— Джун.
— Вот-вот. Теперь припоминаю. Моя невеста работает пресс-секретарем как раз у этой самой Эйприл Джун, вот она-то меня и привела.
Давно уже гадая, как перейти к деликатным темам, я тут же ухватился за представившийся повод.
— Я как раз хотел с тобой об этом поговорить…
— О чем?
— О твоей помолвке.
Говорил я несколько сухо, с отчетливой главосемейной ноткой, побуждаемый уколами старушки-совести, которая вдруг решила напомнить о себе. Надежды, возлагавшиеся на меня Плимсоллом и тетушкой Кларой, пока никак не оправдывались. Посланный, чтобы вернуть на путь истинный этого оболтуса, я за целую неделю палец о палец не ударил. Как сошел с поезда в Лос-Анджелесе, так ни разу и не вспомнил о поручении. Вот что может сделать с человеком любовь.
Эгги напряженно обдумывал мои слова.
— О помолвке? — переспросил он.
— Да.
— О моей помолвке?
— О твоей.
— А что с ней?
— Вот именно, что с ней?
— Я — счастливейший из смертных.
— В отличие от тетушки Клары, — сухо заметил я.
— Какой тетушки Клары?
— Твоей матери.
— Ах, мамаша! Как же, помню. Выпьем за нее!
— Нет.
— Ну, как хочешь. Хотя это не слишком вежливо. Так что там с ней стряслось? Почему она не счастливейший из смертных?
— Потому что совсем извелась из-за тебя.
— Боже правый, с какой стати? Со мной все в порядке.
— Ни черта не в порядке! Стыдись, Эгремонт! Удрал в Голливуд и качаешь в себя всякую дрянь, как насос…
— Меньше пафоса, старина! — слабо запротестовал он. Не в бровь, а в глаз. Я и правда несколько переборщил.
Однако мне казалось, что возвышенный стиль был здесь как раз к месту. Нет ничего лучше старого доброго викторианства, если хочешь кого-нибудь от души пропесочить.
— Говорю, как могу. На тебя тошно смотреть! Лицо Эгги исказилось болезненной гримасой.
— И это говорит Реджинальд Хавершот? — укоризненно начал он. — Мой кузен Реджинальд, который в позапрошлый Новый год в компании со мной и Стинкером Помроем расколотил двадцать три бокала в Европейском кафе и был вышвырнут оттуда со скандалом и дракой…
Я остановил его спокойным жестом. Истинная любовь настолько очистила меня, что воспоминания о былых подвигах вызывали лишь отвращение.
— Не будем об этом, сейчас меня интересуют твои дела. Ты давно помолвлен?
— Довольно-таки.
— Значит, собираешься жениться?
— Да, мой друг, именно так.
Я затруднился сразу что-либо ответить. Старый Плимсолл велел мне употребить все свое влияние, но где его взять? У Эгремонта собственных денег больше чем достаточно. Пригрози я, что оставлю его без единого шиллинга, он лишь попросит показать ему этот шиллинг, пожмет плечами и пойдет своей дорогой.
— Ну что ж, если собираешься, — сказал я, — то, по крайней мере, бросил бы пить…
Эгги покачал головой.
— Ты не понимаешь, старина. Я не могу. У меня есть подозрение, что эта девушка решилась на помолвку в надежде меня исправить. Представляешь, как глупо она себя почувствует, если я вдруг возьму и исправлюсь сам, без ее помощи! Это совсем собьет ее с толку. Чего доброго, совсем потеряет интерес и бросит меня. Тут не все так просто, знаешь ли. Мне представляется самой надежной и здравой политикой поддерживать разумную степень опьянения до самого венчания, а потом, в течение медового месяца, постепенно снижать градус.
Теория казалась не хуже всякой другой, однако у меня не было времени в нее вникать.
— Кто эта твоя невеста?
— Ее зовут… м-м… — Эгги мучительно наморщил лоб. — Э-э… Спроси ты меня еще час назад — даже полчаса… О! — оживился он. — Вот и она! Пусть сама и скажет!
Он приветственно помахал рукой. Я обернулся. Через лужайку к нам направлялась девушка. Довольно стройная, но хорошенькая или нет, я определить не мог, потому что лицо оставалось в тени. Она помахала в ответ.
— Эгги, вот ты где! Так я и думала.
Звук ее голоса заставил меня вздрогнуть и вглядеться пристальнее. В тот же самый момент что-то в моем облике заставило ее саму вздрогнуть и уставиться на меня. И так мы вглядывались друг в друга несколько мгновений, пока последние сомнения не отпали.
Она смотрела на меня, я — на Энн Баннистер.
4
— Энн! — воскликнул я.
— Баннистер! — подхватил Эгги, хлопнув себя по лбу. — Я знал, что рано или поздно вспомню! Так и вертелось на языке. Привет, Энн! Познакомься с моим кузеном Реджи.
— Мы уже встречались, — сказала она.
— В смысле, не сегодня?
— Задолго до сегодня. Мы — старые друзья.
— Старые друзья?
— Очень старые.
— Тогда мы просто обязаны за это выпить. Эй, бармен…
— Нет, — отрезала Энн. — И вообще, хватит ошиваться у стойки.
— Но разве мы не отпразднуем…
— Нет.
— О! — Эгги тяжело вздохнул.
— Эгремонт Маннеринг, ты сейчас пойдешь прогуляешься и вернешься трезвым, как стеклышко.
— Я уже, как стеклышко…
— Тогда, как алмаз! Ни слова больше!
С Энн всегда было трудно спорить. Я заметил это еще в прежние времена. Маленькая, живая, полная огня и энергии, из тех, кто умеет расчистить себе путь. Эгги потрусил прочь, как овечка, с безропотным видом, и мы остались вдвоем.
Некоторое время царило молчание. Я погрузился мыслями в прошлое, она, по-видимому, тоже.
Для полноты картины я, пожалуй, расскажу о прошлом, в которое мы погрузились. Энн Баннистер, как я уже упомянул, была журналисткой, и мы познакомились во время ее отпуска в Каннах. Очень подружились, я сделал предложение, она не возражала. Все шло, как по маслу, до поры до времени.
Потом, совершенно неожиданно, помолвка расстроилась. Наша любовь мчалась вперед на всех парах, и вдруг — крушение. Случилось вот что. Однажды тихим вечером мы сидели рядышком на веранде казино Пальм-Бич, любуясь водами средиземноморской лагуны, залитой лунным светом. Энн сжала мою руку и нежно прижалась ко мне, ожидая слов любви, на которые имела полное право рассчитывать. Я обнял ее за плечи и сказал:
— Черт, мои ноги!
Я имел в виду, что они болели. В тот момент, когда я обнял ее, боль прямо-таки пронизала меня. В тот вечер я обул новые лакированные туфли, а вы знаете, что творят эти модные фасоны с человеческими конечностями. Впрочем, я не отрицаю, что момент для моего замечания был выбран не самый подходящий. Энн восприняла его в штыки. Она была явно разочарована. Даже отвернулась, причем с весьма раздраженным видом. В надежде исправить положение, я наклонился, чтобы нежно поцеловать ее в затылок.
На самом деле, все было правильно, в смысле, само намерение, однако я не учел, что во рту у меня дымилась сигара, а когда осознал этот факт, было уже поздно. Отпрыгнув и зашипев, как ошпаренная кошка, Энн обозвала меня бесчувственным пентюхом и заявила, что между нами все кончено, а когда на следующий день я явился в гостиницу с цветами, чтобы начать все сначала, оказалось, что она уехала. Так она и ушла из моей жизни…
Чтобы вернуться теперь, через два года.
Признаюсь, я несколько растерялся, оказавшись лицом к лицу с осколком тех безвозвратно ушедших дней. Сталкиваясь с девушкой, с которой когда-то был помолвлен, всегда испытываешь неловкость. Не знаешь толком, как себя вести. Если радуешься жизни, ей обидно, а если вешаешь нос, то так и видишь ее злорадную ухмылку, мол, ага, получил, так тебе и надо! О собственной гордости тоже не следует забывать. Пожалуй, лучше всего состроить этакую холодную непроницаемую мину, как у героев романов.
Что касается Энн, то она уже вполне овладела собой — женщины искушеннее в этих делах, чем мужчины.
— Ба! — сказала она, приветливо улыбнувшись, словно я был просто знакомым, мало что значащим для нее, но которого приятно вновь увидеть. — Реджи! Какими судьбами?
Ну что ж, все правильно. В конце концов, что было, то прошло. Драма осталась позади. Когда она порвала со мной, я здорово дергался. Не стану врать, что потерял сон и мне кусок в горло не лез — сплю я всегда, как бревно, и ем от души трижды в день, невзирая ни на какие душевные трагедии, — но все же что-то в моей жизни разладилось. Ходил мрачный, раздраженный, много курил, почитывал слезливые сонеты, в общем, вы понимаете. Однако теперь все давно уже прошло, и мы вполне могли общаться спокойно, как друзья, так что, следуя ее примеру, я ответил легко и добродушно:
— Привет! Рад тебя видеть.
— Как поживаешь?
— Спасибо, неплохо.
— Ноги больше не беспокоят?
— Нисколько.
— Вот и отлично.
— Выглядишь на все сто.
Тут я нисколько не преувеличил. Энн была из тех, кто всегда выглядит так, словно только что сделал гимнастику и принял холодный душ.
— Спасибо, не жалуюсь. А тебя каким ветром занесло в Голливуд?
— Да так, разные дела… — Я замялся. Возникла неловкая пауза. — Так ты, значит, обручилась со стариной Эгги?
— Да. Меня, похоже, тянет к вашей семье.
— Пожалуй.
— Ты не против?
Я подумал, прежде чем ответить.
— Ну, на мой взгляд, это, пожалуй, самое лучшее, что Эгги сделал за всю свою жизнь. А вот ты… Твое будущее представляется не слишком радужным.
— Почему? Тебе не нравится Эгги?
— Я люблю его как родного брата, мы друзья с младенчества, только, мне кажется, что для домашнего употребления тебе больше подошел бы кто-нибудь, кто хоть иногда бывает трезвым.
— У Эгги все в порядке.
— Это точно, — хмыкнул я. — Его-то все устраивает.
— В нем много хорошего.
— О да! И с каждой минутой все больше.
— Его главная беда — слишком много денег и свободного времени. Все, что ему нужно, это работа, и я нашла ему работу.
— И он согласился? — недоверчиво спросил я.
— Еще бы не согласился.
Я уважительно взглянул на нее.
— Энн, ты просто чудо!
— С какой это стати?
— Никому еще не удавалось запрячь Эгги.
— Ну что ж, все когда-нибудь бывает в первый раз. Завтра он начнет работать.
— Здорово! Не могу не посочувствовать тому, на кого он будет работать, но все равно здорово. Все родственники так волновались…
— И неудивительно. Вот уж кто умеет заставить семью поволноваться! Иов легко отделался, что не был с ним в родстве.
Сад наполнялся гостями, и жаждущие души потянулись к нашему столу, как львы к водопою. Мы отошли в сторону.
— А ты чем занимаешься? — поинтересовался я. — Небось, трудишься, как пчелка?
— Ага, — кивнула она. — Какая ни есть, а работа.
— Что значит, какая ни есть? Ты как будто не слишком довольна?
— Не очень.
— А мне казалось, что тебе очень подходит заниматься рекламой.
— Чем? — подняла брови Энн.
— Эгги сказал, что ты — пресс-секретарь Эйприл Джун, — пояснил я.
— Он слегка поспешил. Я только надеюсь им стать, но пока еще ничего не решено. Вот если выгорит одно дельце…
— Какое?
— Да так, один мой план. Если получится, как задумано, она даст «добро», так и сказала. Дня через два будет ясно, а пока я то ли гувернантка, то ли нянька.
— Как? — не понял я.
— Не знаю даже, как толком объяснить, — поморщилась Энн. — Ты слышал что-нибудь о малыше Джо Кули?
— А, ребенок-кинозвезда, — кивнул я. — Эйприл Джун, кажется, говорила, что он снимался в ее последнем фильме.
— Он самый. Вот за ним я и присматриваю. Хожу следом, охраняю и все такое.
— А как же газета? Я думал, ты журналистка.
— Была до последнего времени, но наступил кризис, и из газеты меня уволили. Я было сунулась в другие, но куда там — в наше время даже внештатной работы не найдешь. Вот и пришлось браться за что попало, не помирать же с голоду. Так и оказалась нянькой при Джо.
У меня сжалось сердце. Я знал, как она любила свою работу.
— Вот ведь как… Сочувствую.
— Спасибо, Реджи, я знаю, какое у тебя доброе сердце.
— Ну, не знаю, — смутился я.
— Да-да, прямо золотое, — улыбнулась она. — Если бы не ноги…
— Черт побери! — вскинулся я. — Может, хватит твердить об этом?
— Разве я твержу?
— Еще бы! Уже второй раз выкапываешь на свет божий мои несчастные ноги! Если бы ты знала, как они меня достали в тот вечер… Я думал, они вот-вот разлетятся вдребезги. Ладно, что уж теперь… Я правда переживаю за тебя. Работенка, конечно, не сахар.
— Ну, на самом деле она не так уж плоха. Не буду строить из себя мученицу. Малыш Джо просто прелесть, он такой забавный.
— Так или иначе, это не для тебя. Я же знаю, ты любишь бывать здесь и там, высматривать, вынюхивать, искать горяченькое или как там оно у вас называется…
— Спасибо за сочувствие, Реджи, но ты не слишком перевивай, думаю, все скоро наладится. Я почти уверена, что то, о чем я говорила, получится — иначе просто быть не может, — и тогда я восстану из праха и воспарю к новым высотам.
— Хорошо бы.
— Хотя и тут есть свои минусы: работать на Эйприл Джун совсем не сладко.
— Как? Почему?
— Она стерва.
Я содрогнулся от носа до кормы, словно корабль под натиском волн.
— Она