Не пройдя и трех шагов, он опять остановился, испугавшись того, как необычно засветилась лампа, готовая по гаснуть и отбрасывавшая последние яркие отблески перед наступлением полной темноты.
Дом безмолвствовал: не доносилось ни единого звука, ни единого вздоха. Старик Ла Бри лег и, должно быть, уже заснул. Света в окне Николь тоже не было.
– Скорее! – прошептал он и снова двинулся вперед.
Его поразило, что когда вновь скрипнул паркет под его ногой, Андре опять не пошевелилась.
Жильберу показалось это очень странным, он ужаснулся.
– Она спит, – проговорил он, словно приучая себя к этой мысли, которая уже раз двадцать то покидала его, то возвращалась, как это бывает с нерешительными любовниками или трусами. А трусу не дано владеть своим сердцем!
– Она спит! Боже мой!
Терзаемый страхом и надеждой, Жильбер продолжал подходить к Андре и наконец оказался в двух шагах от нее. Дальше все происходило как во сне: если бы он захотел убежать, это было бы невозможно; оказавшись в поле притяжения, центром которого была Андре, он почувствовал, что связан по рукам и ногам, сражен – он упал на колени.
Андре по-прежнему оставалась без движения, не проронив ни звука; можно было подумать, что она обратилась в статую, Жильбер поднес к губам край ее платья.
Затем медленно, затаив дыхание, поднял голову, ловя глазами ее взгляд.
Глаза Андре были широко раскрыты, однако она ничего не видела.
Жильбер не знал, что и думать, он был раздавлен. На миг ему показалось, что она мертва. Чтобы убедиться в этом, он осмелился взять ее за руку: она была теплой, едва заметно пульсировала жилка. Но рука Андре неподвижно лежала в руке Жильбера. Испытывая сладострастное чувство от прикосновения к руке Андре, Жильбер вообразил, что она все видит, чувствует и догадывается о его безумной любви. Несчастный юноша, ослепленный любовью, поверил, что она ждала его, что ее молчание – не что иное, как одобрение, а ее неподвижность скрывает благосклонность.
Он поднес руку Андре к губам и жадно припал к ней.
Андре вздрогнула, и Жильбер почувствовал, что она отталкивает его.
– Я погиб! – пролепетал он, выпуская руку девушки. Он упал на колени и коснулся лбом пола.
Андре стремительно поднялась, словно подброшенная Пружиной, даже не взглянув на поверженного Жильбера. Он был настолько раздавлен стыдом и ужасом, что не стал вымаливать прощения, на которое, впрочем, не мог и рассчитывать.
Казалось, таинственная сила увлекает Андре к неведомой цели. Вытянув шею и высоко подняв голову, она, коснувшись плечом Жильбера, прошла мимо и направилась нетвердой походкой к выходу.
Видя, что она удаляется, Жильбер приподнялся на локте, робко обернулся и стал провожать ее изумленным взглядом. Андре приблизилась к двери, отворила ее, прошла переднюю и подошла к лестнице.
Бледный трясущийся Жильбер пополз за ней на коленях.
«Она так возмущена – подумал он, – что не удостоила меня даже гнева; она, наверное, отправилась к барону, чтоб рассказать о моем постыдном безумии, и он вышвырнет меня, как лакея!»
Все поплыло у него в глазах при мысли, что его выгонят из Таверне, что он не увидит больше той, которая была для него светом, жизнью, душой'. Отчаяние придало ему смелости: он поднялся на ноги и бросился к Андре:
– Простите меня, мадмуазель, именем всего святого, простите! – пролепетал он.
Ему показалось, что она не слыхала его. Она прошла мимо двери, которая вела в комнату ее отца.
Жильбер облегченно вздохнул.
Андре поставила ногу на первую ступеньку лестницы, затем поднялась на вторую.
– Боже, Боже! – прошептал Жильбер. – Куда же она идет? Лестница ведет в красную комнату, где поселили незнакомца, и в мансарду Ла Бри. А вдруг она позовет его, позвонит в колокольчик? Так она собирается пойти к нему?.. Это невозможно!
Жильбер в ярости сжал кулаки при мысли, что Андре могла пойти к Бальзаме.
Она остановилась у двери незнакомца. Холодный пот выступил у Жильбера на лбу. Он уцепился за прутья лестницы, чтобы не свалиться, так как все время следовал за Андре. Все, чему он явился свидетелем, о чем догадывался, представлялось ему чудовищным.
Дверь Бальзамо была приотворена. Андре толкнула ее и без стука шагнула в комнату. Ее благородные чистые черты осветились на мгновение, а в широко раскрытых глазах запрыгали золотистые отблески от лампы.
Жильберу удалось углядеть незнакомца, стоявшего посреди комнаты: он смотрел не мигая, нахмурив лоб, и повелительным жестом протягивал руку.
Дверь захлопнулась.
Жильбер почувствовал, что силы его оставляют. Одной рукой он выпустил перила, другой коснулся пылавшего лба. Он покатился подобно колесу, соскочившему с оси, и рухнул на нижние ступеньки, растянувшись на холодных плитах. Взгляд его все еще устремлялся к проклятой двери, поглотившей мечту прошлого, счастье настоящего и надежду будущего.
Глава 9.
ЯСНОВИДЯЩАЯ
Бальзамо пошел навстречу девушке, вошедшей к нему уверенной поступью командора.
Ее появление могло показаться странным, однако оно ничуть не удивило Бальзамо.
– Я приказал вам уснуть, – обратился он к ней. – Вы спите?
Андре вздохнула и ничего не ответила. Бальзамо подошел к девушке, подчиняя себе ее волю.
– Ответьте мне, – сказал он. Девушка вздрогнула.
– Вы слышите меня? – спросил незнакомец. Андре кивнула.
– Отчего же вы молчите?
Андре поднесла руку к горлу, словно давая понять, что не может говорить.
– Ну хорошо! Садитесь вот сюда, – приказал Бальзамо.
Он взял ее за ту руку, которую недавно целовал Жильбер. На этот раз от одного прикосновения Андре испытала сильнейшее потрясение, свидетелями которого мы с вами уже были, когда приказ был послан ей сверху ее повелителем.
Под властным взглядом Бальзамо она отступила шага на три и упала в кресло.
– Скажите, – обратился он к ней, – вы что-нибудь видите?
Глаза Андре округлились, словно она пыталась охватить взглядом все пространство комнаты, освещенное яркими отблесками двух свечей.
– Я не прошу вас увидеть глазами, – продолжал Бальзамо, – посмотрите внутренним взором.
Выхватив из-под вышитой куртки стальную палочку, он коснулся ею трепетавшей груди Андре.
Она подскочила, будто огненное жало пронзило ее и прошло до самого сердца. Глаза у нее закрылись.
– Прекрасно! – воскликнул Бальзаме. – Вы прозрели, не так ли?
Она кивнула.
– Вы будете говорить?
– Да, – отвечала Андре.
Она поднесла руку ко лбу с выражением нечеловеческого страдания.
– Что с вами? – спросил Бальзаме.
– О, мне так больно!
– Почему больно?
– Потому что вы заставляете меня видеть и говорить. Бальзамо два-три раза взмахнул руками над ее головой и тем словно ослабил слишком сильное для нее воздействие гипноза.
– Вам все еще больно? – спросил он.
– Сейчас легче, – отвечала девушка, – Хорошо. Теперь скажите мне, где вы находитесь. Глаза Андре по-прежнему оставались закрытыми. Она нахмурилась, лицо выразило сильнейшее удивление.
– Я в красной комнате, – пробормотала она.
– Кто с вами рядом?
– Вы! – вздрогнув, проговорила она.
– Что вы сейчас испытываете?
– Мне страшно! Мне стыдно!
– Отчего же? Разве нас не связывает взаимная симпатия?
– Напротив.
– Разве вам не известно, что я мог заставить вас сюда прийти из самых чистых побуждений?
– Известно.
Лицо ее просветлело, затем снова затуманилось.
– Вы недостаточно откровенны со мной, – продолжал Бальзамо. – Не можете меня простить?
– Я вижу, что вы не хотите мне зла, однако готовы причинить страдания кому-то еще.
– Вполне возможно, – прошептал Бальзамо. – Это не должно вас беспокоить, – проговорил он жестко. Лицо Андре разгладилось.
– Все ли в доме спят?
– Не знаю, – отвечала она.
– Так взгляните!
– Куда я должна смотреть?
– Начнем с вашего батюшки. Где он сейчас?
– В своей комнате.
– Чем занимается?
– Он лег.
– Спит?
– Нет, читает.
– Что именно?
– Одну из тех дурных книг, которые он и меня пытается заставить читать.
– А вы их не читаете? – Нет, – проговорила она.
– Ну хорошо. С этой стороны все спокойно. Теперь посмотрите, что делает в своей комнате Николь.
– У нее нет света.
– Разве вам нужен свет?
– Нет, если вы прикажете видеть в темноте.
– Да, я вам это приказываю!
– Я ее вижу.
– Что она делает?
– Она не одета… Осторожно толкнула дверь своей комнаты… Спускается по лестнице.
– Так… Куда она направляется?
– Стоит у входной двери. По-видимому, кого-то подкарауливает…
Бальзамо усмехнулся:
– Не вас ли она поджидает?
– Нет.
–Это главное. Когда за девушкой не шпионят ни отец, ни камеристка, ей нечего опасаться, если только…
– Нет, – перебила она Бальзамо.
– Вы читаете мои мысли?
– Да.
– Так вы ни в кого не влюблены?
– Я? – высокомерно спросила она.
– Отчего же нет? Разве вы не можете быть влюблены? Из монастыря выходят не для того, чтобы жить в заточении: вы должны быть свободны душой и телом.
Андре покачала головой.
– Мое сердце свободно, – с грустью ответила она. Душевная чистота и непорочность осветили изнутри ее лицо. Бальзамо восторженно прошептал:
– Как вы прекрасны, дорогая ясновидящая! Он прижал руки к груди в немой молитве, затем обратился к Андре:
– Однако если не любите вы, это вовсе не означает, что никто не любит вас, не так ли?
– Не знаю, – мягко возразила она.
– Как не знаете? – строго спросил Бальзамо. – Узнайте! Когда я спрашиваю, надо отвечать!
Он в другой раз прикоснулся стальной палочкой к ее груди.
Девушка вздрогнула, но не так сильно, как в первый раз.
– Да, теперь я вижу… Сжальтесь надо мной, вы меня погубите…
– Что вы видите? – спросил Бальзамо.
– Это невероятно! – воскликнула Андре.
– Что там такое?
– Я вижу молодого человека, который следит за мной, не сводит с меня глаз с тех пор, как я вернулась из монастыря.
– Кто этот юноша?
– Лица не видно; судя по одежде, он простолюдин.
– Где он сейчас?
– Внизу у лестницы. Он страдает.., плачет!
– Почему же вы не видите его лица?
– Он закрыл лицо руками.
– Смотрите сквозь ладони! Андре сделала над собой усилие.
– Жильбер! – вскрикнула она. – Я же говорила, что это невозможно!
– Отчего же невозможно?
– Он не посмеет в меня влюбиться, – отвечала она в высшей степени презрительно.
Бальзамо усмехнулся: он хорошо знал людей и понимал, что для любви нет преград.
– Что он делает на лестнице? – продолжал он.
– Сейчас, сейчас… Он поднял голову… Схватился за перила… Встал… Поднимается по лестнице!
– Куда он направляется?
– Сюда… Но это ничего, он не осмелится войти.
– Почему?
– Боится! – презрительно усмехнувшись, отвечала Андре.
– Он собирается подслушивать?
– Да, он уже прижался ухом к двери… Он нас подслушивает!
– Вас это смущает?
– Да, потому что он может услышать, о чем мы говорим.
– Он из тех, кто может этим воспользоваться даже во вред той, которую любит?
– Да, забывшись в гневе или в порыве ревности… В такие минуты он способен на все!
– В таком случае давайте от него избавимся! – предложил Бальзамо.
Он решительно направился к двери, громко топая. Очевидно, Жильбер еще был не готов к атаке: услышав шаги Бальзамо и опасаясь быть застигнутым врасплох, он бросился к перилам и торопливо съехал вниз.
Андре в ужасе вскрикнула.
– Не смотрите туда, – подходя к Андре, приказал Бальзамо. – Расскажите лучше о бароне де Таверне.
– Как вам будет угодно, – вздохнув, отвечала Андре.
– Он в самом деле беден?
– Очень!
– Настолько беден, что не способен предоставить вам никаких развлечений?
– Да.
– Так вы здесь скучаете?
– Смертельно!
– Быть может, вы тщеславны?
– Нисколько.
– Вы любите своего отца?
– Да… – поколебавшись, ответила она.
– Вчера мне показалось, что есть нечто, омрачающее вашу любовь к отцу, – продолжал с усмешкой Бальзамо.
– Я не могу ему простить, что он пустил по ветру состояние моей матери. Теперь Мезон-Руж прозябает в гарнизоне и не может с достоинством носить имя своей семьи.
– Кто это Мезон-Руж?
– Мой брат Филипп.
– Почему вы зовете его Мезон-Ружем?
– Так называется, вернее, когда-то называлось наше имение. Старший сын носил имя Мезон-Руж вплоть до кончины своего отца, потом присоединил имя Таверне.
– Вы любите брата?
– Очень.
– Больше всех?
– Больше всех на свете!
– А как объяснить, что вы так горячо любите своего брата, а отца только терпите?
– У брата благородное сердце, он жизнь готов за меня отдать!
– А отец? Андре потупилась.
– Почему вы молчите?
– Не хочу отвечать.
Бальзамо и не собирался принуждать ее к ответу. Вероятно, он и так уже знал о бароне все, что хотел.
– Где сейчас шевалье де Мезон-Руж?
– Вы спрашиваете у меня, где Филипп?
– Да.
– В своем гарнизоне в Страсбурге.
– Вы его видите?
– Где?
– В Страсбурге.
– Не вижу.
– Вы хорошо знаете Страсбург?
– Нет.
– Зато я знаю. Давайте поищем вместе, вы ничего не имеете против?
– С удовольствием!
– Он в театре?
– Нет.
– Нет ли его в кафе Ла-Пласс среди офицеров?
– Нет.
– Может быть, он в своей комнате? Взгляните туда, где он живет.
– Я ничего не вижу! Мне кажется, его нет в Страсбурге.
– Вам знакома дорога?
– Нет.
– Неважно, я знаю ее хорошо. Давайте проследим его возможный путь. Нет ли его в Саверне?
– Нет.
– Может, он в Саарбрюкке?
– Нет.
– А в Нанси?
– Погодите-ка!
Девушка попыталась сосредоточиться; сердце ее отчаянно билось.
– Вижу, вижу! – обрадовалась она. – Филипп, дорогой! Какое счастье!
– Что такое?
– Дорогой Филипп! – сияя, повторяла Андре.
– Где он?
– Он проезжает город, который хорошо мне знаком.
– Какой же это город?
– Нанси! Нанси! Там мой монастырь.
– Вы уверены, что это ваш брат?
– Да, конечно: его лицо хорошо видно при свете факелов.
– Каких факелов? – удивился Бальзамо. – Откуда там факелы?
– Он едет верхом, сопровождая чудесную золоченую карету!
– Ага! – удовлетворенно воскликнул Бальзамо. – Кто в карете?
– Молодая дама… О, как она величественна! Как грациозна! Боже, до чего хороша! Странно: мне кажется, я ее где-то видела… Нет, нет, просто у нее есть что-то общее с Николь.
– Николь похожа на эту даму – столь гордую, величественную, красивую?
– Да, но только отчасти – как жасмин похож на лилию – Так… Что сейчас происходит в Нанси?
– Молодая дама выглянула из кареты и знаком приказала Филиппу приблизиться… Он повиновался… Вот он подъехал, почтительно склонился.
– Вы слышите, о чем они говорят?
– Сейчас, сейчас! – Андре жестом остановила Бальзамо, словно умоляя его замолчать и не мешать ей.
– Я слышу! – прошептала она.
– Что говорит молодая дама?
– С нежной улыбкой на устах приказывает пришпорить коней. Говорит, что эскорт должен быть готов завтра к шести утра, так как днем она хотела бы сделать остановку.
– Где?
– Об этом как раз спрашивает мой брат… О Господи!
Она собирается остановиться в Таверне! Хочет познакомиться с моим отцом… Столь знатная особа остановится в нашем убогом доме?.. Что же нам делать? Нет ни столового серебра, ни белья…
– Успокойтесь! Я об этом позабочусь!
– Да что вы…
Привстав, девушка снова в изнеможении рухнула в кресло, тяжело дыша.
Бальзамо бросился к ней и, несколько раз взмахнув руками, заставил ее крепко уснуть. Она уронила прелестную головку на бурно вздымавшуюся грудь.