— Что с ним делать? — спросила она.
— А что вы хотите с ним делать? Спасти или бросить на произвол судьбы?
Улыбка тронула ее губы.
— Конечно, спасти.
— Дайте-ка мне проволоку.
Мои руки онемели, острые иголки пронзали пальцы, но кровь снова начала циркулировать, и они заработали. Я перевернул длинного Рико на спину, соединил и приподнял его ноги в коленях, под колени просунул плохо гнущиеся руки, и завязал их там той же проволокой, тоже в запястьях; в этом неудобном положении самостоятельно никто не сумеет встать. Потом я перетянул скрюченное тело через порог, втащил, держа за плечи, в комнату. — Здесь есть туалет. — Миссис Мэвис затворила выходную дверь и включила электричество.
— Это безопасное место? — спросил я ее.
— Он сам жил здесь.
— Видно, вам хорошо известен притон.
Она приложила палец к губам и кивнула на лежащего на полу мужчину. Открытые глаза Рико яростно — белки налились кровью — смотрели на женщину. Его парик слетел на пол, почти полностью обнажив блестящий череп. Маленький черный зверек… И голос, сквозь лиловые губы, звучал под стать — тонко, не страшно.
— Я сделаю все возможное, леди, чтобы доставить вам очень большие неприятности.
— Пока у тебя своих хватает, — отмахнулась она и, обращаясь ко мне, попросила:
— Втащите Высокого и Красивого в туалет, хорошо?
Я затащил его в уборную, до шеи накрыл заляпанным дождевым плащом, положил под голову пару грязных галош:
— Только попробуй издать звук — и я закрою дверь на задвижку.
Он не стал спорить. Затих.
Я захлопнул дверь в уборную, огляделся. Так, значит старый дом переделали под офис. Паркетный пол покрыт каучуковой циновкой. Стены поверх обоев выкрашены в серый цвет. Резная лестница в дальнем конце холла похожа на позвоночник вымершего ящера. Слева от меня — дверь из матового стекла, на ней приклеена табличка, аккуратными буквами выведено: «Генри Марэт, лаборатория электроники и пластика».
Женщина нагнулась над замочной скважиной, подбирая один за другим ключи из связки (уж не знаю, откуда она их достала). Замок со щелчком открылся. Она переступила порог лаборатории, где-то отыскала стенной выключатель. Замигал флуоресцентный свет. Я проследовал за ней в этот небольшой кабинет с металлическим, в том числе и хромовым, оборудованием. Голый стол, несколько стульев, весь пол в каких-то металлических опилках, маленький сейф с ложным кодовым замком, который открывался простым ключом. На стенке в рамочке некое свидетельство (никогда не слышал о таком учебном заведении) сообщало, что Генри Марэту присуждена степень магистра в области электронной техники.
Миссис Килборн опустилась на колени перед сейфом. После нескольких неудачных попыток открыть его разными ключами она оглянулась на меня. В жестком свете лицо выглядело бескровным, почти таким же белым, как ее накидка.
— Не могу, руки дрожат. Вы не откроете?
— Это взлом. Терпеть не могу совершать два взлома за одну ночь.
Она поднялась с колен, подошла ко мне, протягивая ключи.
— Пожалуйста, помогите. Там лежит… одна моя вещь. Я должна… взять ее обратно… я готова… заплатить, чем угодно…
— Я же не Рико. Но я предпочитаю знать, что делаю… Что там внутри?
— Моя жизнь, — ответила она.
— Ну что за спектакль, Мэвис!
— Нет, это правда.
— О чем мы говорим?
— О пленке, на которой я… снята, — с усилием выдавила она из себя.
— Я никогда не давала на это согласия. Снимки сделали без моего ведома.
— Шантаж?
— Намного хуже… Я даже не могу убить себя, Арчер.
В ту минуту она была ни жива ни мертва. И готова на все ради самоспасения. Одной рукой я взял ключи, другой похлопал ее по плечу, желая приободрить.
— Зачем думать о смерти, девочка? Надо жить, у тебя все есть для жизни.
— Нет, ничего нет, — сказала она.
Подобрать ключ к сейфу оказалось нетрудно. Подошел сделанный из меди, длинный и плоский. Я повернул его в замочной скважине, находившейся под кодовым замком, нажал хромовую ручку и, потянув на себя, открыл тяжелую дверцу. Бросилась в глаза пара ящиков, заполненных счетами, накладными, старыми письмами.
— Что надо искать?
— Катушку с пленкой. Думаю, она вон в той коробке.
На самом верху в сейфе лежала плоская алюминиевая коробка — в таких когда-то помещали шестнадцатимиллиметровые фильмопленки. Я отодрал ленту, что скрепляла верх и низ коробки, снял верхнюю крышку. Пленка была, видно, длиной в несколько сот футов, но, чуть отвернув ее конец, я успел поглядеть последний кадр на просвет: Мэвис лежала на спине под сияющим солнцем, обнаженная, лишь бедра были прикрыты полотенцем.
— Не смейте! — Она вырвала фильм у меня из рук, прижала катушку к себе.
— Не надо так волноваться, Мэвис, — сказал я. — Мне приходилось видеть такое…
Мэвис не слушала меня. Бросив катушку на покрытый линолеумом пол, согнулась над ней, затем мелькнула золотая зажигалка. Она со щелчком открылась и искрами, но огонек не зажегся.
Ударом ноги я отбросил катушку подальше от женщины, потом сам поднял ее и положил обратно в коробку. Мэвис с криком бросилась на меня. Кулачки заколотили в мою грудь.
Я опустил коробку к себе в карман, схватил красавицу за руки.
— Вещество, из которого сделана пленка, иногда взрывается. Спалить дом и самой сгореть? Для чего?
— Ну и пусть, ну и пусть… Пусти меня!
Итак, мы перешли на ты уже обоюдно.
— При условии, что ты будешь вести себя тихо. И потом: кому нужен этот фильм? Тебе. Пока он будет у нас, Рико не посмеет рта раскрыть.
— У нас? — удивилась она.
— Ну да… я взял его.
— Нет! Отдай!
— Ты просила помочь. Что я и делаю. Я могу заставить Рико молчать, а ты не можешь.
— А кто заставит молчать тебя?
— Ты. Если станешь делать то, что скажу я.
— Я не доверяю тебе. Я не доверяю ни одному мужчине.
— Подумай-ка, все ли женщины внушают доверие?
— Ладно, — сказала она через некоторое время. — Ты этот спор выиграл.
— Хорошая девочка Мэвис. — Я освободил ее руки. — Кто такой этот Рико?
— Я знаю о нем немного. Его настоящее имя — Энрико Муратти, думаю, он из Чикаго. Он выполнял кое-какие поручения моего мужа, когда они занимались двухволновыми радиоприемниками.
— А твой муж…
— Давай будем говорить только о том, что имеет отношение к моему делу.
— Давай. Но есть кое-что, о чем я хотел бы узнать, и оно касается твоего мужа.
— Узнавай. Но не от меня. — Ее губы плотно сжались.
— Тогда поговорим о Ривисе.
— Кто это?
— Вы были с ним в «Хант-Клабе».
— А, Пэт Риан, — и закусила губу.
— Ты знаешь, куда он в тот раз отправился?
— Нет. Я знаю, куда он мог поехать при подобных обстоятельствах… и на его похоронах я станцую.
— Для женщины ты неразговорчива.
— Научили.
— Еще один вопрос. Где мы находимся? Мне кажется, это Глендейл.
— Да, это Глендейл. — Она умудрилась, наконец, улыбнуться. — Знаешь, ты мне нравишься. Ты крутой парень.
— Я использую мозги, чтоб спасти свою шкуру…
Долгие минуты, проведенные в темноте, в тиши уборной, состарили Рико, даже больше, чем спавший с головы парик, сбили с него спесь. Кожа на лице обвисла, и выглядел он таким, каким был: слабак мужчина средних лет, вспотевший от страха и неудобного положения.
Я вытянул его на свет, в холл, освободил ноги, так что связанные руки он мог теперь держать по верху туловища, и обратился к Рико сверху вниз:
— Ты, кажется, говорил тут недавно о том, что у моего клиента будут какие-то неприятности, — я кивнул в сторону стоявшей у двери Мэвис. — Все неприятности, которые ты замышляешь, в первую очередь обернутся против тебя. Ты забудешь о том, что видел миссис Килборн сегодня ночью. И ты не расскажешь ни ее мужу, ни кому-либо другому, что она была здесь. Никому! И запомни: в ее планы не входит натыкаться на твою физиономию в течение всей дальнейшей жизни.
— Можешь не утруждать себя наставлениями, — вяло произнес он. — Я знаю, что мне делать.
Я вынул из кармана коробку с пленкой, подбросил и тут же поймал ее.
Его глаза проследили за полетом. Он облизнул губы и вздохнул.
— Лежи спокойно, — сказал я. — Не надо меня бояться. Я не собираюсь бить тебя, хотя это и доставило бы мне удовольствие. Я не собираюсь также передавать тебя и этот фильм прокурору, хотя именно такой участи ты заслуживаешь.
— Это не принесло бы миссис Килборн ничего хорошего.
— Побеспокойся о себе, Рико. Фильм — убедительное вещественное доказательство шантажа миссис Килборн. Разве она это простит?
— Шантаж? Чепуха! Я никогда не получал никаких денег от миссис Килборн. — Он покосился, ловя взгляд женщины, но он был будто привязан к коробке, которую я держал в руке. Я положил коробку обратно в карман.
— Ни один судья, ни один юрист этому не поверит, — сказал я. — Ты уже внутри ящика. Хочешь, чтоб я прибил крышку?
Он лежал неподвижно секунд двадцать; крутой загорелый лоб сморщился от умственного напряжения.
— Ящик крепкий, — признал он наконец. — Чего ты от меня хочешь?
— Ничего. Абсолютно ничего. Только не суй нос, куда не следует, и отойди подальше от моего клиента. В конце концов, такой… молодой парень, как ты, еще может привлечь к себе благосклонное женское внимание.
Он оскалился, и я счел это улыбкой: он уже улыбался моим шуткам. Я развязал проволоку на запястьях его рук. С трудом Рико поднялся: суставы словно закостенели.
— Ты позволяешь ему легко отделаться, — заметила Мэвис.
— Что ты хочешь с ним сделать?
Взгляд серых глаз был смертоносным. Инстинктивно он отшатнулся от нее, прижался спиной к стене.
— Ни-че-го! — И пошла к выходу.
Но, сказав так, наступила на черный парик и пригвоздила его к полу позолоченным каблучком. Последнее, что я видел в этой комнате, — Рико закрывал рукой лысину, а на его лице отражалось полное унижение.
Мы молча дошли до бульвара и остановили проезжавшее мимо такси. Она сказала, чтоб водитель ехал к «Фламенко».
— Почему туда? — спросил я, когда машина уже двинулась с места. — В такое время отель закрыт.
— Не для меня. И потом… я должна туда попасть, я заняла деньги на такси у служащей туалетной комнаты и оставила в залог свою сумочку.
— Да, ничего себе: усыпанная бриллиантами сумочка и ничего внутри.
— Скажи об этом моему мужу.
— Был бы очень рад.
— О нет! — Она отодвинулась от меня. — Ты этого не сделаешь. Правда?
— Он тебя до смерти запугал. Чем? Почему?
— Не задавай мне никаких вопросов. Я… очень устала.
И осторожно склонила голову на мое плечо. Замерла. Я отклонился, чтобы лучше видеть ее лицо. Серые глаза потускнели. Ресницы накрыли их, как внезапно опустившаяся ночь. Темные губы блестели. Я поцеловал это лицо, эти губы и почувствовал, как ее нога ищет мою, а рука скользнула по моему телу.
Я снова втягивался в водоворот, в омут. Но она и впрямь очень устала.
Она изогнулась на сиденье, сползла с моего плеча на мои руки, вздохнула и… заснула.
Я высадил ее за полквартала до «Фламенко» и попросил водителя доставить меня в Грэхэм-Корт. Он что-то спрашивал про то, каким путем ехать. «В Грэхэм-Корт», — повторил я, и это было все, что я мог сказать. И голова, и тело захмелели словно после выпитого шампанского.
Долго мы ехали в Грэхэм-Корт, долго искали мою машину, потом я долго ехал домой, открывал и закрывал гараж, отпирал свой дом… Я с трудом держался на ногах, я приказал мозгам приказать телу делать, что должно было сделать, и наблюдал, будто со стороны, как эти приказания выполнялись.
Электронный будильник показывал двадцать минут пятого. Снимая пиджак, я ощутил вес коробки с фильмом.
Это уже прошло?
Я присел на край постели и сказал:
— Спокойной ночи, Мэвис.
Не раздеваясь, повалился на одеяло и мгновенно заснул.
Глава 13
Пронзительный звон будильника… Еще в полусне я вдруг вспомнил о дантистах, которые навели меня на мысль про оптометристах, а те, в свою очередь, вызвали в освобождающемся от сна сознании образ очков с толстыми линзами, и, стало быть, когда я вскочил с постели, то неизбежно подумал о своем соседе, Морисе Грэме.
Хильда встретила меня на лестничной площадке третьего этажа, приложив палец к губам.
Мы вошли в прихожую.
— Не шуми, Морис еще спит, а у него была трудная ночь.
Полная блондинка в теплом домашнем халате, жена с кроличьими глазами, излучающая доброту, — доброту еврейки, которая нашла счастье в супружеской жизни.
— Будь добра, разбуди его. Он мне очень нужен. Только на минутку.
— Нет, я не могу этого сделать, — Хильда пристальнее вгляделась в мое лицо. Единственный источник света находился за холщовой занавесью в дальнем углу прихожей. — Что стряслось, Лью? У тебя до ужаса плохой вид.
— А ты выглядишь превосходно… Просто чудесно — снова видеть симпатичных людей.
— Где же ты пропадал?
— Сгонял в ад и обратно. Это место называется Глендейл. Но я никогда больше вас не покину.
Я поцеловал ее в щеку, пахнущую пальмовым мылом.
Она ответила мне легким дружеским толчком, который чуть не выбросил меня обратно на лестничную площадку.
— Не делай этого. Морис может тебя услышать, а он ужасно ревнивый. И потом, скажу тебе, я вовсе не симпатичная. Я — неряшливая домохозяйка и целых две недели не приводила в порядок ногти. Ты спросишь: почему? Потому что я ленива.
— Я без ума от тебя и твоих ногтей. Они никогда не царапают.
— Сейчас начнут царапать, если ты не станешь вести себя тише. И не думай, будто я настолько растаяла от твоей лести, чтобы разбудить его. Морису надо выспаться.
Морис Грем был ночным репортером. Он знал всех, кто, по общефедеральным меркам, этого заслуживал, и знал достаточно для того, чтобы при случае создать специализирующийся на шантаже синдикат. Что касается Мориса, то не случая такого не представилось, а сама идея подобного рода никогда бы не пришла ему в голову.
— Послушай меня, Хильда. Я разыскиваю давно слинявшего с родины сына богатого английского лорда. Убитый горем отец предлагает фантастическую награду тому, кто сообщит лос-анжелесский адрес этого прощелыги. Вместе с Морисом мы получим по половине. Если он даст мне адрес, то получит право на ценный подарок в виде сертификата, на котором красуется портрет президента Гамильтона и стоит персональный автограф секретаря нашего казначейства. Видишь?
И я достал из бумажника десятидолларовик.
— Ты говоришь, Лью, как будто читают программу по радио. Даже две программы сразу, так у тебя все перемешано.
— За то, чтоб занять пять минут личного времени Мориса, из отведенного на сон, я предлагаю десять долларов наличными. Два доллара в минуту, сто двадцать в час. Покажи мне кинозвезду, которая получает девятьсот шестьдесят долларов за восьмичасовой рабочий день.
— Ну ладно, — с сомнением протянула Хильда, — раз тут замешаны деньги… Магазин, торгующий пластинками, отчисляет пятьдесят процентов «Квартету Бетховена»… А если Морис не знает ответа?
— Он знает все ответы, разве не так?
Она совершенно серьезно произнесла:
— Иногда я думаю, что так оно и есть. Он знает слишком много, и, видно, это высасывает из него энергию.
Хильда немного отодвинула штору, тонкая полоска света из прихожей проникла в спальню, которая была и гостиной. Я увидел, что пол усеян газетами, стены завешаны полками, ломящимися от книг и катушек с магнитофонными записями. Самой выдающейся деталью в спальне-гостиной были рога огромного животного, возвышавшиеся над комнатой и жизнью ее обитателей. Напротив окна на непокрытой койке спал, спиной кверху, Морис, щуплый черноволосый мужчина в пижаме, свет мгновенно его пробудил. Он перевернулся на спину, тут же сел, свесив с койки ноги и моргая глазами. Его глаза, широко раскрытые, напряженно пытались рассмотреть, что происходит рядом. Уставились на то место в пространстве, которое занимала моя персона, стараясь сфокусировать взгляд и — без очков — ничего толком не различая.