— Правильно, — сказал мистер Сэлмон. — Ты быстро усваиваешь уроки. Так, сколько тебе надо, чтобы уплатить ренту и прожить следующий месяц?
— К чему вы клоните? — спросил Чарли.
— Сколько? — повторил мистер Сэлмон.
— Пять соверенов. — Чарли опустил голову.
В пятницу вечером, опустив жалюзи, Дан Сэлмон вручил Чарли пять соверенов с несколькими пластинами мацы впридачу.
— Вернешь, когда сможешь, мальчик, и смотри не говори жене, иначе мы оба окажемся в большой беде.
Чарли возвращал заем по пять шиллингов в неделю. Через двадцать недель он рассчитался полностью. Он всегда будет помнить свою последнюю выплату, ибо в тот день был произведен первый крупный налет на Лондон и он провел большую часть ночи, прячась под кроватью отца вместе с Сэл и Китти, прижавшимися к нему.
Утром следующего дня он прочел о результатах бомбежки в «Дейли кроникл» и узнал, что свыше сотни лондонцев погибли и около четырех сотен были ранены в ходе налета.
Куснув свое утреннее яблоко, он забросил недельный заказ в пансионат миссис Смелли и вернулся на свое обычное место торговли на Уайтчапел-роуд. В понедельник всегда было много работы, поскольку после уик-энда все пополняли свои запасы, и, вернувшись во второй половине дня в свой дом под номером 112, чтобы попить чаю, он понял, что вконец измотан. Цепляя вилкой свою треть мясного пирога, он услышал стук в дверь.
— Кто это может быть? — сказала Китти в тот момент, когда Сэл подавала Чарли второе блюдо из картофеля.
— Есть только один способ, чтобы выяснить это, моя девочка, — заметил Чарли, не сдвинувшись ни на дюйм.
Китти нехотя поднялась из-за стола и тут же вернулась, высоко задирая свой носик.
— Это объявилась Бекки Сэлмон. Говорит, что хочет перекинуться с тобой парой слов.
— Прямо сейчас? Тогда лучше проводи мисс Сэлмон в гостиную, — отозвался Чарли с усмешкой.
Китти вновь потащилась к дверям, а Чарли встал из-за кухонного стола с остатками пирога в руке и прошел в единственную комнату, которая не использовалась как спальня. Опустившись в старое кожаное кресло, он принялся ждать, дожевывая свой пирог. Секундой позднее толстушка проследовала на середину комнаты и остановилась прямо перед ним. Она молчала. Его слегка поразили необъятные размеры девицы. При росте дюйма на два-три ниже, чем у Чарли, она, должно быть, весила на целый стоун [3]больше, чем он, и казалась настоящим тяжеловесом. Было совершенно очевидно, что она не переставала пичкать себя пирожными Сэлмона. Чарли уставился на ее белоснежную блузку и темно-синюю плиссированную юбку. На ее шикарном синем блайзере выделялся золотой орел в окружении слов, которых он никогда прежде не знал. Красная лента туго стягивала ее черные волосы, и Чарли обратил внимание, что маленькие черные туфли и белые носки на ней были, как всегда, безупречно чистыми.
Ему бы следовало пригласить ее сесть, но, занимая единственное кресло в комнате, он не мог этого сделать. Китти было велено оставить их одних. Некоторое время она с вызовом смотрела на Чарли, но затем все же вышла, так и не сказав ни слова.
— Так что же ты хочешь? — спросил Чарли, как только захлопнулась дверь.
При попытке заговорить Ребекку Сэлмон охватила дрожь.
— Я пришла из-за случившегося с моими родителями. — Каждое слово она произносила медленно и тщательно и, к неудовольствию Чарли, без всякого намека на местный акцент.
— И что же случилось с твоими родителями? — хрипло произнес Чарли, надеясь, что она не заметит недавно происшедшей ломки голоса.
Из глаз Бекки хлынули слезы. Чарли уставился в окно, потому что не совсем представлял себе, как надо реагировать в подобных случаях. Заговорив вновь, Бекки продолжала дрожать.
— Папу убило во время налета прошлой ночью, а маму увезли в Лондонский госпиталь. — Она внезапно замолчала, не в силах добавить что-нибудь к сказанному.
Чарли вскочил с кресла.
— Никто не говорил мне об этом, — пробормотал он, меряя комнату шагами.
— Ты не мог этого знать, — сказала Бекки. — Я еще не говорила об этом даже помощникам в лавке. Они считают, что он просто приболел.
— Ты хочешь, чтобы я сказал им об этом? — спросил Чарли. — По этой причине ты к нам пришла?
— Нет, — произнесла она, медленно подняв голову и на секунду замолчав. — Я хочу, чтобы ты взял лавку в свои руки.
Чарли был так поражен этим предложением, что, замерев на месте, даже не пытался дать какой-либо ответ.
— Мой отец всегда говорил, что пройдет не так уж много времени и у тебя появится свой магазин, поэтому я подумала…
— Но я не знаю самых простых вещей о хлебопекарном деле, — пролепетал Чарли, опускаясь в кресло.
— Два помощника Таты знают все, что может быть известно об этом деле, и я подозреваю, что ты будешь знать даже больше, чем они, через несколько месяцев. Все, что в настоящий момент нужно этой лавке, так это хороший торговец. Мой отец всегда считал тебя достойным старого деда Чарли, а он, как всем известно, был лучшим в своей профессии.
— Но как же быть с моим лотком?
— Это всего лишь несколько ярдов от лавки, так что ты легко сможешь присматривать за тем и другим. — Она заколебалась, прежде чем добавить: — Но тебе придется отказаться от услуг по поставкам товаров.
— Тебе известно и об этом?
— Мне даже известно, что ты вернул последние пять шиллингов за несколько минут до ухода моего отца в синагогу в одну из суббот. У нас не было секретов.
— И как все это будет обставлено? — спросил Чарли, начиная чувствовать, что все время отстает от нее в работе мысли.
— Ты занимаешься лотком и лавкой, а доходы мы делим пополам.
— А что делаешь ты, чтобы заработать свою долю?
— Я ежемесячно проверяю книги учета и слежу за тем, чтобы вовремя выплачивались налоги и не нарушались рекомендации адвоката.
— Я никогда прежде не платил никаких налогов. И кого могут заботить адвокаты и их вшивые рекомендации?
Черные глаза Бекки впервые остановились на нем за все время разговора.
— Людей, которые надеются завести однажды серьезное дело, Чарли Трумпер, вот кого.
— Пятьдесят на пятьдесят не кажется мне таким уж справедливым предложением, — сказал Чарли, все еще пытаясь взять над ней верх.
— Моя лавка стоит значительно дороже и приносит гораздо больше дохода, чем ваш лоток.
— Приносила, пока не умер твой отец, — проговорил Чарли, тут же пожалев о сказанном.
Бекки вновь опустила голову.
— Мы будем партнерами или нет? — пролепетала она.
— Шестьдесят на сорок, — сказал Чарли.
Она долго раздумывала, затем неожиданно протянула ему руку. Чарли встал с кресла и энергично пожал ее, скрепляя таким образом свою первую сделку.
После похорон Дана Сэлмона Чарли старался читать «Дейли кроникл» каждое утро, надеясь найти сведения о втором батальоне королевских фузилеров и о возможном местонахождении своего отца. Он знал, что их полк ведет, боевые действия где-то во Франции, но его точная дислокация никогда не сообщалась в газете, так что Чарли по-прежнему пребывал в неведении.
Ежедневная газета еще и потому привлекала Чарли, что он стал интересоваться рекламой, которая помещалась почти на каждой ее странице. Он не мог поверить, что эти вельможи из Уэст-энда были готовы платить большие деньги за вещи, которые представлялись ему не чем иным, как ненужными излишествами. Тем не менее у Чарли не пропадало желание попробовать кока-колу, новый напиток из Америки по пенни за бутылку; или испытать новую безопасную бритву «Жиллетт», несмотря на то что он еще даже не начал бриться, по шесть пенсов за станок и два пенса за шесть лезвий. Он был уверен, что отец, который всегда пользовался только опасной бритвой, посчитал бы все это изнеженностью. А женский корсет по две гинеи за штуку вообще показался Чарли смехотворной идеей. Ни Сэл, ни Китти никогда не потребуется такая штука, а вот толстушка вскоре может начать в нем нуждаться, если дела у нее пойдут так и дальше.
Эти казавшиеся бесконечными торговые возможности так заинтриговали его, что он начал наведываться на трамвае в Уэст-энд по воскресеньям только для того, чтобы увидеть все своими глазами. Добравшись на конке до Челси, он медленно возвращался пешком к Мэйфэр, изучая товары в витринах магазинов по пути. Он подмечал также, как люди одевались, и восхищался автомобилями, которые извергали пламя, но не оставляли за собой помета, двигаясь по середине дороги. Он даже начал размышлять о том, во что обойдется аренда магазина в Челси.
В первое воскресенье октября 1917 года он взял с собой в Уэст-энд Сэл, чтобы показать ей достопримечательности.
Чарли и его сестра медленно шли от витрины к витрине, и он был не в силах скрыть возбуждение, охватывавшее его при каждом новом открытии. Мужская одежда, головные уборы, обувь, женское платье, парфюмерия и даже кондитерские изделия могли надолго привлечь к себе его внимание.
— Ради бога, давай вернемся в Уайтчапел, — взмолилась Сэл. — В одном я уверена точно, что никогда не смогу чувствовать себя здесь как дома.
— Но как ты не поймешь, — сказал Чарли, — что однажды я собираюсь открыть свой собственный магазин в Челси.
— Не говори глупости, — отрезала Сэл. — Даже Дан Сэлмон не мог позволить себе ничего подобного.
Чарли не счел нужным ей возражать.
Что касается сроков, которые потребовались Чарли, чтобы овладеть профессией пекаря, то суждение, высказанное на сей счет Бекки, оказалось точным. Через месяц он знал о температурах выпечки, управлении процессом, закваске и соотношениях муки с водой почти столько же, сколько было известно каждому из двух помощников, и, поскольку они имели дело с теми же самыми покупателями, что и Чарли со своим лотком, объемы продаж в первом квартале на обеих точках сократились совсем незначительно.
Бекки держала свое слово, ведя бухгалтерский учет в строгом порядке, и даже завела несколько книг учета по лотку Трумпера. К концу первых трех месяцев их партнерства они заявили доход в четыре фунта и одиннадцать шиллингов, и это несмотря на необходимость замены газовой печи у Сэлмонов и приобретение для Чарли первого в его жизни более или менее приличного костюма.
Сэл продолжала работать официанткой в кафе на Коммерциал-роуд, но Чарли знал, что она ждет не дождется, когда кто-нибудь пожелает взять ее замуж. Возраст и состояние будущего мужа мало ее волновали — лишь бы получить возможность спать в своей собственной комнате, поясняла она.
Письма от Грейс неизменно приходили первого числа каждого месяца, и ей каким-то образом удавалось сохранять в них оптимизм, несмотря на то что со всех сторон ее окружала смерть. «Она совсем, как ее мать», — говорил отец О’Малли своим прихожанам. Китти по-прежнему появлялась и исчезала, когда ей хотелось, занимая деньги то у сестры, то у брата и никогда их не возвращая. «Совсем как ее отец», — говорил священник все тем же прихожанам.
— Мне нравится ваш новый костюм, — сказала миссис Смелли в тот понедельник, когда Чарли завез ее заказ во второй половине дня.
Он залился краской, приподнял кепи и, притворившись, что не слышал комплимента, быстро отправился в булочную.
Во втором квартале оба предприятия обещали принести еще больше прибыли, и он предупредил Бекки, что положил глаз на лавку мясника, поскольку единственный сын владельца погиб под Пасщендалем. Бекки рекомендовала предпринять этот шаг, когда им станут известны размеры их прибыли, и то только в том случае, если их старшие помощники сочтут дело стоящим.
— Можно быть уверенным только в одном, Чарли Трумпер, — сказала она, когда они сели в маленькой комнатке в глубине лавки Сэлмонов проверять месячные счета, — что ты не знаешь даже азов профессии мясника. Мне больше нравится «Трумпер, честный торговец, основавший дело в 1823 году», — добавила она, — чем «Трумпер, глупый банкрот, свернувший дело в 1917 году».
Бекки также одобрительно отозвалась о его новом костюме, но не ранее, чем закончила проверку длинного столбца цифр. Чарли уже собрался сделать ей ответный комплимент, предположив, что она, должно быть, сбросила немного в весе, как Бекки потянулась и взяла очередной пирог с вареньем.
Она провела липким пальцем по листу месячного баланса, затем проверила цифры по выписанному от руки балансу банка. Прибыль, составившую восемь фунтов и четырнадцать шиллингов, она аккуратно вписала жирным почерком в последнюю строку.
— При такой норме прибыли мы станем миллионерами, когда мне будет сорок лет, — сказал Чарли с довольной ухмылкой.
— Сорок, Чарли Трумпер? — повторила Бекки пренебрежительно. — Ты совсем не спешишь, верно?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Чарли.
— Только то, что я надеюсь, мы добьемся этой цели гораздо раньше.
Чарли громко рассмеялся только для того, чтобы скрыть тот факт, что он был не вполне уверен, шутит она или нет. Как только Бекки убедилась, что чернила высохли, она закрыла книги и сложила их в свою сумку. Чарли тем временем готовился закрыть булочную. Когда они ступили на мостовую, Чарли пожелал Бекки доброй ночи, отвесив ей церемонный поклон. Повернув ключ в замке, он отправился домой в предзакатных сумерках, насвистывая мелодию из «Прогулки Ламбет». Неужели он действительно может стать миллионером прежде, чем ему исполнится сорок, или Бекки просто его дразнила?
Дойдя до дома, где жил Берт Шоррокс, Чарли внезапно остановился. Перед домом 112, одетый в черную сутану, в черной шляпе и с библией в руках стоял отец О’Малли.
Глава 3
Чарли сидел в вагоне поезда, направлявшегося в Эдинбург, и раздумывал над своими действиями, предпринятыми за последние четыре дня. Бекки охарактеризовала его решение как безрассудство, Сэл не была столь деликатной в своих выражениях. Миссис Смелли считала, что ему не следует идти на войну, пока его не призвали. Грейс по-прежнему выхаживала раненых на Западном фронте и поэтому даже не знала о его шаге. Что касается Китти, то она просто надула губки и поинтересовалась, как же она теперь должна существовать без него.
«Рядовой Джордж Трумпер погиб 2 ноября 1917 года под Пасщендалем, — сообщали ему в письме, — проявив отвагу и храбрость во время атаки на позиции неприятеля у Полигон-вуд». В этот день погибло свыше тысячи человек, наступая на участке фронта шириной десять миль, от Мессины до Пасщендаля, поэтому не приходилось удивляться, что письмо лейтенанта было таким коротким и сухим.
После бессонной ночи Чарли оказался на призывном пункте в Большом Скотланд-Ярде. Плакат на стене призывал добровольцев в возрасте от восемнадцати до сорока лет вступать и служить в армии «генерала Хейга».
Не имея за плечами восемнадцати лет, Чарли молил бога, чтобы они ему не отказали.
Когда сержант-вербовщик пролаял: «Фамилия?» Чарли, выпятив грудь, почти прокричал: «Трумпер» и стал с нетерпением ждать.
— Дата рождения? — спросил человек с тремя белыми полосками на рукаве.
— Двадцатое января 1899 года, — выпалил Чарли без промедления, но его щеки при этом полыхали краской.
Сержант-вербовщик посмотрел на него и подмигнул. Дата была вписана в светло-коричневую карточку без каких-либо комментариев.
— Сними свой головной убор, парень, и иди к военному врачу.
Сестра провела Чарли в небольшой кабинет, где пожилой человек в белом халате заставил его раздеться до пояса, покашлять, высунуть язык, глубоко подышать, а затем всего его обстучал холодным резиновым предметом. После того как ему пришлось снять брюки и подштанники — впервые в жизни перед кем-то, кто не был членом его семьи, — врач заявил, что наследственными заболеваниями он не страдает, хотя Чарли не совсем понял, о чем шла речь.
Он смотрел на себя в зеркало, пока они его обмеривали. «Пять футов, девять дюймов с четвертью», — сказал санитар. «И это еще не все», — хотел добавить Чарли, убирая черный чуб с глаз.
«Зубы в хорошем состоянии, глаза — карие, — констатировал пожилой врач. — Совсем неплохо», — заключил он. Нацарапав что-то на правой половине карточки, старик послал его обратно к человеку с тремя белыми полосками.