— И вам, конечно, не удалось, отец мой?
— Нет, не удалось.
— Позвольте заметить вам, что до сих пор я не вижу в этой истории, очень печальной, но похожей на историю многих женщин, ничего интересного для меня.
— Подождите, сын мой.
— Продолжайте.
— Однажды эта дама показалась мне печальнее обычного. Я удвоил усилия, чтобы уговорить ее открыть мне свое сердце. Побежденная моими просьбами, она сказала мне слова, которые я передаю вам буквально: «Отец мой, я несчастное существо, бесчестное и низкое, страшное проклятие тяготеет надо мной. Один человек имеет право знать тайну, которую я напрасно стараюсь подавить в моем сердце; от этого человека зависит мое спасение. Он волен осудить меня или простить, но каков бы ни был его приговор, я без ропота покорюсь его воле и буду считать себя счастливой, если любой ценой искуплю преступление, в котором я виновна».
Пока монах произносил эти слова, лицо флибустьера, и без того бледное, помертвело, судорожный трепет пробежал по его телу, и, несмотря на все его усилия казаться спокойным, он был вынужден прислониться к одному из кольев палатки, чтобы не упасть.
— Продолжайте, — сказал он хриплым голосом. — И эта женщина назвала вам этого человека?
— Назвала, сын мой. «Увы! — сказала она мне. — К несчастью человек, от которого зависит моя участь, самый непримиримый враг моего народа. Это один из главарей тех свирепых флибустьеров, которые поклялись вести против Испании беспощадную войну. Я с ним никогда не встречусь, разве только в каком-нибудь сражении или в разграбленном городе, сожженным по его приказанию. Словом, человек, о котором я вам говорю, не кто иной, как страшный Монбар Губитель».
— А-а! — прошептал флибустьер прерывающимся голосом, крепко прижимая руку к груди. — Она так сказала?
— Да, сын мой, она произнесла эти слова.
— И тогда?…
— Тогда, сын мой, я, бедный монах, пообещал ей отыскать вас, где бы вы ни были, и повторить вам ее слова. Я должен был опасаться только смерти, стараясь увидеться с вами; я давно уже принес Богу в жертву мою жизнь.
— Вы поступили как человек с благородным сердцем, монах, и я благодарю вас за ваше доверие ко мне. Вам нечего больше прибавить к сказанному?
— Есть, сын мой. Когда эта дама увидела, что я решился пренебречь всеми опасностями, чтобы отыскать вас, она добавила: «Ступайте, отец мой, верно Бог сжалился надо мной и вдохновил вас в эту минуту. Если вы сумеете добраться до Монбара, скажите ему, что я должна вверить ему тайну, от которой зависит счастье его жизни, но пусть он поторопится, если захочет узнать: я чувствую, что дни мои сочтены и скоро я умру!»
Наступило минутное молчание. Монбар в волнении ходил взад и вперед с опущенной головой; временами он останавливался, гневно топал ногой, после чего вновь принимался ходить и бормотал вполголоса бессвязные слова. Вдруг он остановился перед монахом и пристально посмотрел ему в глаза.
— Вы сказали мне не все, — произнес он.
— Извините меня, сын мой, все, до последнего слова.
— Однако есть одна важная подробность, которую вы, вероятно, забыли, потому что умолчали о ней.
— Я не понимаю, о чем вы, сын мой, — отозвался монах.
— Вы забыли сказать мне имя и звание этой женщины, отец мой.
— Да, правда, но это не забывчивость с моей стороны. Действуя таким образом, я руководствовался отданными мне приказаниями. Эта дама умоляла меня не говорить вам о ее имени и звании, она сама хочет открыть вам и то и другое. Я поклялся ей умолчать об этом.
— Ага! — гневно вскричал флибустьер. — Так вы дали клятву?!
— Да, сын мой, и сдержу ее во что бы то ни стало, — твердо ответил монах.
Флибустьер нервно рассмеялся.
— Вам, вероятно, не известно, — сказал он, — что мы, негодяи, как нас называют ваши соотечественники, знаем удивительные секреты, позволяющие развязывать самые непокорные языки, а вы находитесь в моей власти!
— Я нахожусь в руках Бога, сын мой! Что ж, попытайтесь, я бедный, беззащитный человек, я не могу сопротивляться вам, пытайте же меня, если хотите, но знайте, что я умру, не изменив своей тайне.
Монбар устремил сверкающий взгляд на монаха, который продолжал спокойно стоять перед ним, но через минуту, с гневом ударив себя полбу, вскричал:
— Я сошел с ума! Что мне за нужда до этого имени, разве я его не знаю? Послушайте, отец мой, простите мне то, что я сказал; гнев ослепил меня. Свободным пришли вы на этот остров, свободным и покинете его. Клянусь вам в этом, а я, так же как и вы, не имею привычки нарушать данные мной клятвы, каковы бы они ни были.
— Я знаю это, сын мой, мне не за что вас прощать. Я вижу, что горесть помрачила ваш рассудок, и сожалею об этом, потому что предчувствую: Господь выбрал меня для того, чтобы сообщить вам горестную весть.
— Да, это правда. Я не искал эту женщину, я старался ее забыть, она сама ищет встречи со мной! Хорошо, Господь нас рассудит; она требует, чтобы я увиделся с ней, — прекрасно, я пойду к ней! Но пусть она винит только себя в ужасных последствиях нашего свидания… Однако я еще согласен оставить ей путь к спасению. Когда вы возвратитесь к ней, уговорите ее не стараться больше искать встречи со мной. Вы видите, что у меня все еще есть в глубине сердца остатки сострадания к ней, несмотря на то, чтоона заставила меня вытерпеть; но если, несмотря на ваши просьбы, она будет настойчиво искать возможности встретиться со мной, тогда… да будет ее воля, я отправлюсь на свидание, которое она мне назначит!
— Мне поручено назначить вам это свидание сегодня же, сын мой.
— А-а! — в отчаянии пробормотал флибустьер. — Она все предусмотрела!.. Где же назначено это свидание?
— Вы понимаете, что эта дама не может, если бы и пожелала, оставить остров.
— Стало быть, мы должны увидеться на Санто-Доминго?
— Да, сын мой.
— Какое же место выбрала она?
— Большую равнину, отделяющую Мирбале от Сан-Хуана.
— А! Место, крайне удобное для засады, — с горестной усмешкой заметил флибустьер. — Насколько мне известно, оно находится на испанской территории.
— Оно составляет границу этой территории, сын мой. Но я могу постараться уговорить эту даму выбрать другое место, если вы опасаетесь за вашу безопасность.
Монбар презрительно пожал плечами и опять усмехнулся.
— Стал бы я бояться! — воскликнул он. — Полно, монах, вы сошли с ума! Какое мне дело до испанцев? Да если бы их сидело в засаде пятьсот человек, я и то сумел бы от них избавиться. Стало быть, решено, что если эта дама будет упорствовать в своем намерении объясниться со мной, я отправлюсь на равнину, расстилающуюся между Мирбале и Сан-Хуаном у слияния Большой реки и Артибонита.
— Я исполню ваше желание, сын мой; но если эта дама потребует, несмотря на мои увещевания и просьбы, чтобы свидание произошло, как я вас уведомлю?
— Если вы смогли приехать сюда, тем более вы сможете, не навлекая на себя подозрений, пробраться во французскую часть Санто-Доминго.
— По крайней мере, постараюсь, сын мой, если это так уж необходимо.
— Разведите большой огонь на берегу около Марго, я сразу пойму, что это значит.
— Я все сделаю, сын мой, но когда же я должен развести этот огонь?
— Сколько еще времени вы намереваетесь оставаться здесь?
— Я намерен уехать тотчас после нашего свидания.
— Стало быть, сегодня же?
— Да, сын мой.
— Ага! Стало быть, в окрестностях есть испанское судно?
— Вероятно, сын мой; но если вы найдете его и захватите, как же я доберусь до Эспаньолы?
— Это правда. Пусть испанцы благодарят вас… По зрелом размышлении я хочу дать вам один совет.
— Каков бы он ни был, сын мой, от вас я с удовольствием приму совет.
— Уезжайте немедленно. Завтра вам здесь плохо придется. Я не поручусь за вашу безопасность, как и за безопасность вашего корабля; вы меня понимаете?
— Конечно, сын мой. Но как же сигнал?
— Сигнал зажгите через две недели; я постараюсь к тому времени добраться до Санто-Доминго.
— Хорошо, сын мой.
— А теперь, монах, прощайте — или, лучше сказать, до свидания, потому что мы, вероятно, скоро увидимся.
— Вероятно, сын мой. До свидания, и да будет с вами милосердный Господь!
— Да будет! — с ироническим смехом ответил флибустьер.
Он махнул на прощание рукой, набросил ружье на плечо и удалился, но через несколько минут остановился и поспешно возвратился назад. Францисканец все это время не двигался с места.
— Еще одно слово, отец мой, — взволнованно произнес Монбар.
— Говорите, сын мой, я вас слушаю, — ответил монах кротким голосом.
— Послушайте меня, используйте все ваше влияние на эту даму, чтобы уговорить ее отказаться от этого свидания, последствия которого могут быть ужасны.
— Я употреблю все силы, сын мой, — заверил его монах. — Я буду молить Бога, чтобы Он позволил мне уговорить мою духовную дочь.
— Да, — продолжал Монбар мрачным голосом, — может быть, для нее и для меня лучше, чтобы мы не виделись никогда…
Повернувшись спиной к монаху, флибустьер твердым шагом отправился по тропинке и скоро исчез.
Когда фрей Арсенио удостоверился на сей раз, что авантюрист ушел, он тихо приподнял полог палатки и вошел внутрь. Там на голой земле стояла на коленях женщина, закрыв лицо обеими руками и молясь с приглушенными рыданиями.
— В точности ли исполнил я полученные от вас приказания, дочь моя? — осведомился монах.
Женщина приподнялась, обратив к нему свое прекрасное и бледное лицо, орошенное слезами, и прошептала тихим и дрожащим голосом:
— Да, отец мой, да благословит вас Бог за то, что вы не оставили меня в моей горести.
— Это тот самый человек, с которым вы желали говоритьI
— Он самый, да, отец мой.
— И вы непременно желаете видеться с ним?
Она колебалась с минуту, трепет пробежал по ее телу, и едва слышным голосом она прошептала:
— Это необходимо, отец мой.
— Надеюсь, что вы все обдумаете до тех пор, — продолжал монах.
— Нет, нет, — сказала она, печально качая головой, — если бы даже этот человек вонзил мне кинжал в сердце, я должна иметь возможность объясниться с ним в последний раз.
— Да будет ваша воля! — сказал он.
В эту минуту послышался легкий шум. Монах вышел, но почти тотчас вернулся.
— Приготовьтесь, — сказал он, — за нами пришли с корабля. Вспомните последний совет, который дал мне этот разбойник, — поедем как можно скорее.
Ничего не ответив, дама встала, закуталась в мантилью и вышла. Через час она оставила остров Невис в сопровождении фрея Арсенио Мендосы.
Монбар давно уже добрался до острова Сент-Кристофер.
XIX
Экспедиция
Все время пути от острова Невиса до Сент-Кристофера Монбар находился в сильном волнении. Разговор, который состоялся у него с монахом, разбередил в его сердце глубокую рану, смягченную, но не излеченную временем, которая после первых слов обагрилась кровью и причиняла боль, как в первый день.
Каким образом эта женщина, которую он не хотел назвать, о присутствии которой в Америке он не знал, от которой бежал, скрывшись среди флибустьеров, успела за такое короткое время не только раздобыть сведения о его присутствии на островах, но даже отыскала его? С какой целью отыскивала она его? Для чего она так сильно желала его видеть?
Все эти бесконечные вопросы, которые Монбар задавал себе, оставались без ответа и только увеличивали беспокойство флибустьера. В течение нескольких минут он думал засесть в засаду в проливе между Невисом и Сант-Эстатиусом — двумя островами, между которыми находился остров Сент-Кристофер, — напасть на испанский корабль, захватить его и пытками добиться сведений, которые монах отказался ему сообщить. Но он тотчас отказался от этого плана, — ведь он дал честное слово и ни за что на свете не изменил бы ему. Между тем наступила ночь, пирога все скользила вперед. Монбар направил ее на свой люгер, и когда легкая лодочка подплыла к нему, флибустьер закричал громким голосом:
— Эй!
Тотчас человек, черный силуэт которого обрисовался на темно-синем фоне горизонта, наклонился вперед.
— Это ты, Тихий Ветерок? — спросил Монбар.
— Я, — отвечал тот.
— Мигель на люгере?
— Да, капитан.
— А, ты меня узнал?
— Еще бы не узнать! — ответил бретонец.
— Вы караулите моего пленника, не правда ли?
— Будьте спокойны, я ручаюсь за него.
— Только не притесняйте его понапрасну.
— Хорошо, капитан, мы будем вежливы.
— Прыгун на люгере?
— Я здесь, — тотчас ответил второй голос.
— А! — с удовлетворением заметил флибустьер. — Тем лучше. Ты мне нужен, сходи на берег.
— Прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас.
— Подожди.
Прежде чем флибустьер угадал намерение кариба, послышался плеск тела, падающего в воду, и минуты через три индеец ухватился обеими руками за край пироги.
— Я здесь, — сказал он.
Монбар не мог не улыбнуться, — с такой быстротой дикарь повиновался его приказанию. Он протянул ему руку и помог взобраться в лодку.
— Для чего ты так торопишься? — спросил его Монбар с мягким упреком.
Индеец отряхнулся, как мокрый пудель.
— Ба! — отвечал он. — Вот я и готов.
— Индеец у вас? — спросил Тихий Ветерок.
— Да. Теперь прощайте, до завтра.
— До завтра.
— Отчаливай, — сказал флибустьер своему работнику. Тот склонился над веслами, и пирога продолжила путь. Через десять минут она достигла того самого места, где
Монбар подобрал ее, собираясь в Невис. Три человека сошли на берег, толкнули пирогу в море и направились к дому Монбара.
Они шли по городу сквозь толпы флибустьеров, отмечавших пением, криками и возлияниями последние часы свободы. Дорогой все молчали. Когда они дошли до дома Монбара, флибустьер зажег восковую свечу и осмотрел дом с величайшим вниманием, чтобы удостовериться, нет ли там посторонних, после чего вернулся к своим спутникам, ждавшим его перед домом.
— Входите, — коротко сказал он.
Они вошли. Монбар сел на стул и обратился к карибу:
— Мне нужно поговорить с тобой, Прыгун.
— Хорошо, — ответил индеец. — Стало быть, я нужен тебе.
— Ты этим доволен?
— Да, я этим доволен.
— Почему?
— Белый человек добр и великодушен, и я хочу доказать ему, что не все карибы свирепы и неукротимы, они умеют быть признательными.
— Я обещал тебе позволить вернуться к своим, не правда ли?
— Да, ты мне это обещал.
— К несчастью, так как я назначен командующим экспедицией, которая, вероятно, будет продолжительной, я не могу теперь проводить тебя на Гаити.
При этих словах лицо индейца омрачилось.
— Подожди, не огорчайся и выслушай меня внимательно, — продолжал флибустьер, от которого не ускользнула перемена в лице индейца.
— Слушаю.
— Я дам тебе возможность, и ты сделаешь то, чего не могу сделать я.
— Я не совсем понимаю, о чем говорит бледнолицый вождь. Я всего лишь бедный индеец со слабым разумом. Мне нужно объяснить все подробно, чтобы я понял. Правда, когда я понял, я уже не забываю.
— Ты — кариб и, стало быть, умеешь управлять пирогой?
— Умею, — ответил индеец с гордой улыбкой.
— Если я дам тебе пирогу, как ты думаешь, доберешься ты до Гаити?
— Большая земля очень далеко, — проговорил кариб печальным голосом, — путь очень далек для одного человека, как он ни храбр!
— Согласен, но если я положу в пирогу не только провизию, но и сабли, топоры, кинжалы и четыре ружья с порохом и пулями?
— Бледнолицый вождь сделает это?! — недоверчиво вскричал кариб. — Когда Прыгун будет так вооружен, кто посмеет ему сопротивляться?
— А если я сделаю еще больше? — продолжал флибустьер с улыбкой.
— Вождь шутит, он очень весел. Он говорит себе: индейцы легковерны, я посмеюсь над Прыгуном!
— Я не шучу; напротив, я говорю очень серьезно. Я дам тебе все, о чем упомянул, а для того, чтобы ты спокойно добрался к своим, я дам тебе товарища, человека храброго, который будет твоим братом и защитит тебя в случае надобности.