соглашение с Дьяволом, если бы это вело к Ее цели. Ну да, тебе заплатили, да и полной мерой в придачу; Она по маленькой не играет. Однако пора тебе знать, что тебя дурачили. Имей в виду, я Ее не критикую, я аплодирую — я тоже помогал… не считая одного мгновения слабости, когда я почувствовал жалость к жертве. Но ты был до того задурачен, что не стал слушать, благодарение всем слышавшим это святым. Я на какое-то время потерял самообладание, думая, что ты идешь на нехорошую смерть, широко раскрыв свои наивные глаза. Но Она оказалась умнее меня, как всегда.
Так вот! Она нравится мне. Я уважаю Ее. Я восхищаюсь Ею. Я даже немного люблю Ее не только за хорошие Ее качества, но и за все те прелести, от которых сталь Ее становится такой крепкой, как надо. А как насчет вас, сэр? Как вы себя теперь чувствуете по отношению к Ней… зная, что Она дурачила вас, зная, что Она такое?
Я все еще сидел. Стакан с выпивкой стоял рядом нетронутый за все время этой длинной речи.
Я взял его и встал.
— Выпьем за самую замечательную старую мымру Двадцати Вселенных!
Руфо снова перелетел через стол, схватил свой стакан.
— Говори это почаще и погромче! И Ей тоже, Ей это понравится! Да будет на Ней благословение Божье, кем бы он ни был, и да сохранит Он Ее. Никогда не встретить нам такой — же, как Она, а так жаль! Они нужны нам оптом!
Мы залпом выпили и разбили свои стаканы. Руфо принес новые, налил, уселся в свое кресло и сказал:
— А теперь пьем по-серьезному. Рассказывал я тебе когда-нибудь о случае с моим…
— Рассказывал. Руфо, я хотел бы разобраться в этом обмане.
— А именно?
— Ну, мне уже многое ясно. Взять хотя бы тот первый наш полет…
Он передернулся.
— Лучше не надо.
— Тогда я ни над чем не задумывался. Но раз Стар способна на такое, мы могли бы проскочить мимо Игли, Рогатых Призраков, болота, не тратить попусту время, и Джоко…
— Попусту?
— Для Ее цели. И крыс, и хряков, а может, и драконов. Перелетели прямо бы от тех первых Врат до вторых. Верно?
Он покачал головой.
— Неверно.
— Не понимаю.
— Допуская, что Она могла бы перенести нас так далеко, надеюсь, мне никогда не придется проверять этот вопрос, Она могла бы доставить нас к избранным Ею Вратам. Что бы ты тогда сделал? Почти прямиком перелетев из Ниццы в Карт-Хокеш? Выскочил бы и стал драться как росомаха, как это и было? Или сказал бы: “Мисс, вы ошиблись. Покажите мне, где выход из этой комнаты Смеха — мне не смешно”.
— Ну уж — я бы не смылся.
— Но победил ли бы ты? Был бы ты на том самом нужном острие готовности?
— Ясно. Те первые схватки были упражнениями, боевой подготовкой для моей закалки. А были ли они боевыми? Или вся та первая часть была обманом? Может, еще и гипноз, чтобы чувствовать все всерьез? Она в этом дока, Бог тому свидетель. Никакой опасности, пока мы не добрались до Черной Башни?
Его передернуло снова.
— Да нет же, нет! Оскар, нас могло убить в ЛЮБОЙ момент. Я в жизни своей не сражался отчаяннее, напуганнее никогда не был. НИЧЕГО нельзя было проскочить. Всех Ее поводов для этого я не понимаю, я не Ее Мудрейшество. Но собой она никогда не стала бы рисковать без необходимости. Она бы, если нужно, отдала как более дешевую цену десять миллионов храбрецов. Она знает, чего Она стоит. И однако Она держалась рядом с нами изо всех сил — ты же видел! Потому что так было необходимо.
— Все же я до сих пор всего не понимаю.
— И не поймешь. И я не пойму. Она послала бы тебя внутрь одного, если бы это было возможно. А в тот самый опасный последний момент, с тем существом по имени “Пожиратель Душ”, ибо так именно оно и поступило со многими смельчаками до тебя… если бы ты уступил ему, мы с Ней попытались бы пробиться наружу — я был готов к этому в любую секунду. Тебе говорить об этом было нельзя. Если бы нам удалось уйти, что маловероятно, Она не стала бы проливать по тебе слез. Ну, может, немного. А потом бы взялась за работу лет на двадцать, тридцать или еще сотню, чтобы найти, задурить и натренировать еще одного рыцаря — и точно так же стойко сражалась бы рядом с НИМ. В мужестве этой ягодке не откажешь. Она знала, насколько ничтожны наши шансы; ты — нет. Так вот, ОНА колебалась?
— Нет.
— Однако ключом ко всему был ты; надо было первым делом найти тебя, а потом подточить до нужных размеров. Ты ДЕЙСТВУЕШЬ сам, никогда не выступая в роли марионетки; иначе ты ни за что бы не победил. Она единственная была в состоянии подольститься к такому человеку, подтолкнуть его и поставить в такое положение, в которой он НАЧНЕТ действовать; человек, рангом ниже Ее, не подошел бы к масштабам нужного Ей героя. Вот почему Она и искала, покуда не нашла его… и не довела до кондиции. Скажи-ка, почему ты стал увлекаться фехтованием? В Америке это не так уж распространено.
— Что?
Мне пришлось задуматься. Из-за чтения “Короля Артура” и “Трех мушкетеров” и дивных марсианских рассказов Берроуза… Так ведь это же было у любого мальчишки.
— Когда мы переехали во Флориду, я был бойскаутом. Шеф скаутов был французом, преподавал в средней школе. Он начал занятия с некоторыми из наших ребят. Мне это понравилось, потому что получалось у меня неплохо. А потом в колледже…
— Ты никогда не задумывался, почему именно этот иммигрант получил именно эту работу, именно в этом городе? И вызвался работать с утятами? Или почему у вас в колледже сборная по фехтованию, в то время как у многих ее нет? Разницы нет, если бы поступил в любое другое место, там бы тоже было фехтование, в АМХ[88] или еще где. А не выпало ли на твою долю боев больше, чем большинству твоих сверстников?
— Это уж точно, черт возьми!
— При этом тебя могло убить в любое время, а Она обратилась бы к уже отлаживаемому другому кандидату. Сынок, я не знаю, ни как ты выбран, ни как тебя переделали из молоденького обормота в потенциально заложенного в тебе героя. Это не мое дело. Мое было проще — только поопаснее — быть твоим слугой и “глазами на затылке”. Оглянись кругом. Не так уж и плохо для слуги, а?
— Ах да, я чуть не забыл, что ты был вроде бы у меня в слугах.
— Черта с два “вроде бы”! Я им и был. Я трижды ездил на Невию в качестве Ее слуги, для подготовки. Джоко и по сей день ничего не знает. Если бы я вернулся, меня, думаю, встретили бы с радостью. Но только на кухне.
— Но почему? Тут что-то, кажется, не так.
— Вот как? Когда мы тебя заловили, твое эго было в неважной форме; надо было его поднять — частично тем, что я звал тебя “босс” и стоя накрывал на стол, в то время как вы с Ней сидели.
Он укусил зубами костяшку пальца; на лице его отобразилась досада.
— Мне все-таки кажется, что она заворожила твои первые две стрелы. Хотелось бы мне когда-нибудь провести матч-реванш, чтобы Ее поблизости не было.
— Можешь остаться в дураках. Я понемногу тренируюсь.
— Ну да черт с вами. Яйцо наше, вот что важнее. И тут у нас бутылочка стоит, а это тоже важно. — Он разлил еще раз. — У вас все, “босс”?
— Черт тебя побери, Руфо! Да, старый ты славный подлец. Ты вправил мне мозги. Или еще раз надул, не пойму точно.
— Все честно, Оскар, клянусь пролитой нами кровью. Я сказал всю правду настолько, насколько она мне известна, хоть это было и больно. Не очень-то мне и хотелось, ты же мне друг. Этот наш поход по каменистой дороге я буду хранить, как сокровище, до конца моей жизни.
— Мм… да. Я тоже. Каждую мелочь.
— Тогда почему же ты хмуришься?
— Руфо, теперь я Ее понимаю — насколько это доступно обычному человеку — и целиком и полностью уважаю Ее… и люблю Ее еще больше, чем когда бы то ни было. Только не могу я состоять у кого-либо в любовниках. Даже у Нее.
— Рад, что мне не пришлось заводить разговор об этом. Да. Она права. Она всегда права, черт бы Ее взял! Тебе нельзя здесь оставаться. Из-за вас обоих. Да нет, Ей было бы не слишком приятно, но если бы ты остался, со временем ты бы пропал. Если упрям, погиб бы.
— Пора мне возвращаться, выкидывать свои башмаки.
У меня полегчало на душе, как если бы я сказал хирургу: “НУ ВСЕ, АМПУТИРУЙТЕ”.
— Не смей!
— Что?
— Зачем тебе это? Не надо крайностей. Если браку суждено длиться долго — а ваш, вполне вероятно, даже очень долго продлится, — тогда и отпуска тоже должны быть долгими. И не на привязи, сынок, без даты обратной явки и обещаний. Она знает, что странствующие рыцари ночи проводят тоже в известных приключениях. Она к этому готова. Это же всегда было именно так, un droit de lavokation.[89] И необходимо. Просто там, откуда ты, об этом не пишут в детских книжках. Поэтому просто съезди посмотри, что наклевывается по твоей линии в других местах, и не беспокойся. Вернешься ли ты через четыре года, или через сорок лет, или когда угодно, тебе всегда будут рады. Герои всегда сидят за первым столом, это их право. А приходят и уходят они, когда им заблагорассудится, и это тоже их право. В уменьшенном масштабе, ты немного похож на Нее.
— Вот это комплимент!
— Я сказал в “уменьшенном масштабе”. Знаешь, Оскар, частично тебе не по себе от тоски по дому. По твоей родной Земле. Тебе нужно восстановить чувство перспективы и уточнить, кто же ты такой. Это знакомо всем предшественникам, временами я и сам так себя чувствую. И когда это чувство приходит, я уступаю ему.
— Мне и в голову не приходило, что меня тянет домой. Может, так оно и есть.
— Может, это поняла Она. Может, Она тебя подталкивала. Я лично взял себе за правило давать своей жене время отдохнуть от меня, как только лицо ее становится слишком примелькавшимся — ибо мое лицо должно еще больше надоесть ей, при моей-то внешности. А почему бы нет, парень? Вернуться на Землю не означает умереть. Скоро и я отправлюсь туда, потому-то к взялся за эту канцелярщину. Получается так, что мы можем оказаться там в одно и то же время… и встретиться за бутылочкой или десятком, поговорить-посмеяться. Ущипнем официантку и поглядим, что она скажет. Почему бы и нет?
ГЛАВА XXI
ЧТО Ж, вот я и здесь.
Уехал я не на той неделе, но вскорости. Со Стар мы провели чудесную, полную слез ночь перед моим отбытием, и, целуя меня на “Au’voir”[90] (не на прощанье), она плакала. Однако я понимал, что слезы ее высохнут, как только я скроюсь из виду; она предполагала, что я это знаю, а я догадывался, что этого она и хочет, да и я и сам хотел того же. Хотя тоже всплакнул.
Коммерческие Врата работают почище “Пан Америкэн”; меня перекинули быстро, за три приема и без фокусов-покусов. Девичий голос: “Займите места, пожалуйста”, а потом — бау!
Я вышел на Земле, одетый в лондонский костюм, паспорт и бумаги в кармане, Леди Вивамус в упаковке, на вид не содержавшей оружия, а в других карманах чеки, которые можно было обменять на порядочное количество золота, так как я обнаружил, что совсем не против принять причитающуюся герою плату. Место прибытия оказалось недалеко от Цюриха, адреса я не знаю; служба Врат такого не допускает. Вместо этого у меня были способы отправлять сообщения.
Вскоре все чеки превратились в номерные счета в трех швейцарских банках, под управлением юриста, посетить которого мне рекомендовали. Я купил в нескольких местах аккредитивы и послал некоторые вперед по почте, а остальные повез с собой; я вовсе не намеревался уплачивать 91 процент Милому Дядюшке.
При разнице в календарях теряется чувство времени; оказалось, что еще остается неделя-другая времени для того бесплатного проезда домой, который санкционировали мои приказы. Я подумал, что будет умнее его использовать — не так бросалось в глаза. Так я и сделал — на старом четырехмоторном транспортнике Прествик — Гандер — Нью-Йорк.
Улицы оказались грязнее, здания не такими высокими, а заголовки хуже, чем обычно. Я бросил читать газеты, надолго задерживаться не стал; домом своим я считал Калифорнию. Позвонил маме; она упрекнула меня за то, что я не пишу, и я пообещал приехать на Аляску, как только смогу. Как там они все? (Я имел в виду, что моим сводным братьям и сестрам может как-нибудь понадобиться помощь для учебы в колледже).
У них все нормально. Мой отчим на полетном листе и получил постоянный класс. Я попросил ее переадресовать всю почту на тетю.
Калифорния смотрелась получше, чем Нью-Йорк. Но это была не Невия. Даже не Центр. Как мне помнилось, тут было не так тесно. Все, что можно сказать в пользу городов Калифорнии, это то, что в них не так неудобно, как в других местах. Я навестил своих дядю с тетей, потому что они когда-то были добры ко мне, и я подумывал об использовании части своего золота в Швейцарии для того, чтобы он откупился от своей первой жены. Однако она умерла, и они поговаривали о плавательном бассейне.
В общем, я не стал выступать на свет. Слишком много денег меня чуть не погубило, и от этого я маленько повзрослел. Я последовал примеру Их Мудрейшеств: от добра добра не ищут.
Университетский городок стал как будто меньше, а студенты казались такими молоденькими. Очевидно, взаимное чувство. Я выходил из солодовой лавки напротив административного корпуса, когда туда свернули, отпихнув меня в сторону, два хмыря с литературного. Шедший вторым сказал:
— Осторожней, папаша!
Я оставил его в живых.
На футбол опять сделали упор, новый тренер, новые раздевалки, трибуны покрашены, слухи насчет стадиона. Тренеру я оказался известен; он следил за хроникой и намеревался заработать себе имя.
— Ты ведь вернешься, да?
Я сказал ему, что не собираюсь.