Затем, без видимых причин, акции ее как-то сразу понизились. Наступило безденежье, в роскошной жизни появились изъяны. По-видимому, спрос на Арманду прошел, щедрых любовников не стало. Полунищета, что ходит в шелках и ступает по коврам, ужасала ее. Чувствуя, что ей не удержаться на поверхности, если она не сохранит апартаменты светской дамы, она отчаянно боролась с невезением. Лоретка понимала, что обаяние ее целиком зависит от внешних признаков богатства — туалетов, денег, — всего, что позволяет ей играть роль падшей герцогини. Арманда знала, что в тот день, когда у нее не останется больше ни шелков, ни салопа, она превратится в нищенку, в непривлекательное, увядшее создание, на которое никто больше не позарится. Поэтому она развила лихорадочную деятельность, чтобы найти себе любовников и какой угодно ценой раздобыть деньги.
Вот в этот период она и свела знакомство с некоей «дамой» по фамилии Мерсье, которая ссудила ее какой-то суммой под проценты. Арманда в свое время обвела вокруг пальца столько глупых юнцов, что не слишком сетовала, когда в свою очередь оказалась одураченной. К тому же она надеялась содрать с первого же богатого человека, чьей любовницей станет, и эту сумму и проценты. Богатые поклонники не подворачивались, и она тревожилась все больше и больше.
Побуждаемая необходимостью, — она видела, как день за днем вместе с роскошью убывает и ее кормилица — красота, — Арманда дошла до преступления. Чтобы удовлетворить требования своих кредиторов, ей пришлось уже продать зеркала, мебель, фарфор; дом ее пустел, и при виде того, как мало-помалу обнажаются стены, она с ужасом думала о том часе, когда, изможденная и постаревшая, очутится в четырех голых стенах. Обойщики, портнихи, все поставщики, которым она задолжала, становились все жаднее и жаднее: чуя близкое разорение своей заказчицы — всем было известно, что любовники стали редкостью в этом доме, — они настаивали на немедленной уплате долгов. Кое-кто из них уже поговаривал об описи имущества.
И Арманда поняла, что ее ждет гибель, если она по что бы то ни стало сейчас же не достанет денег.
Лоретка прибегла к крайней мере. Она заполнила на свое имя несколько векселей, подделав на них подпись трех-четырех бывших своих любовников. Не решаясь предъявить эти векселя какому-нибудь банкиру, она обратилась к тетушке Мерсье, которая согласилась учесть некоторые из них. Надо думать, что ростовщица не только знала о происхождении этих бумаг, но даже строила на этом свои расчеты. Она предпочитала фальшивые векселя настоящим, как более надежную гарантию: должнице, совершившей подлог, не ускользнуть из ее лап, ведь в любую минуту преступницу можно будет отдать под суд; к тому же ростовщица не сомневалась, что мнимоподписавшиеся лица заплатят до копейки, только бы избежать скандала. Тетушка Мерсье уже составила себе целое состояние, оказывая такого рода услуги, поэтому свою коварную, ханжескую роль играла блестяще: беспрекословно выполняя все поручения лоретки, она требовала огромных процентов и все больше и больше запутывала деда. Года два Арманда кое-как перебивалась. Она заложила у Мерсье свои векселя на предъявителя и каждый раз, когда наступал срок платежа, любою ценой доставала деньги: выклянчив сто франков у первого попавшегося мужчины, она пополняла недостающую сумму продажей какой-нибудь вещи, новым займом, подделкой новых векселей. Мерсье по-прежнему выказывала себя преданной и услужливой; она хотела крепко впиться когтями в свою жертву, прежде чем оскалиться и укусить.
Но вот наступил день, когда Арманда уже никак не могла оплатить фальшивый вексель. Тщетно бросалась она в омут разврата, ходила в Шато-де-Флер, как последняя девка; ей больше не удавалось заработать столько, сколько нужно было, чтобы содержать дом.
Как раз в это время и познакомилась она с Севером, ради которого оставила разоренного ею графа, предполагая, что бывший грузчик богат и щедр. В другие времена, когда Арманда — царица Марселя — кичилась своими кружевами и бархатом, она, сравнив Совера со своими богатыми и элегантными любовниками, посмотрела бы на него сверху вниз. Но теперь, не пренебрегая никакой добычей, она набрасывалась на всякий сброд и с радостью набила бы себе карманы деньгами, побывавшими в грязных руках. Совер — выходец из рабочих — принял необходимость, толкавшую молодую женщину в его объятия, за любовь. Прошло несколько месяцев, и лоретка с ужасом увидела, что новому любовнику ее свойственна предусмотрительная бережливость выскочки и что этот эгоист тратит деньги только на себя. Два-три фальшивых векселя не были оплачены, тетушка Мерсье начала сердиться.
Вот так обстояли дела, когда в один прекрасный вечер Мариус по наивности отправился к Арманде. Он думал встретить в ее салоне часть того многолюдного и богатого общества, которому Филипп когда-то представил его. Смутно надеялся он завязать знакомство с каким-нибудь молодым купцом, который пришел бы ему на помощь; он до некоторой степени рассчитывал и на Совера, чью обязательность Фина умышленно преувеличила.
Молодой человек очень удивился, найдя гостиную пустой. Единственная лампа освещала эту большую комнату, показавшуюся ему до странности оголенной. На широком диване в жеманной позе полулежал Совер; по-видимому, он только что сытно пообедал: несколько пуговиц на его жилете были расстегнуты, между пальцев торчала зубочистка. Арманда сидела рядом, в кресле, и, мечтательно опершись лбом на ладонь левой руки, читала «Грациеллу». Левретка по кличке «Джали» растянулась у ног своей хозяйки, положив голову на ее комнатные туфли вишневого бархата.
Когда Арманда — эта обольстительница — хотела удержать любовника, она пускала в ход все средства, даже читала в его присутствии произведения великих поэтов. У нее была небольшая библиотечка, составленная из книг Шатобриана, Виктора Гюго, Ламартина, Мюссе.
Вечером, при бледном свете лампы, в час, когда она была еще хороша, Арманда томно скандировала стихи, а порою и прозу. Это создавало вокруг нее ореол. Любовники думали, что имеют дело с невежественной девкой, а перед ними была образованная, даже ученая дама, которая читала такие книги, какие сами они не имели ни времени, ни мужества просмотреть. Совер в особенности почувствовал себя уничтоженным и покоренным в тот день, когда любовница, взяв в руки томик стихов, преспокойно стала листать его. Ему, с трудом пробегавшему иногда газету, женщина, раскрывающая такую книгу, показалась существом недосягаемым. Всякий раз, когда Арманда читала при нем, он принимал глубокомысленный и натянуто восхищенный вид. Ему казалось, что он и сам становится эрудитом.
Мариус слегка усмехнулся, подметив притворный восторг, с каким Арманда склонилась над книгой, и неподдельное удовольствие, с каким, сложив руки на животе, Совер развалился на диване.
Лоретка приняла нового гостя со свойственной ей приветливой и наигранной обходительностью. У нее были более или менее близкие отношения с Филиппом, и она обращалась с Мариусом, как со старым знакомым: усадила его и упрекнула, что он редко бывает у нее.
— Я прекрасно знаю, — прибавила она, — как много горя вы пережили за последнее время. Бедный Филипп! Иногда я представляю его себе в сырой камере и думаю, что ему, должно быть, очень тяжело, ведь он так любил роскошь и удовольствия!.. Но это ему наука: не будет впредь столь безрассудно расточать свои ласки.
Совер слегка приподнялся. Он обладал хорошим качеством — он не только не был ревнив, но даже гордился возлюбленными своей любовницы. Прежние увлечения Арманды удваивали в его глазах ценность его собственной удачи. К тому же Мариус показался ему таким тщедушным, что рядом с ним он, к великой своей радости, почувствовал себя атлетом.
Молодая женщина представила мужчин друг другу.
— О, мы знакомы, — сказал бывший грузчик, заливаясь самодовольным смехом. — Я и господина Филиппа Кайоля знаю. Вот молодец!
По правде говоря, Совер был в восторге оттого, что его застали наедине с Армандой. Он стал обращаться к ней на «ты» и всячески давал понять, что им очень хорошо вместе. Продолжая разговор о Филиппе, он спросил свою любовницу:
— А что, он часто приходил к тебе?.. Ну, ну, не оправдывайся. Не сомневаюсь, что вы любили друг друга… Я встречал его иногда в Шато-де-Флер… Мы были там вчера. Каково, дорогая моя, а? Сколько народу! Какие туалеты! — Он повернулся к Мариусу и прибавил: — Вечером мы отужинали в ресторане… Дорогое удовольствие, не всякому по карману.
Арманда явно страдала. Женщина эта еще не утратила душевной тонкости. Слегка пожимая плечами, она бросала на Мариуса взгляды, в которых сквозила насмешка по адресу Совера. А тот снова разлегся, невозмутимый и самодовольный.
И тут Мариус угадал все тяготы и муки лоретки. Что-то похожее на сострадание зашевелилось в нем, когда он увидел пустую гостиную и понял, что женщина эта, которую он знал беспечной и счастливой, катится по наклонной плоскости. Он пожалел, что пришел.
Было около десяти часов, когда хозяйка дома оставила Мариуса наедине с Совером, и тот принялся толковать о своем богатстве и рассказывать, как весело ему живется. Служанка вызвала Арманду в прихожую, шепнув, что ее ждет тетушка Мерсье и что она, видать, очень злится.
Ill
Тетушка Мерсье показывает когти
Госпожа Мерсье была маленькой, плаксивой старушонкой, постоянно сетовавшей на тяжелые времена. Всегда в одном и том же полинялом ситцевом платье, с неизменной соломенной корзинкой в руках, — она уже много лет служила ей кассой, — эта пятидесятилетняя толстуха своими семенящими шажками и вороватыми ухватками походила на старую, жирную кошку. Чтобы возбудить жалость к себе, она с деланным смирением прикидывалась убогой и несчастной. Ее свежее лицо, на котором за складками жира не видно было морщин, не вязалось со слезами, поминутно орошавшими ее щеки.
Ростовщица чудесно играла свою роль перед Армандой. С первого дня знакомства она притворилась доброй женщиной и с дьявольским искусством прибрала лоретку к рукам, выказывая то услужливость, то себялюбие, запутывая счета, постоянно наращивая проценты, лишая свою должницу возможности что-либо проверить.
Когда наступало время оплаты какого-нибудь векселя, а в кармане у Арманды было пусто, г-жа Мерсье сокрушалась, что не имеет таких денег, и бралась раздобыть их. Она ссужала лоретку на чрезвычайно короткий срок суммой в размере стоимости векселя, и той приходилось, таким образом, платить еще какой-то добавочный процент. В этом потоке векселей, в этом постоянном росте процентов Арманда уже потеряла счет и не знала, сколько она уплатила и сколько еще причитается с нее. Долг все время увеличивался, хотя ростовщица не давала ей новых ссуд, и чем старее был заем, тем труднее было в нем разобраться. Молодая женщина чувствовала, что теряется в этом хаосе.
А ростовщица продолжала льстить и причитать. Снабжая Арманду деньгами, чтобы та могла ей же уплатить, она старалась дать почувствовать лоретке всю свою преданность и самоотверженность.
— Каково? Есть ли еще на свете такой заимодавец, как я? — говаривала она. — Уж до того дошла, что залезаю в долги, чтобы достать для вас деньги. Куда лучше!
— Но вы же занимаете эти деньги для себя, — возражала Арманда, — ведь я вам их отдаю.
— Ничего подобного, — не сдавалась старая мошенница, — я старалась только для вас.
Так, мало-помалу, г-жа Мерсье втерлась в дом. Каждые два-три дня там можно было видеть ее хитрую, умильную физиономию. Ростовщица смотрела на лоретку как на свою собственность, как на рабу; то она вваливалась к ней с нелепыми обвинениями и, упав в притворном отчаянии на стул, вопила, что Арманда якобы хочет сбежать, не расплатившись с ней, — приходилось водить ее по квартире и показывать неуложенные чемоданы. То, подняв неистовый трезвон, она врывалась с криком, что ее ограбили, корила молодую женщину за мотовство, сравнивала ее жизнь со своей, упрекала должницу в несостоятельности и в конечном счете требовала новых гарантий.
Бывали случаи, когда ростовщица являлась за деньгами, а потом, совершенно неожиданно, смягчалась и, поплакавшись на бедность, уходила, самым жалким образом волоча ноги. При каждом посещении старуха проливала потоки слез. Глаза у нее постоянно были на мокром месте — преимущество, которым она широко пользовалась, когда хотела привести кого-нибудь в замешательство.
Каждую свою жалобу г-жа Мерсье сопровождала всхлипываниями. Она корчилась на стуле так, что больно было смотреть, и любое слово произносила хнычущим голосом. Арманда, измученная, отупевшая, зачастую стояла перед ней, не находя слов. Бывали минуты, когда она с радостью отдала бы ей все — белье, платья, обстановку, только бы избавиться от ее нескончаемого нытья.
Ростовщица придумала еще один способ наживы. Время от времени она приходила с покрасневшими глазами и заявляла, что скоро с голоду протянет ноги. Молодая женщина, не владея собой, с раздражением предлагала ей поесть. Случалось и так, что старуха рекой разливалась, клянча сахар, кофе или водку.
— Увы! Любезная сударыня, — канючила она, — я очень несчастна. Сегодня утром мне пришлось пить кофе без сахара, а завтра у меня не будет ни сахара, ни кофе. Будьте добренькой… кто же, как не вы, разорил меня? Получи я с вас должок, не пришлось бы мне побираться… Дайте, ради всего святого, фунтик-другой кофе да сахарку в счет оказанных мною услуг.
Арманда не смела отказать. Она тратила последние гроши из страха перед свирепым, насмешливым и недвусмысленным взглядом кредиторши. Если она отговаривалась, что у нее нет денег, ростовщица грозила:
— Ладно, коли на то пошло, представлю-ка я вашему любовнику векселек, что вы мне всучили…
Арманда не давала ей договорить. Она посылала служанку продать что-нибудь и покупала старухе все, чего бы та ни пожелала. Бедная женщина закрывала глаза, чтобы не видеть бездны, разверзтой у нее под ногами. Она уже не принадлежала себе, старуха постоянными угрозами держала ее в руках, и лоретка безропотно повиновалась своей мучительнице, в отчаянии стискивая зубы при мысли, что никогда ей не вырваться из ее лап.
Около двух лет г-жа Мерсье плакала и тянула из Арманды все, что могла. Никогда не уходила она с пустыми руками.
Деньги, которыми она ссудила Арманду, приносили ей уже двести пятьдесят на сто. Если основной капитал был под угрозой, то проценты покрывали эту сумму. В один прекрасный день ростовщица поняла, что надо изменить тактику. При ее появлении лоретку начинала бить нервная дрожь — предвестница истерики. К тому же у нее больше не было ни одного су, и она раза два наотрез отказалась дать ей сахару.
И тут старуха рассудила, что пора покончить со слезами и прибегнуть к крутым мерам. Ей оставалось только раскрыть карты и потребовать от Арманды немедленной уплаты просроченного долга, пригрозив в противном случае обратиться с жалобой к королевскому прокурору.
Ростовщица имела осторожность никогда не выказывать сомнений в подлинности векселей, которые держала у себя. И у нее быстро созрел план. Надо, решила она, пойти к лоретке и как следует припугнуть ее. Если в это время там будет кто-нибудь из ее любовников, тем лучше, — можно будет обратиться к нему, поднять скандал и любыми средствами добиться уплаты долга: обескровив свою жертву, она решила ее растерзать.
Накануне истек срок векселя на тысячу франков за поддельной подписью Совера, который Арманда дала тетушке Мерсье взамен какого-то старого векселя. Воспользовавшись этим предлогом, взбеленившаяся ростовщица решила больше не ждать. Она явилась к молодой женщине как раз в ту минуту, когда в ее гостиной сидели Мариус и хозяин погрузочной конторы.
Арманда вышла к ней в прихожую совершенно растерянная. Она затащила старуху в маленький будуар, отделенный от гостиной одной лишь тонкой дверью. Лоретка предложила ей кресло и смотрела на нее тем боязливым и умоляющим взглядом, каким несостоятельный должник обычно смотрит на своего кредитора.
— Послушайте-ка, милейшая! — закричала старуха, отказавшись сесть. — Смеетесь вы надо мной, что ли?.. Еще один неоплаченный вексель!.. Мне это в конце концов надоело.