– Мы никогда ничего запрещенного не допускаем, но полиция находит нежелательным, например, изложение теории о происхождении вселенной.
– Следует, конечно, избегать тем, которым может быть придан политический характер. О подробностях вы уж сами договоритесь с заведующим кадрами вольнонаемных рабочих и командиром Квантунского флотского экипажа.
– Но они, может быть, с нами и разговаривать не пожелают?
– Георгий Владимирович, вызовите их ко мне на завтра, – я дам указания о лекциях.
Договорившись с учительницами, Макаров вместе с Варей, Дукельским и Звонаревым направился к набережной.
На пристани, не ожидая, пока ему подадут адмиральский катер, Макаров сел в первую попавшуюся шлюпку с «Петропавловска».
– Всего доброго, спасибо за прогулку всем и внучке особенно, – уже издали проговорил на прощанье адмирал.
Проводив Макарова, Дукельский расстался с Варей и Звонаревым.
Двадцать третьего марта Звонарев поднялся, когда еще только начинало светать, и поспешил на Ляотешань, где шла установка батарей и дальномеров. Денщик сообщил ему, что всю ночь сильно стреляли береговые батареи и что будто бы японец опять в проход лез.
На пристани прапорщика ждал катер.
Несмотря на то, что солнце еще не взошло, эскадра уже вытягивалась на внешний рейд. Головным шел «Аскольд» под флагом командующего флотом, за ним – крейсера «Новик», «Баян» и «Диана», флотилию замыкали тяжелые громады броненосцев.
– Всю ночь япошки под берегом шлялись, эскадра, верно, пошла их отогнать подальше. Ноне корабли на якорях не застаиваются, каждый день в море ходят, не то что раньше. Новый адмирал никому покоя не дает: ни миноносцам, ни броненосцам, – занимал разговорами Звонарева старшина на катере.
На опустевшем внутреннем рейде остались только «Ретвизан» и «Цесаревич». «Паллада» была введена в сухой док. Оба броненосца перетягивались на верпах[95], поворачиваясь бортом к Ляотешаню.
– К стрельбе изготовляются, – продолжал старшина, показывая на броненосцы. – Вчера еще с них телефон провели до самой вершины Ляотешаня. Стрелять будут из порта, а командовать – с горы. Не чует япошка, что его ждет.
– Они прекрасно знают обо всем, что делается в Порт-Артуре, шпионов у них хоть отбавляй, – возразил прапорщик.
В утреннем тумане неожиданно совсем близко появился пирс минного городка.
Сойдя с катера, Звонарев двинулся было по обычной тропинке, но вскоре его остановили два солдата-сапера с красными флажками в руках.
– Обойти придется, ваше благородие, тут сейчас будут рвать скалы, вон стежка вбок пошла, – указал один из них, видимо, украинец, – по ней на главную ношу выйдем, а там уж вас проведут.
Звонарев свернул, куда было указано, и через несколько минут вышел на проложенную саперами дорогу. Тут он встретился с Кондратенко, который только что слез с лошади. Они пошли вместе. По дороге генерал сообщил о появлении японской эскадры у Артура.
– Возможно, опять начнут обстрел города или попытаются высадить десант. На всякий случай я еще ночью двинул к Голубиной бухте полк с батареей.
– Сегодня им едва ли удастся повторить прошлый спектакль: как-никак, а восемь двенадцатидюймовых пушек «Цесаревича» и «Ретвизана» что-нибудь да значат, – ответил Звонарев.
– Только бы они смогли стрелять; вернее, связь не подвела бы.
– Об этом наверняка позаботится сам адмирал, он придает Ляотешаню исключительно большое значение.
Вскоре их встретил инженер-подполковник Рашепский, руководивший постройкой дороги, который доложил генералу о ходе работы.
В это время со стороны Артура донесся тяжелый гул выстрела.
– Береговые батареи открыли огонь, – пояснил Рашевский[96], и Кондратенко заторопился дальше.
Через несколько минут он с Звонаревым был уже на вершине Ляотешаня. Солнце только что взошло из-за моря, освещая первыми, еще неяркими лучами гладкую поверхность воды. К западу море было пустынно до самого горизонта, но к юго-востоку на сверкающей поверхности воды четко вырисовывалась вся японская эскадра, идущая тремя колоннами к Артуру. Дым из многочисленных труб далеко застилал небо, скрывая за собой часть горизонта. Массив Золотой горы и Тигрового полуострова скрывал от глаз береговые батареи и вышедшую на внешний рейд эскадру, поэтому их выстрелов не было видно, и только взлетающие около судов столбы воды указывали на ведущуюся артиллерийскую стрельбу.
Ответив несколькими залпами по береговым батареям, японцы замедлили свое движение и разделились на две части. Легкие крейсера и миноносцы, отойдя несколько в море, остались перед Артуром, а броненосцы и броненосные крейсера, – всего двенадцать кораблей, – направились за Ляотешань с очевидным намерением повторить оттуда бомбардировку города и порта. Но тут их ожидал неприятный сюрприз: не успели корабли занять позиции для обстрела, как по ним открыли перекидной огонь сперва «Ретвизан», затем и «Победа». Японцы, видимо, не ожидали этого, замялись и только немного спустя начали стрелять; Один из снарядов с «Ретвизана» вскоре попал в головной броненосец, который поспешно стал отходить Дальше в море, за ним двинулись и другие суда.
– Не понравилось чертям! – радостно проговорил Кондратенко.
– Нас, видимо, японцы не замечают или не понимают, зачем мы здесь находимся, – заметил Звонарев.
– Не пророчьте, а то, чего доброго, они начнут нас обстреливать, и тогда нам не поздоровится, блиндажей ведь еще нет, и укрыть людей негде, – предостерегал генерал.
Как бы в подтверждение его слов послышался зловещий свист быстро приближающегося снаряда, и тотчас несколько ниже по горе взвился черный султан дыма.
– Отведите людей, работающих на постройке батарей, за гору, – распорядился Кондратенко.
Звонарен поспешил вниз, где шла установка шестидюймовых пушек под руководством фейерверкера, так как Гобято еще не успел приехать. Солдаты, не обращая внимания на стрельбу, продолжали возиться с установкой лафетов, перебрасываясь шутками.
– Авось, ваше благородие, нас не зацепит, – возразил один из них, когда Звонарев приказал им уходить.
– Надо бы поскорее пушки установить, да тут же их и испробовать по японцу. Первое орудие уже готово.
– Снарядов же к ним нет.
– Вчера к вечеру десятка полтора снарядов и зарядов подвезли и оставили недалеко за горой.
Скоро крайнее правое орудие было уже готово к стрельбе, и солдаты несли к батарее на руках почти трехпудовые снаряды и пудовые заряды. Заметив это усиленное движение, японцы дали залп по батарее.
– Ложись! – едва успел крикнуть Звонарев, заслышав свист снаряда, как дым и пыль уже окутали батарею, а камни и осколки со свистом полетели во все стороны. Солдаты мигом распластались на земле. Один из них, несший тяжелый снаряд, осторожно положил его на землю, а затем укрылся за столь своеобразным бруствером.
Как только опасность миновала, все быстро вскочили.
– Ваше благородие, орудие готово! – доложил фейерверке?
Звонарев в последний раз осмотрел лафет и, убедившись, что все в порядке, скомандовал прицел и целик. Солдаты плотным кольцом окружили пушку, с нетерпением ожидая выстрела.
– Пли!
Прикрывая от солнца глаза ладонями, они старались не пропустить всплеска от падения снаряда.
– Малость недолет, – первым заметил фейерверке?
– Батарею обновили, а теперь пошли по местам продолжать работу, – скомандовал прапорщик.
Солдаты стали расходиться, оглядываясь при каждом выстреле.
Войдя в азарт, вся орудийная прислуга с нетерпением следила за стрельбой. Каждое падение снаряда мимо цели вызывало у всех острое чувство досады.
– Ослеп ты, что ли, сегодня? – сердито бурчали со всех сторон на наводчика. – Протри глаза!
– Ваше благородие, прицелу бы на полделения прибавить, – советовали они Звонареву.
Велика была общая радость, когда наконец снаряд угодил в середину одного из броненосцев и повредил дымовую трубу. Солдаты, бросив работу, начали качать и Звонарева, и наводчика, и фейерверкера. Японцы же, как бы обидевшись на подобное обращение с ними, стали уходить в море под громкие крики «ура» на батарее.
Кондратенко, спустившись на батарею, горячо поблагодарил артиллеристов и пожал руку Звонареву.
– Недолго, однако, сегодня японцы постреляли, всего что-то около часа, да и выпустили совсем мало снарядов. По телефону сейчас сообщили, что повреждений ни в городе, ни в порту нет.
Радостно взволнованный, Звонарев, передав командование подошедшему Гобято, отправился в Управление артиллерии. По дороге ему встретилась коляска, в которой сидел Стессель с женой. Узнав Звонарева, генерал остановил экипаж и подозвал прапорщика к себе.
– Вы с Ляотешаня? – спросил Стессель.
– Так точно, оттуда.
– Каковы результаты нашей стрельбы?
– Попали – один снаряд с броненосцев и один с нашей сухопутной батареи, после чего японцы ушли, – доложил Звонарев.
– От лица службы благодарю вас, прапорщик, – напыщенно произнес Стессель, пожимая Звонареву руку.
– Успех принадлежит не мне, а морякам: это их стрельбы испугались японцы.
– Моряки смогли попасть только потому, что хорошо работали установленные вами дальномеры. Кроме того, и у вас было попадание. Значит, вы, артиллеристы, прогнали японцев, а не моряки. Передайте мною благодарность также генералу Белому, – закончил генерал.
– Мосье Звонарев из скромности умаляет свои заслуги, достойные награды, – вмешалась Вера Алексеевна. – Не беспокойтесь, – за богом молитва, а за царем служба не пропадают. Заглядывайте как-нибудь к нам вместе с Варей Белой. – И генеральша протянула свою руку, к которой прапорщик не замедлил приложиться.
Вечером того же дня Дукельский привез Звонареву приказ по эскадре с благодарностью артиллеристам за удачные действия.
А вскоре Звонарев был откомандирован обратно на Электрический Утес, так как Чиж, идя ночью по брустверу, упал и вывихнул ногу.
Известие о предстоящем прибытии на Электрический Утес генерала Белого вызвало на батарее переполох. Человек двадцать солдат усердно подметали двор, в казарме спешно протирали окна, мыли полы и поправляли стройные ряды коек, В столовой дневальные с остервенением терли столы, смахивали паутину по углам и подбеливали стены. На кухне Заяц, недавно назначенный артельщиком, вместе со своим помощником Белоноговым и кашеваром старательно выписывал на доске раскладку сегодняшнего обеда. Сам Жуковский, выстроив роту, производил осмотр солдатского обмундирования. Ротные цирюльники наспех стригли и брили. Звонарев был занят на прожекторной станции, разладившейся за время его отсутствия. Один Борейко ничего не делал и одиноко расхаживал по брустверу батареи, насмешливо поглядывая на происходящую суету.
– Никогда появление японцев не вызывало у нас такого волнения, – заметил он проходившему мимо Жуковскому, – как прибытие начальства. Можно подумать, что генералы и есть наш главный враг на войне!
Капитан только отмахнулся.
Обернувшись к Золотой горе, Борейко увидел экипаж, в котором сидело несколько человек. В бинокль он сразу разглядел Белого и рядом с ним какого-то моряка в черном пальто.
– Бей тревогу, – приказал он дневальному по батарее.
Тот опрометью бросился к железной доске и начал изо всей силы колотить. Солдаты, услышав звон, тотчас же побросали свои занятия и кинулись к орудиям. За ними, задыхаясь от быстрой ходьбы, шел Жуковский.
– Где противник? – на ходу спросил он Борейко.
Поручик молча указал на приближающуюся генеральскую коляску.
– Жаль только, что нельзя его обстрелять, – иронически заметил он.
– Борис Дмитриевич, да что вы наделали? – в ужасе проговорил Жуковский, покраснев от волнения. – Канониры побросали все на дворе и в казарме. Увидев щетки и швабры, генерал сразу же догадается, что мы делали приборку к его приезду, – совсем жалобным тоном проговорил капитан.
– На охоту ехать – собак кормить! Раньше надо было прибирать. Прикажите дежурным да дневальным скоренько все прибрать, а я пока займусь с нижними чинами учением при орудиях. На батарее все наши прорехи в обмундировании и в прочем будут меньше заметны.
– А если генерал заставит построить роту?
– Построим. Пусть полюбуются на наших солдат, – ответил Борейко, – все дыры и грязь будут отнесены за счет работы при орудиях во время учения.
Коляска успела проехать уже половину расстояния до Утеса, и Жуковский опять устремился вниз наводить окончательный лоск на все помещения.
– К орудиям! – скомандовал Борейко, и занятия начались.
Звонарев, выпачканный машинным маслом, тоже поднялся на батарею.
– Что делать мне, Борис Дмитриевич? – спросил он.
– Продолжай себе колдовать около своих машин, генерал едва ли туда заглянет.
– А он где?
– Вот уж подъезжает с каким-то моряком, – показал Борейко.
Звонарев взглянул по указанному направлению.
– Да ведь это Макаров! На передней скамеечке тоже видно черное пальто, – верно, Жорж и еще кто-то из военных.
– Так этот бородач и есть Макаров? – заинтересовался Борейко. – Надо послать за Жуковским. Эй, Родионов, пошли кого-нибудь за командиром, пусть доложит, что сам командующий флотом едет сюда.
– Слушаюсь, доложить, что командующий японским флотом едут! – повторил фейерверке?
Борейко с Звонаревым громко захохотали.
– Так ты командира до полусмерти напугаешь. Командующий нашим флотом едет. Понял?
– Теперь понял, ваше благородие. – И Родионов скрылся за орудием.
Солдаты, стоя у орудий, также с любопытством разглядывали приближающееся начальство.
– Ваше благородие, кто это с такой бородой? – спросил один из солдат.
– Вице-адмирал Макаров, новый командующий флотом.
– Это, значит, он у моряков за старшего, вроде как у нас генерал Стессель, – заметил другой.
– По местам! – крикнул Борейко. – Если адмирал поздоровается, помни отвечать: «Ваше превосходительство», – да подружнее, чтобы чувствовал, что вы артиллеристы, а не кто-нибудь.
Коляска подъехала. Из нее вышли Белый, Макаров, Дукельский и Агапеев.
Жуковский встретил их внизу и отрапортовал о состоянии батареи.
Поднявшись наверх. Белый и Макаров прошли вдоль фронта орудий, здороваясь отдельно с прислугой каждого орудия. Адмирала сразу заинтересовал несколько необычный вид орудий, прикрытых большими щитами.
– У вас тут устроена целая сложная система механизмов для обслуживания пушек.
– Это все изобретения поручика Борейко да прапорщика Звонарева, – пояснил Белый.
– Многое придумано нижними чинами, ваше превосходительство, – добавил Борейко.
Макаров внимательно взглянул на него.
– Весьма ценно, что вы прислушиваетесь к предложениям своих солдат, – проговорил он. – Это – поднимает их интерес к службе и заставляет думать над порученной работой. Успешная стрельба во многом зависит от такой постановки дела.
– Мы о многом здесь думали, ваше превосходительство. Почему бы, например, не установить на берегу двенадцатидюймовые пушки в башнях, как на броненосцах, – продолжал Борейко. – Меткость береговых орудий значительно больше, чем на кораблях, и действенность огня двенадцатидюймовых пушек была бы у нас куда больше, чем на море!
– Я сам неоднократно об этом думал. Надо надеяться, что после войны можно будет заняться этим. Вообще же береговая оборона, по-моему, должна быть передана флоту. Только при таком условии будет достигнута полная согласованность в действиях на море и на суше. Как вы думаете, Василий Федорович? – обратился он к Белому.
– Отчасти это верно, но, с другой стороны, разнотипность артиллерии будет сильно затруднять руководство одновременной стрельбой с моря и суши, – ответил Белый.
– Последнюю задачу мы с вами почти что разрешили. На днях я пришлю к вам на батареи сигнальщиковматросов. Это улучшит и ускорит нашу связь с берегом. Но все же оперативное объединение действий флота и берега, по-моему, совершенно необходимо, – настаивал адмирал.